“Мне интересна судьба Василия Ульриха — заместителя председателя Верховного суда СССР в 30-е годы. Он председательствовал на политических судебных процессах в годы репрессий. Хотелось бы, чтобы в вашей газете рассказали об этом “герое”. Так сказать, в назидание потомкам.

Владимир Борисович К.”

Биография Василия Васильевича Ульриха полна загадок и белых пятен, притом что о его инквизиторской службе известно достаточно много. Он был публичным человеком сталинской эпохи, любил писать в журналы, особенно на правовые темы, хотя юридического образования главный военный судья не имел. Сохранились десятки, а может, и сотни его публикаций — в газетах, “Огоньке”, специализированных юридических журналах (“Рабочий суд”, “Еженедельник советской юстиции” и т. п.) — о судебной практике, юбилеях ВЧК, Военных трибуналов, Верховного суда, Военной прокуратуры. Он написал даже учебник по историческому материализму для слушателей радиоуниверситета.

Но его собственная биография никогда не публиковалась, не считая коротких справок. Например, когда колхозники Усть-Вымского и Княжпогостского районов Коми АССР “выдвинули” его кандидатуру в депутаты Верховного Совета первого созыва (по зловещей иронии судьбы именно там находился Севжелдорлаг, где томились десятки тысяч невинно осуждённых лично Ульрихом политзэков), то в республиканской газете “За новый Север” весь его жизненный путь уложился в несколько строчек — родился, вступил в партию, присвоено звание армвоенюриста. Наиболее полной его официальной биографией был только некролог, опубликованный в “Красной звезде” в мае 1951 года, в котором даже не упоминалось, что он 22 года был председателем Военной коллегии Верховного суда. Между тем Ульрих считался старым большевиком — в революционном движении с 1908 года, в партию формально вступил в 1910 году. Об этой категории людей, особенно занявших видное положение, в относительно спокойные 20-е годы было написано много, но о дореволюционной деятельности Ульриха практически ничего неизвестно.

Он родился в Риге в 1889 году. Мать — из русских дворян, была детской писательницей, участвовала в революционном движении. Отец — из прибалтийских немцев — поскольку был потомственным почётным гражданином, то, возможно, имел отношение к знаменитому роду Ульрихов, давших России героев, генералов, губернаторов балтийских губерний. Он был старым революционером — сначала народником, потом одним из первых в Латвии социал-демократов. Михаил Михайлович Пришвин, учившийся у него в Рижском политехникуме, в самый разгар сталинского Большого Террора написал в своем дневнике 8 октября 1937 года: “Догматизм В. Д. Ульриха, моего учителя: правоверный марксист делил мир на два класса — святых пролетариев и грешную буржуазию. Сын его В. В. стал это в жизнь проводить, стал государственным палачом. Верует ли поп или не верует — не все ли равно? Поёт и машет руками, и довольно: верующие едоки...”.

Василий Данилович прошёл тюрьмы и ссылки, в конце XIX века его в очередной раз сослали в Иркутскую губернию. Там в историческом Илимске, к сожалению, затопленном во время строительства Усть-Илимской ГЭС, и прошло детство Ульриха. В городе было тогда около 700 жителей, чуть ли не половина из которых — политические ссыльные. Там будущий армвоенюрист и постигал политическую грамоту. Когда ему исполнилось 15 лет, семья вернулась в Ригу. Василий Данилович стал одним из руководителей Рижского комитета большевиков (кличка “Мефодий”). Латвия той эпохи была центром революционного радикализма в Российской империи. Там совершались экспроприации, нападения на тюрьмы, жгли барские поместья; молодёжь создавала партизанские отряды (по иронии истории они назывались “лесными братьями” — так же, как и вооруженное антикоммунистическое подполье 40-х — начала 50-х годов).

Есть известный приключенческий фильм советской эпохи Ольгерта Дункерса (он, кстати, в 60-е годы был главным режиссёром Красноярского драмтеатра имени Пушкина) “Нападение на тайную полицию”, основанный на реальных событиях. Там группа молодых боевиков-революционеров устраивает среди белого дня дерзкое нападение на полицейское управление в центре Риги. Подростки. Их было очень много в латышском подполье. Но младший Ульрих участия в революционных событиях не принимал. Его ровесник, лучший ученик Ульриха-старшего, самый молодой член Рижского комитета РСДРП Ян Рудзутак получил тогда 15 лет каторги. Другой его ровесник Ян Берзин (тогда ещё Петер Кюзис) — восемь лет каторги (по несовершеннолетию потом обоим срок был сокращён).

Через 30 с лишним лет 28 июля 1938 года Военная коллегия Верховного суда судила члена политбюро ЦК ВКП(б), заместителя председателя Совнаркома СССР Яна Рудзутака как вредителя и иностранного шпиона. Он вины своей не признал и обратился к председателю коллегии В. В. Ульриху с одной просьбой — дать ему возможность написать в ЦК о произволе и пытках в НКВД. Ульрих просьбу лучшего ученика своего отца проигнорировал. Судебное заседание продолжалось меньше 20 минут, и сразу после него Рудзутака расстреляли. А на следующий день 29 июля Ульрих не только приговорил к расстрелу легендарного основателя советской военной разведки Яна Карловича Берзина, но и сам исполнил приговор. Он любил время от времени лично расстреливать людей. Например, в тот же день осудил (причем приговор был готов заранее, на обвинительном заключении дата — 27 июля) и лично расстрелял своего “коллегу” наркома юстиции Николая Крыленко (организатора самых ранних фальсифицированных судебных процессов — эсеров 1922 года, Промпартии, “Шахтинского” дела).

В 1908 году, когда уже все революционные потрясения в Прибалтике закончились, Ульрих стал членом “Центра учащейся молодёжи” при Рижском комитете социал-демократов. Учился в Рижском политехническом институте. Был студенческим агитатором. Во время Первой мировой войны служил в сапёрных войсках, окончил школу прапорщиков, стал подпоручиком. Октябрьскую революцию встретил членом исполкома Совета солдатских депутатов 12-й армии. А уже через два месяца попал в ВЧК под непосредственное руководство Феликса Дзержинского. Возможно, по протекции родственников — отца или своей жены — Анна Давидовна Кассель-Ульрих была старой большевичкой, работала в секретариате Ленина, прожила долгую жизнь, умерла в 1974 году, мемуаров не оставила.

В ЧК Ульрих занимался разными делами. Один из первых советских разведчиков Дмитрий Киселёв (он, кстати, в 1918 году находился в Красноярске) в 30-е годы рассказывал, что поддельный паспорт на имя действительного существовавшего Ивана Моцного ему изготавливал лично Ульрих. Киселёв-Моцный был тайным эмиссаром большевистского центра на Дальнем Востоке — работал в Хабаровске, Владивостоке, Харбине, потом в эмиграции в Шанхае. Уже после смерти Киселёва (в 1962 году в Новосибирске, он был почётным гражданином этого города) писатель Юлиан Семёнов в Хабаровском архиве обнаружил записку П. Постышева В. Блюхеру о том, что он переправил во Владивосток к белым “чудесного молодого человека”, а потом и другие документы о тех событиях. И Семёнов написал об этом повесть “Пароль не нужен”, где впервые появился разведчик Всеволод Владимиров, он же Максим Исаев, превратившийся потом в Штирлица. В конце жизни Киселёв довольно много рассказывал о своих подвигах (события Гражданской войны не считались секретными), но никогда уже не упоминал Ульриха, отправившего на расстрел многих его товарищей по Разведуправлению Красной армии.

Ульрих занимался в ЧК политическими провокациями, хозяйственными делами — был заведующим финансовым отделом ВЧК, как начальник Особого отдела морских сил Чёрного и Азовского морей расстреливал пленных белых офицеров в Крыму, подавлял крестьянские восстания. В апреле 1921 года (он к тому времени был председателем Главного военного трибунала войск внутренней охраны) был направлен в помощь Тухачевскому ликвидировать Тамбовское восстание. Там же были будущий командарм 1-го ранга Иона Уборевич и руководитель “штурма” Зимнего дворца в октябре 1917 года Антонов-Овсеенко. В 1937 году Ульрих, возглавляя Специальное судебное присутствие Верховного Суда на процессе Тухачевского-Якира-Уборевича, говорил поверженному маршалу: “ Вы утверждаете, что ваша антисоветская деятельность началась в 1932 году (это дата стояла в обвинении —С. К.), а ведь она началась гораздо раньше… ”. 8 февраля 1938 года Ульрих судил супругов Антоновых-Овсеенко. Сначала жену бывшего наркома и прокурора РСФСР. Армвоенюрист усугубил её “вину”, обвинив Софью Овсеенко в содействии шпионской деятельности — этого не было в обвинительном заключении, её расстреляли. Потом приговорил к расстрелу и самого Антонова-Овсеенко.

С 1923 года Ульрих занимал должность председателя Военной коллегии ВС РСФСР, а с 1926-го и СССР, сменив на этой должности старого большевика и отца писателя Юрия Трифонова Валентина Трифонова (15 марта 1938 года он подпишет смертный приговор и этому герою Гражданской войны). Но “звёздный час” Ульриха наступил после убийства Кирова. Он председательствовал на всех громких процессах, отправлял на расстрел старых большевиков (Зиновьев, Каменев, Бухарин и сотни других), деятелей культуры (Мейерхольд, Кольцов, Бабель и др.), реальных шпионов и диверсантов, генералов начала войны, которых назначили виновными за поражения Красной армии (Павлов, Климовских и др.), предателей (генерал Власов и др.), белоэмигрантов (атаманы Семёнов, Шкуро и др.), своих “коллег”-палачей (Ягода, Ежов и др.).

Он лично вынес десятки тысяч смертных приговоров. Иногда это были сотни приговоров в день. Например, в материалах комиссии президиума ЦК КПСС, рассматривавшей в 1964 году дело Тухачевского-Якира, приводится такой факт. 26 июля 1938 года Ежов представил Сталину список из 139 крупных военачальников, Сталин и Молотов поставили резолюцию “за расстрел всех 138” (маршал Егоров был расстрелян чуть позже). Дела всех этих военных были рассмотрены “стахановцем” Ульрихом в течение двух дней — 28 и 29 июля, тогда же они были расстреляны (в те дни, когда он “судил” Рудзутака и сам приводил в исполнение приговор Яну Берзину).

Выносил он и заочные приговоры — вообще без присутствия подсудимых. В сентябре 1941 года заочно приговорил к расстрелу 161 узника Орловской тюрьмы (среди них, в частности, была знаменитая эсерка Мария Спиридонова). А в 1940-м заочно приговорил к 15 годам лагерей несколько сотен крупнейших советских инженеров и учёных (в том числе арестованного ещё в 1937 году авиаконструктора А. Н. Туполева).

В те годы многие верили в самый гуманный советский суд. Сергей Павлович Королёв рассказывал своим близким — с каким нетерпением он ждал судебного заседания, чтобы рассказать о пытках и избиениях на “следствии”. Но когда он 27 сентября 1938 года попытался это сделать, его “судья” армвоенюрист Ульрих пробормотал: “Понятно…” и приговорил Королёва к десяти годам лагерей. Судебное заседание длилось десять минут, основателя советской космонавтики отправили на Колыму.

В 1948 году Сталин объявил войну коррупции в судебных органах, сотни судей по всей стране лишились работы, а многие и свободы. Семь судей Верховного Суда СССР во главе с его председателем Иваном Голяковым были освобождены от постов. В решении Политбюро говорилось: “Заместитель председателя Верховного суда СССР т. Ульрих утратил чувство партийной ответственности за порученное дело, допустил серьёзные политические ошибки в работе Военной коллегии и совершил проступки, порочащие его как коммуниста и председателя Военной коллегии”. Ульрих был двоеженцем, и обе его жены — А. Д. Кассель и Г. А. Литкенс (кстати, агентесса Берии) вмешивались в рассмотрение судебных дел. Ульриха обвиняли также в том, что он, болтая в пьяном виде, раскрывает детали судебных процессов 30-х годов (в частности, историю с расстрелом Берзина).

Последние три года он работал в Военно-юридической академии, жил тихо, собирал бабочек (это хобби всей его жизни), писал статьи об истории советских военных трибуналов. Умер от инфаркта, похоронен на Новодевичьем кладбище рядом с благородными героями нашей страны.

пресс-служба Зимней универсиады-2019 В Красноярске на Зимней универсиаде-2019 на трассах кластера «Радуга» у лыжниц завершилась эстафета 3х5 км.
09.03.2019 Наш Красноярский край Дорогие жительницы Красноярского края! Поздравляем вас с Международным женским днем!
08.03.2019 Наш Красноярский край В Красноярске на Зимней универсиаде-2019 в турнире мужских сборных по хоккею с мячом настала пора решающих матчей.
09.03.2019 KraySport.Ru

Сегодня, 9 марта, Парк Универсиады в Красноярске посетили Губернатор Красноярского края Александр Усс и Президент Международной федерации университетского спорта (FISU) Олег Матыцин.
09.03.2019 1-LINE пресс-служба Зимней универсиады-2019 Соревнования по керлингу в рамках Зимней универсиады-2019 в Красноярске принимает Дворец спорта им.
09.03.2019 Наш Красноярский край Инцидент произошел накануне, 8 марта, в Туруханске. Самолет ATR 42 авиакомпании Nordstar с 20 пассажирами на борту выехал за пределы взлетно-посадочной полосы.
09.03.2019 Наш Красноярский край

Машина инквизиции

До сих пор я ограничивался кратким изложением официальных судебно-следственных материалов, уделяя внимание тем обстоятельствам, которые позволяют прояснить сущность московских процессов. Теперь следует ввести читателя за кулисы этих судебных заседаний и показать ему шаг за шагом, как был организован этот многоактный, величайший в человеческой истории обман и какими средствами Сталину и его подручным удалось превратить выдающихся борцов и вождей революции в послушных марионеток, разыгрывающих что-то вроде кукольного спектакля.

В начале 1936 года Молчанов собрал около сорока видных сотрудников «органов» на специальное совещание. Среди собравшихся были начальники наиболее важных управлений НКВД и их заместители.

Молчанов сообщил им о раскрытии гигантского заговора, во главе которого стояли Троцкий, Зиновьев, Каменев и другие бывшие руководители оппозиции. Организация заговорщиков, тайно действовавшая в течение нескольких лет, создала террористические группы почти во всех крупных городах. Она поставила целью убить Сталина и вообще членов Политбюро и захватить власть в стране. Кратко обрисовав особенности и масштабы раскрытого заговора, Молчанов информировал присутствующих, что по приказу народного комиссара внутренних дел Ягоды все они, кроме начальников управлений и их заместителей, освобождаются от текущих обязанностей и поступают в распоряжение Секретного политического управления НКВД для проведения следствия. Он подчеркнул, что Сталин лично будет наблюдать за ходом расследования, а помогать ему в этом будет секретарь ЦК Ежов. Итак, партия доверила органам НКВД исключительно ответственное задание, и по ходу работы следователи должны будут проявить себя не только как чекисты, но и как члены партии.

Молчанов недвусмысленно дал понять собравшимся, что Сталин и Политбюро считают обвинения, выдвинутые против руководителей заговора, абсолютно достоверными и, таким образом, задачей каждого из следователей является получение от обвиняемых полного признания. Возможным попыткам заговорщиков настаивать на своем алиби не стоит придавать значения: известны случаи, когда некоторые из них пытались давать указания террористическим группам, уже находясь в тюрьме.

Молчанов сформировал из присутствующих несколько следственных групп, выяснил с ними технические детали предстоящего следствия и порядок координации всей работы. В заключение он процитировал им секретный циркуляр за подписью народного комиссара внутренних дел Ягоды, в котором Ягода предупреждал следственные органы о недопустимости применения к обвиняемым любых незаконных методов следствия - таких, как угрозы, обещания или запугивание.

Все услышанное поразило участников совещания. Посыпались вопросы: как же могло случиться, что такой гигантский заговор был раскрыт без их непосредственного участия? Ведь вся оперативная деятельность НКВД и вся сеть тайных информаторов, доносивших о каждом шаге участников оппозиции, были сосредоточены в их руках. А их даже не укоряют за то, что они проглядели гигантскую организацию заговорщиков, - как же так? Разве не их прямым делом является раскрытие заговоров - а тут выясняется, что этот заговор существует уже несколько лет…

Схема предстоящего судебного процесса и его подготовки была детально разработана Сталиным и Ежовым. Практическое исполнение операции, запланированное ими, было возложено на народного комиссара внутренних дел Ягоду.

Согласно сталинскому плану, следовало доставить в Москву из ссылки и различных тюрем около трехсот бывших участников оппозиции, имена которых были широко известны, подвергнуть их «обработке», в результате которой примерно пятая часть узников окажется сломленной, и набрать таким образом группу из пятидесяти или шестидесяти человек, сознавшихся, что они участвовали в заговоре, возглавляемом Зиновьевым, Каменевым и Троцким. Затем, используя эти показания, организаторы судебного процесса смогут направить его острие против Зиновьева и Каменева и методами угроз, обещаний и прочих приемов из арсенала следствия заставить самих этих деятелей признать, что они возглавляли заговор против Сталина и советского правительства.

Чтобы ускорить осуществление сталинского плана, было решено подсадить в камеры к обвиняемым несколько тайных агентов НКВД, которые и на предварительном следствии, и перед судом изображали бы участников заговора и выдавали Зиновьева и Каменева за своих предводителей.

У руководителей следствия уже имелся некоторый «задел» в лице Валентина Ольберга - тайного агента НКВД, Исаака Рейнгольда, крупного советского чиновника, лично знакомого с Каменевым, и Рихарда Пикеля, в прошлом возглавлявшего секретариат Зиновьева. Все трое сыграли решающую роль в следственной подготовке первого московского процесса.

Ольберг был давним агентом Иностранного управления НКВД и когда-то работал в Берлине тайным информатором в среде немецких троцкистов. В 1930 году по поручению немецкого резидента ОГПУ он пытался попасть в секретари к Троцкому, жившему тогда в Турции, но этот номер не прошел: он был явно неспособен завоевать доверие Троцкого. Когда к власти в Германии пришел Гитлер, ОГПУ отозвало Ольберга в СССР и направило его на временную работу учителем в Таджикистан. Там, в Сталинабаде, Ольберг прозябал недолго: вскоре он снова понадобился Иностранному управлению для выполнения зарубежных поручений. Оно послало его в Прагу - следить за деятельностью левых германских партий, обосновавшихся в Чехословакии.

Вторично отозванный в СССР в 1935 году, Ольберг вскоре был переведен в Секретное политическое управление НКВД, возглавляемое Молчановым. В этот период ЦК партии и «органы» усиленно занимались проблемой роста троцкистских настроений в Высшей партийной школе. Студентам ВПШ, изучавшим Маркса и Ленина «по первоисточникам», понемногу становилось ясно, что «троцкизм», заклейменный Сталиным как ересь, в действительности представляет собой подлинный марксизм-ленинизм.

Наиболее серьезное положение создалось в Горьковском пединституте, студенты которого образовали даже нелегальные кружки по изучению трудов Ленина и Троцкого. Здесь ходили по рукам запрещенные партийные документы, в том числе знаменитое «ленинское завещание». Ольберг считался одним из наиболее опытных агентов, поэтому НКВД решил направить его на работу в этот пединститут.

Отбор преподавателей в высшие партийные школы производился в СССР с особой тщательностью. Сюда подходили только особо надежные партийцы, никогда не принадлежавшие к какой бы то ни было оппозиции, вдобавок имеющие высшее партийное образование и большой педагогический опыт. Прошлое каждого лица, намечаемого на такую преподавательскую работу, и его автобиография перепроверялись во всех партячейках и отделах кадров, где он когда-либо работал, после чего собранные данные направлялись на утверждение в специальную комиссию, куда входили представители НКВД и ЦК партии.

Естественно, Валентин Ольберг никогда не смог бы удовлетворить этим строгим требованиям, если бы не протекция. Ольберг не был членом ВКП(б) и даже гражданином Советского Союза. Из официальной стенограммы первого московского процесса явствует, что он гражданин Латвии, вдобавок прибывший в СССР как турист по паспорту Республики Гондурас, купленному в Чехословакии. К тому же Ольберг не имел высшего образования, что уж никак не позволяло ему рассчитывать на должность преподавателя кафедры общественных наук. Несмотря на все это, Молчанову удалось настоять перед Отделом высшей школы ЦК партии, что его секретный сотрудник может и должен быть назначен в Горький. В ЦК снабдили Ольберга копией приказа о назначении его преподавателем истории революционного движения.

Впрочем, назначение Ольберга все же не обошлось без осложнений. Прибыв в Горький, он представился члену бюро обкома партии, некоему Елину, имевшему партийное поручение знакомиться с новоназначенными преподавателями и инструктировать их по политическим вопросам. Разговаривая с Елиным, Ольберг запутался в ответах, противоречиво осветил свое прошлое и кончил признанием, что он вообще не историк, не член ВКП(б) и даже не советский гражданин. Подозревая, что Ольберг подделал документы, Елин немедленно доложил о своих сомнениях Горьковскому областному управлению НКВД и в ЦК партии. Молчанов, узнав об этом, начал лихорадочно названивать в ЦК. Ежов вызвал Елина и распорядился оставить Ольберга в покое: «Пусть преподает в институте!» Этот эпизод, как мы увидим позже, сыграет роковую роль в связи с первым московским процессом и приведет к гибели Елина.

Когда в начале 1936 года развернулась подготовка к этому процессу, Молчанов использовал Ольберга в качестве провокатора: фигурируя в роли подследственного, Ольберг должен был дать ложные показания, порочащие Льва Троцкого и тех уже арестованных старых большевиков, которых Сталин решил предать суду.

Ольберга не пришлось вынуждать к этому. Ему просто объяснили, что, поскольку он отличился в борьбе с троцкистами, теперь его выбрали для выполнения почетного задания: он должен помочь партии и НКВД ликвидировать троцкизм и разоблачить Троцкого на предстоящем судебном процессе как организатора заговора против советского правительства. Ему было сказано, что, независимо от того, какой приговор суд вынесет ему лично, его освободят и направят на ответственную должность на Дальнем Востоке.

Ольберг подписывал все «протоколы допросов», какие только НКВД считал нужным составить. Подписал, в частности, признание, что он, Ольберг, был послан Седовым в СССР, по указанию Троцкого, с заданием организовать террористический акт против Сталина. По прибытии в Советский Союз он поступил работать преподавателем в город Горький, где установил контакт с другими троцкистами; они совместно разработали план убийства Сталина. Этот план, по Ольбергу, заключался в том, чтобы послать в Москву для участия в первомайской демонстрации студенческую делегацию, состоящую из убежденных троцкистов, и руками этих студентов убить Сталина, когда он будет стоять, как обычно, на мавзолее. Ольберг показал также, что он является агентом гестапо, причем Троцкому это, разумеется, было известно.

Чтобы придать «троцкистскому заговору» больший размах, Молчанов приказал Ольбергу обрисовать в качестве террористов также его ближайших друзей по Латвии и Германии, бежавших в 1933 году в СССР от гитлеровских преследований. Необходимость в предательстве такого рода застала Ольберга врасплох. Он понимал, из каких соображений Сталин ополчился против Зиновьева, Каменева и Троцкого, но не мог понять, зачем всемогущему НКВД накапливать ложные свидетельства против этой маленькой кучки беглецов, которым посчастливилось найти в СССР убежище. Ольберг умолял Молчанова не заставлять его клеветать на своих личных друзей, но тот напомнил ему, что приказы следует исполнять, а не критиковать.

Ольберг не отличался ни смелостью, ни сильной волей. Хотя он знал, что является лишь мнимым обвиняемым, как в дальнейшем станет мнимым подсудимым, тем не менее суровая тюремная обстановка и безнадежность положения прочих обвиняемых по этому делу сделали его робким и боязливым. Он опасался, что сопротивление домогательствам Молчанова обернется немедленным переводом его из мнимых обвиняемых в категорию «настоящих», и подписал в конечном счете все, что ему предлагалось засвидетельствовать.

В официальном отчете о судебном процессе - первом из московских процессов тех лет - из всех друзей Ольберга был упомянут лишь один: молодой человек, по имени Зорох Фридман (Ольберг именовал его «агентом гестапо»). Однако в неопубликованных протоколах допросов, подписанных Ольбергом в НКВД, я в свое время видел и другие имена. Все это были его друзья, которых ему было приказано оклеветать. Хорошо помню, что среди них были братья Быховские, по профессии химики, нужные Молчанову в качестве «изготовителей бомб» для террористов. Встречалось там также имя некоего Хацкеля Гуревича, готовившего якобы убийство Жданова, который сменил Кирова на посту первого секретаря Ленинградского обкома.

Другим эффективным орудием в руках НКВД стал Исаак Рейнгольд. Я знал его еще с 1926 года. Это был крупный тридцативосьмилетний мужчина с привлекательным, энергичным лицом. Он элегантно одевался и внешне походил скорее на дореволюционного аристократа, нежели на советского партийца.

Не будучи старым членом партии, Рейнгольд благодаря своим незаурядным способностям и родству с народным комиссаром финансов Григорием Сокольниковым, быстро выдвинулся на ответственные должности в правительстве. Двадцати девяти лет он вошел в состав советской экономической делегации, которая вела переговоры с французским правительством, и был назначен членом коллегии народного комиссариата финансов. На даче Сокольникова Рейнгольд встречал многих видных большевиков, в том числе Каменева. Подобно тысячам молодых партийцев, Рейнгольд примкнул было вначале к оппозиции, однако вскоре отошел от нее, перестал активно участвовать в партийной работе и отдавал все свои силы административной деятельности. К моменту ареста он был председателем Главхлопкопрома.

Когда в начале 1936 года руководство НКВД и Ежов отбирали кандидатов для предстоящего процесса, их выбор пал на Рейнгольда по той простой причине, что его личное знакомство с Каменевым и Сокольниковым давало шанс использовать его как свидетеля против них обоих. С другой стороны, принадлежность Рейнгольда, пусть кратковременная, к оппозиции позволяла его шантажировать.

Итак, Рейнгольда арестовали. Следователи заявили ему: НКВД располагает информацией, что Каменев вовлек его в террористическую организацию, и потребовали, чтобы он помог разоблачить Каменева и Зиновьева как руководителей заговора, направленного против советского правительства. Молчанов всячески убеждал Рейнгольда, что только показания, разоблачающие этих людей, могут спасти его, Рейнгольда, жизнь. Тем не менее, Рейнгольд неистово отрицал свое участие в каком бы то ни было заговоре и уверял Молчанова, что до 1929 года в глаза не видел Каменева.

Так ничего и не добившись, Молчанов передал Рейнгольда следственной группе, возглавляемой заместителем начальника Оперативного управления НКВД Чертоком, отъявленным негодяем и садистом. Черток и его люди бились с Рейнгольдом чуть ли не три недели. Они подвергали его непрекращающимся допросам, длившимся иногда по сорок восемь часов без перерыва на еду и сон; играли на его семейных чувствах, подписывая в его присутствии ордер на арест всей его семьи. Однако трех недель оказалось недостаточно, чтобы сломить волю и железное здоровье Рейнгольда.

Когда обычные инквизиторские приемы были исчерпаны, Молчанов, по совету Ежова, прибег к такому трюку. Рейнгольда на несколько дней оставили в покое. Затем неожиданно подняли среди ночи, доставили из камеры к следователю и предъявили ему фальшивое постановление Особого совещания при НКВД. В этой бумаге, заверенной официальной печатью, говорилось, что Исаак Рейнгольд приговорен к расстрелу за участие в троцкистско-зиновьевском заговоре, а члены его семьи подлежат ссылке в Сибирь.

Молчанов на правах старого знакомого Рейнгольда посоветовал ему написать прошение о помиловании непосредственно на имя секретаря ЦК партии Ежова. Пусть, дескать, тот распорядится отсрочить исполнение смертного приговора и пересмотреть дело. Рейнгольд последовал совету и тут же написал длинное заявление, адресованное Ежову.

Следующей ночью Рейнгольда опять привели к Молчанову. Молчанов сообщил ему, что Ежов прочитал заявление и распорядился, чтобы постановление Особого совещания было отменено, однако лишь при условии, что Рейнгольд согласится помочь следствию «вскрыть преступления троцкистско-зиновьевской банды». Получалось, что судьба Рейнгольда отныне в его собственных руках. Его отказ от показаний, направленных против Зиновьева и Каменева, автоматически приведет смертный приговор в исполнение, и, напротив, согласие признать то, что требует следствие, означает спасение, Молчанов не сомневался, что Рейнгольд, проведший последние сутки под угрозой нависшей над ним гибели, жадно ухватится за ежовский вариант. Но Рейнгольд оказался более мужественным человеком, чем ожидал Молчанов. Он выдвинул встречное условие: он согласен подписать любые показания, направленные как против него самого, так и против других людей, но только в том случае, если представитель ЦК партии заявит ему, что партия считает его ни в чем не повинным, однако интересы партии требуют именно таких признаний, каких домогаются от него. Молчанов предупредил Рейнгольда, что попытки диктовать какие-то встречные условия могут расценить как отказ принять требование Ежова. Это может плохо кончиться. Однако Рейнгольд стоял на своем.

На следующий день Молчанов доложил Ягоде, как обстоят дела с Рейнгольдом. Стремясь получить наконец хоть какие-то свидетельства вины Каменева и Зиновьева, Молчанов, был склонен принять условие, выдвинутое Рейнгольдом. Но Ягода был решительно против. Он запретил Молчанову «торговаться с такой мелкой сошкой, как Рейнгольд», будучи уверен, что Рейнгольд и без того сдастся, если его еще некоторое время подержать на грани жизни и смерти.

Между тем время шло. Сталин с нетерпением ожидал результатов следствия, а в активе НКВД было пока лишь одно свидетельское показание, направленное против обвиняемых троцкистов, да и то было подписано Ольбергом, тайным энкаведистским агентом. Вдобавок в нем не содержалось никакой компрометирующей информации о Зиновьеве и Каменеве. Требовалось что-то срочно предпринять, дабы следствие сдвинулось с мертвой точки.

Наконец Ежов вмешался лично. Он выразил удивление, почему это НКВД пытается «ломиться в открытую дверь» Ежов вызвал, Рейнгольда из тюрьмы и от имени ЦК заявил ему, что свою невиновность и преданность партии Рейнгольд может доказать, только помогая НКВД в изобличении Зиновьева и Каменева. После этого разговора поведение Рейнгольда полностью изменилось. Из непримиримого противника следователя Чертока он превратился в его ревностного помощника. Он подписывал все, что требовалось следствию, и даже помогал следователям редактировать собственные показания.

В противоположность Ольбергу Рейнгольд ни разу не поинтересовался, какой приговор могут ему вынести. Он полагался на порядочность и совестливость Сталина и Ежова. Со временем мы увидим, какую огромную помощь Рейнгольд оказал НКВД в подготовке фальсифицированного процесса. На суде он оказался не только главным орудием НКВД, но и основным помощником прокурора Вышинского. Рейнгольда использовали несравненно шире, чем Ольберга. Являясь иностранцем и постоянно живя за границей, Ольберг не мог стать непосредственным свидетелем «враждебной деятельности» Зиновьева, Каменева и других бывших партийных вожаков. Напротив, Рейнгольд, крупный советский работник, вполне мог сойти за участника тайных встреч и совещаний с бывшими вождями оппозиции.

Рейнгольдом было подписано, в частности, показание, где говорилось, что, являясь членом троцкистско-зиновьевской организации, он подготавливал убийство Сталина, вообще же развивал свою преступную деятельность под личным руководством Зиновьева, Каменева и Бакаева. Кроме того, Рейнгольд засвидетельствовал, что убийство Кирова было организовано Зиновьевым и Каменевым и что террористические акты планировались не только против Сталина, но и против Молотова, Ворошилова, Кагановича и прочих вождей.

Он оказался настолько полезным «свидетелем» что организаторы судебного процесса решили не ограничиваться его показаниями против Каменева и Зиновьева, как было задумано вначале. Теперь он подписывал показания чуть ли не против всех бывших партийных деятелей, которые должны были пригодиться на последующих процессах. По требованию Ежова, он оклеветал в своих показаниях бывшего главу советского правительства - Рыкова, бывших членов Политбюро - Бухарина и Томского, оклеветал также Ивана Смирнова, Мрачковского и Тер-Ваганяна.

Сотрудничество Рейнгольда с руководителями следствия зашло так далеко, что временами они просто забывали, что он является обвиняемым. Отсюда и такая странность в «свидетельских показаниях» Рейнгольда: они принадлежат словно бы не раскаивающемуся террористу, только накануне замышлявшему убийство Сталина, а негодующему обвинителю. Он гневно характеризует организацию, к которой якобы принадлежал, как «контрреволюционную террористическую банду убийц, пытавшуюся подорвать могущество страны всеми доступными ей средствами».

Показания Рейнгольда, тщательно выверенные Мироновым, начальником Экономического управления НКВД, и Аграновым, Ягода передал Сталину. На следующий день Сталин вернул эти бумаги с поправками, вызвавшими невероятный переполох среди руководства наркомата внутренних дел: из показаний, где Рейнгольд свидетельствует, что Зиновьев настаивал на убийстве Сталина, Молотова, Кагановича и Кирова, Сталин собственноручно вычеркнул фамилию Молотова.

Ягоде ничего не оставалось, как распорядиться, чтобы руководители следственных групп не упоминали эту фамилию в показаниях обвиняемых, касающихся покушений на вождей партии и государственных деятелей. Было очевидно, что между Сталиным и Молотовым возникло какое-то разногласие и Молотов может в любой момент бесследно исчезнуть с политического горизонта страны, как это ранее произошло с главой правительства РСФСР Сырцовым, прежним сталинским фаворитом. Работники НКВД знали, что от Сталина можно ожидать всего: сегодня он вычеркивает Молотова из списка жертв, намеченных заговорщиками, а назавтра потребует включить его уже в списки участников этого заговора, замышлявших убийство «вождей».

Ввиду того что этот эпизод интересен с точки зрения трактовки московских процессов как орудия сталинских политических интриг, я вернусь к нему в одной из последующих глав.

В показания Рейнгольда Сталин внес и другие исправления. Иногда они носили деловой характер, однако нередко были такого сорта, что руководители НКВД, перечитывая их, едва могли сдержать ироническую усмешку, а то и начинали, втихомолку хихикать. Например, прочитав в показаниях Рейнгольда, что Зиновьев настаивал на необходимости убить не только Сталина, но также и Кирова, Сталин сделал такую приписку: «Зиновьев заявил: недостаточно свалить дуб, все молодые дубки, поднявшиеся вокруг, тоже должны быть вырваны».

К удовольствию Сталина, государственный обвинитель Вышинский дважды повторил на суде это цветистое сравнение. В другом абзаце тех же показаний, где Рейнгольд рассказывает, как Каменев пытался обосновать необходимость террористических методов, Сталин вставил такую фразу, будто бы произнесенную Каменевым: «Сталинское руководство сделалось прочным, как гранит, и глупо было бы надеяться, что этот гранит сам даст трещину. Значит, надо его расколоть».

Еще одним орудием организаторов процесса сделался Рихард Пикель. Он не был старым членом партии и понадобился следствию только потому, что когда-то заведовал зиновьевским секретариатом. Ежов и Ягода полагали, что это обстоятельство придаст показаниям Пикеля против Зиновьева необходимую убедительность.

Я довольно хорошо знал Пикеля. Он был добродушным, обходительным человеком, сентиментальным от природы. В юности писал лирические стихи, потом перешел на прозу и стал членом Союза советских писателей.

В свое время Пикель принимал активное участие в гражданской войне, был руководителем политотдела 16-й армии. Как и Рейнгольд, он примкнул к оппозиции, но ненадолго. Порвав с ней, он не занимал сколь-нибудь значительных постов, а непосредственно перед арестом был директором и одновременно политическим руководителем московского Камерного театра. Пикель любил театр и был вполне удовлетворен своей должностью. От политической деятельности он ушел и посвящал свой досуг литературной работе и романтическим похождениям, в которых участвовали молодые актрисы его театра. Кроме того, он увлекался игрой в покер, по большей части в обществе видных сотрудников НКВД. В эту среду он охотно был принят как искусный карточный игрок и «компанейский парень». Вдобавок его весьма жаловали жены этих деятелей.

Выходные Пикель проводил чаще всего на загородных дачах высокопоставленных чекистов, свободно пользуясь их персональными машинами и прочими жизненными благами. В 1931 году он все лето провел на даче начальника московского областного управления НКВД, невдалеке от сталинской резиденции. Благодаря покровительству своих друзей из НКВД он совершил два приятных заграничных путешествия - одно по Европе, другое в Южную Америку.

Друзья Пикеля были искренне огорчены, узнав, что Ежов и Ягода решили ввести его в новый судебный спектакль в качестве подсудимого. Они пытались заступиться за него, но тщетно. Впрочем, они смирились с необходимостью его ареста, когда Ягода сказал им, что Пикель не будет отбывать назначенного наказания в лагере. Его поставят прорабом на одну из крупных строек, находящихся в ведении НКВД.

Пикель был прямо-таки сражен внезапным арестом. Тем не менее, несмотря на свою природную деликатность, он довольно долго оказывал сопротивление следователям и отказывался наговаривать на себя и на своего бывшего шефа Зиновьева. Ягода решил прибегнуть к помощи своих подчиненных из числа друзей Пикеля. Это были начальники различных отделов НКВД - Гай, Шанин и Островский. Отныне следствие приняло в глазах Пикеля характер почти семейного дела. Ему уже не задавали формальных вопросов: «Назовите вашу фамилию! Назовите ваше имя! Сколько времени вы принадлежали к оппозиции?» От Пикеля не требовали больше, чтобы он называл сидящих перед ним энкаведистов «гражданин следователь», он мог запросто обращаться к ним по имени: «Марк», «Шура», «Иося». Если б сюда на стол еще колоду карт - все выглядело бы как раньше, на свободе - за игрой в добрый старый покер. Однако напротив «Марка», «Шуры» и «Иоси» Пикель сидел теперь в качестве заключенного. Они откровенно сказали ему, что не смогли спасти его от ареста - «этого потребовали сверху», но если он согласится помочь НКВД своими показаниями против Зиновьева и Каменева, они обещают ему, что, каким бы ни был приговор суда, Пикель отбудет свой срок не в лагере, а «на воле», в качестве одного из руководителей затеваемой крупной стройки на Волге.

Пикель сдался. Он просил только, чтобы ему устроили встречу с самим Ягодой, который должен подтвердить все эти обещания. Ягода согласился побеседовать с Пикелем и все великодушно подтвердил, после чего Пикеля передали в распоряжение Миронова, который составил ему текст требуемых от него показаний. В мироновском кабинете состоялась встреча Пикеля с его давним приятелем Рейнгольдом - тот был в ведении Миронова. Так Пикель занял предназначенное ему место в сценарии будущего судебного процесса.

В своих показаниях, подготовленных Мироновым, Пикель признал, что по настоянию Зиновьева он совместно с Бакаевым и Рейнгольдом готовил покушение на Сталина. Он подтвердил также свидетельство Рейнгольда, что бывший троцкист Дрейцер пытался организовать покушение на жизнь Ворошилова. Но основная часть показаний Пикеля была направлена против Зиновьева.

В противоположность Рейнгольду, который уже с готовностью подписывал все, что от него требовали, и притом верил, что выполняет задание партии, Пикель, как правило, воздерживался от ложных показаний против других обвиняемых. Исключение он делал только для Зиновьева, ибо считал себя связанным обещанием, данным Ягоде. От него требовали, чтобы он свидетельствовал и против остальных обвиняемых, однако Пикель выработал для себя такое правило: если арестованный «сознался» или был оговорен другими обвиняемыми - тогда и Пикель соглашался подтвердить эти показания. В то же время он категорически отказывался клеветать на людей, в отношении которых НКВД не располагал еще компрометирующими данными. Рейнгольд, со свойственной ему энергией, самозабвенно бросился на помощь следователям; Пикель, напротив, был воплощением апатии и инертности. Постепенно он утрачивал свойственную ему общительность, сделался вовсе некоммуникабельным и оказался в состоянии глубокой депрессии.

Между тем, как мы знаем, Пикелю была отведена исключительно важная роль свидетеля, выступающего персонально против Зиновьева. Поэтому руководителей следствия начало беспокоить его душевное состояние. Они опасались за его рассудок. Тогда Ягода приказал его бывшим друзьям навестить Пикеля в тюрьме и проявить к нему внимание и сочувствие. Пикеля перевели в лучшую камеру, где Шанин, Гай и Островский стали навещать его довольно часто. Захватив с собой колоду карт, бутерброды, кое-какие напитки, они порой засиживались в его обществе до глубокой ночи. Эти посещения приободрили Пикеля. Он воспрял духом, острил, как в доброе старое время, и, кажется, иногда даже забывал, где находится. Но вдруг, как бы спохватившись, становился серьезным, и у него вырывалось: «Ох, ребята, боюсь, вы меня впутали в грязное дело. Смотрите, как бы вам не лишиться классного партнера!»

Показания Валентина Ольберга, Исаака Рейнгольда и Рихарда Пикеля дали руководству НКВД необходимый материал для обвинения Зиновьева, Каменева, Смирнова, Бакаева, Тер-Ваганяна и Мрачковского. Таким образом, создалась основа для открытого судебного процесса. Теперь его организаторам предстояло использовать ложные показания для шантажа бывших деятелей оппозиции и выжать из них «признания» об их участии в антиправительственном заговоре.

Правда, свидетельств Ольберга, Рейнгольда и Пикеля было далеко не достаточно. Чтобы ликвидировать не только вожаков оппозиции, но и ее рядовых участников, Сталину требовалось продемонстрировать на процессе, что в сферу ее действий входила вся страна, ее террористические группы орудовали почти во всех областях Советского Союза.

Из дальних тюрем и лагерей в Москву ежедневно доставлялись все новые участники оппозиции. По сталинскому замыслу, они должны были изображать членов террористических групп. Из этого «сырья» следователи НКВД отбирали, а затем и «обрабатывали» рядовых участников предстоящего судебного спектакля.

Но если руководству НКВД сравнительно легко дались «признания» таких людей, как Рейнгольд и Пикель, следователи среднего звена, действовавшие параллельно, никак не могли добиться нужного результата. Заключенные, с которыми они имели дело, упорно отказывались признать, что они готовили террористические акты. К тому же у большинства из них было железное алиби - ведь уже несколько лет они находились в тюрьмах, лагерях или в ссылке, в отдаленных частях страны. Молчанов поторапливал следователей; их самолюбие страдало от того, что нужных начальству результатов не получалось, и они падали с ног от усталости. Наконец, осознав безнадежность ситуации, на очередном совещании у Молчанова они высказали свои претензии: они не располагают надежными средствами, чтобы «загнать подследственных в угол» и выжать из них признания. Циркуляр Ягоды, запрещающий применять угрозы и посулы, фактически разоружает их в борьбе с подследственными.

Молчанов разыграл крайнее изумление. Он просто не может поверить, чтоб они, опытные чекисты, с таким многолетним стажем работы в «органах», так уж буквально понимали циркуляр народного комиссара!

Чекист должен быть не только хорошим следователем, но и грамотным политиком, - многозначительно заявил Молчанов. - Он должен уметь рассудить, что имеет к нему отношение, а что не имеет, что написано для него, а что - просто из соображений высшей политики.

Но как же это различить? - спросил один из следователей. - Циркуляр подписан самим наркомом и предназначен именно для нас!

Теперь вы знаете, как! - отрезал Молчанов. - Я вам говорю это официально, от имени наркома: идите к своим подследственным и задайте им жару! Навалитесь на них и не слезайте с них до тех пор, пока они не станут сознаваться!

Каждый из присутствующих знал, кому принадлежит эта циничная фраза. Ее еще в 1931 году употребил Сталин, когда тогдашний начальник Экономического управления НКВД Прокофьев докладывал ему о деле арестованных меньшевиков Суханова, Громана, Шера и других. Недовольный тем, что Прокофьеву не удается заставить их сознаться, будто они вели переговоры с генеральными штабами иностранных государств, Сталин заявил ему: «Навалитесь на них и не слезайте, пока они не начнут сознаваться».

Отныне следователи всеми силами старались наверстать упущенное. Тем не менее, на первых порах все оставалось по-прежнему. За две недели, прошедшие после совещания у Молчанова, целая армия следователей сумела вырвать «признание» только у одного из обвиняемых. Между тем Сталин ежедневно справлялся о ходе следствия. Чтобы как-то ускорить дело, Молчанов с согласия Ягоды собрал еще одно совещание следователей, пригласив на него секретаря ЦК партии Ежова.

На совещании тот произнес речь, подчеркнув исключительную важность предстоящего процесса для всей партии, и призвал следователей быть более твердыми и беспощадными с врагами партии. Ежов пересыпал свое выступление избитыми лозунгами вроде: «Нет таких крепостей, которые большевики не сумели бы взять!», обращался к самолюбию следователей. Однако наибольшее впечатление на собравшихся произвело одно место в его речи, где зазвучала новая нота, обращенная непосредственно к ним: «Если, - сказал Ежов, - кто-то из вас испытывает сомнения и колебания, если кто-нибудь по той или иной причине чувствует, что он не в силах справиться с троцкистско-зиновьевскими бандами, - пусть скажет, и мы освободим его от следовательской работы». Все прекрасно понимали, что за этим последует: отказ вести дело «троцкистско-зиновьевских бандитов» будет расценен как протест против организации самого «дела», и отказавшегося ждет немедленный арест. Каждый теперь осознал, что, не сумев добиться признания подследственного, он рискует быть заподозренным в сочувствии ему.

Ближайшая же неделя дала неожиданно большое число «признаний». Одна из следственных групп, возглавляемая напальником отдела Специального политического управления НКВД Южным - человеком насквозь аморальным и бесчестным - добилась признаний сразу от пяти заключенных, показания которых затронули к тому же Зиновьева и Каменева. Это были преподаватели марксизма-ленинизма из Ленинграда и Сталинграда, только недавно попавшие в тюрьму и никогда не принадлежавшие ни к какой оппозиции. Им предъявлялось обвинение только в том, что в их учебных заведениях действовали нелегальные троцкистские кружки. Секрет успеха Южного был прост: узнав, как большое начальство поступило с Рейнгольдом и Пикелем, он применил к бедным преподавателям тот же нехитрый прием.

Молчанов, дознавшись об этом, собрал специальное совещание, на котором сурово критиковал поведение Южного и его помощников. В данном случае нельзя было, оказывается, уговаривать подследственных дать показания против Зиновьева и Каменева «в интересах партии», необходимо было заставить их осознать тяжесть своих преступлений и раскаяться. «Такая работа, - негодовал Молчанов, - не имеет ничего общего с подлинным следствием!»

«Я мог бы, - продолжал он, - хоть сейчас выйти на Лубянскую площадь, созвать сотню партийцев и сказать им, что партийная дисциплина требует от них дать показания против Зиновьева и Каменева в интересах партии. За какой-нибудь час я соберу сотню таких заявлений за их подписями! Никто не давал вам права обращаться к арестованным от имени партии! Методы такого рода, - поучал Молчанов, - могут применяться только в виде исключения по отношению к особо важным обвиняемым, да и то лишь по специальному разрешению товарища Ежова. А вам необходимо вести следствие так, чтобы арестованный ни на секунду не усомнился, что вы действительно считаете его виновным. Можете играть на его любви к семье, на специальном постановлении, касающемся детей, в общем, на чем хотите, но соглашаться с арестованным, что он лично не виновен, и такой ценой получать его признание - абсолютно недопустимо!»

Сделав троицу Ольберг-Рейнгольд-Пикель своим послушным орудием, организаторы процесса начали расширять масштабы дела.

Для начала НКВД арестовал тех, на кого наговорил его же тайный агент Ольберг, да к тому же по указке Молчанова. Многочисленные аресты были произведены в Минске, где Ольберг, направляясь из Германии в Москву, останавливался у своих родственников, и в Горьком, где он работал преподавателем. Среди арестованных в Горьком я припоминаю Елина - члена бюро Горьковского обкома, Федотова - директора пединститута, Соколова, Кантора и Нелидова - преподавателей того же института.

Это был тот самый Елин, сигнализировавший в НКВД и в ЦК партии о своих подозрениях насчет Ольберга и получивший по телефону от Ежова приказ не чинить Ольбергу препятствий. Таким образом, Елин понял, что Ольберг - вовсе не эмиссар Троцкого, каким организаторы процесса рассчитывали представить его стране, а тайный агент НКВД. В общем, Елин знал слишком много, почему и был расстрелян без всякого судебного приговора. Его имя, однако, было упомянуто Ольбергом на суде, когда тот перечислял террористов, якобы готовивших убийство Сталина.

Директор пединститута Федотов, тоже «выданный» Ольбергом, находился под следствием сначала в Горьком, в областном управлении НКВД, а в дальнейшем - в Москве, где его допрашивали под присмотром Молчанова и Когана. Мне довелось читать федотовские показания, и я полагал, что этот человек, представленный в них активным пособником Ольберга в подготовке покушения на Сталина, займет видное место на скамье подсудимых. Однако на суде он не появился. Возможно, организаторы процесса не вполне ему доверяли и опасались, как бы он не переменил своих показаний, данных на следствии в НКВД.

Среди тех, кто был замешан в дело самим Федотовым, правда, по требованию Молчанова, оказался известный физик академик Иоффе, работавший в Ленинграде. Но когда на совещании в Кремле Молчанов докладывал о показаниях Федотова Сталину, тот сказал: «Вычеркните Иоффе. Он еще может нам понадобиться!» Эта реплика была полной неожиданностью для Молчанова - не кто иной, как Сталин, двумя неделями ранее распорядился, чтобы Иоффе фигурировал в показаниях Федотова как один из его сообщников…

Следствие по делам Соколова и Нелидова, преподавателей Горьковского пединститута, упоминавшихся в показаниях Ольберга, было поручено Кедрову. Кедров был сотрудником иностранного управления НКВД и входил в группу следователей, возглавляемую Борисом Берманом, заместителем начальника этого управления. В данном случае речь идет о так называемом Кедрове-младшем, которому было тогда года тридцать два. Он принадлежал к семье старых революционеров: его отец, по образованию физик, жил в свое время в Швейцарии вместе с Лениным. После Октябрьской революции Кедров-старший был назначен членом коллегии ВЧК и прославился чрезвычайно жестокой расправой над бывшими царскими офицерами в Архангельске, учиненной, как только Красная армия заняла этот город. Двумя годами позже Кедров был признан душевнобольным. Он прошел курс лечения и постепенно выздоровел, однако врачи признали, что он больше не может занимать руководящие должности, и ЦК назначил ему персональную пенсию.

Внешность Кедрова-старшего была весьма примечательной. Высокий, всегда держащийся прямо, с красивым, смуглым лицом и большими черными, горящими, как угли, глазами, он казался мне воплощением мятежного, бунтарского духа. Его черные, как вороново крыло волосы, всегда были взлохмачены. Необыкновенно выразительные глаза Кедрова постоянно как бы искрились. Возможно, это были искры безумия.

Кедров-младший походил на отца, но не унаследовал его яркую и оригинальную внешность. Он был осторожен, замкнут, вечно поглощен своей работой. Не одаренный способностью к критическому мышлению, он воспринимал все исходящее от партии и от начальства как непреложную истину.

Соколов был быстро сломлен Кедровым. Он согласился подтвердить показание Ольберга насчет студенческой делегации, которая будто бы намеревалась совершить покушение на Сталина во время первомайской демонстрации на Красной площади.

Кедров воспользовался привязанностью Соколова к своей семье, которую он стремился оградить от преследований, и его глубокой приверженностью партийной дисциплине. Преподаватель истории, обязанный ежедневно внушать студентам ненависть к вождям оппозиции, Соколов в принципе не возражал против того, чтобы подписать ложные показания, необходимые ЦК партии для дискредитации Троцкого, Зиновьева и Каменева. Фактически Соколова интересовал лишь один вопрос: что его вернее спасет - подписание требуемых от него «признаний» или, напротив, отказ от самооговора.

Если бы Соколов мог рассчитывать на то, что суд беспристрастно рассмотрит выдвинутые против него обвинения и защитит его от домогательств НКВД, он, несомненно, держался бы твердо. Но такой надежды у него не было. Как опытный партийный пропагандист, он понимал: коль скоро дело идет о дискредитации Троцкого, Зиновьева и других политических противников Сталина, суд будет всего лишь играть роль вспомогательного средства, подчиненного ЦК. И в данном случае как суд, так и НКВД руководствуются директивами, получаемыми из одного и того же источника. Ясно, что Соколову не оставалось ничего другого, как подчиниться нажиму следователя и сдаться на милость НКВД.

Кедров добился «признания» еще пяти арестованных. Никто доподлинно не знал, в чем секрет его воздействия на подследственных. Молчанов был так доволен его работой, что упомянул его как умелого следователя на очередном совещании.

Однажды вечером мы с Борисом Берманом шли по одному из коридоров НКВД, направляясь к начальнику Иностранного управления Слуцкому. Вдруг нас остановили душераздирающие вопли, доносящиеся из кедровского кабинета. Мы распахнули дверь и увидели сидящего на стуле Нелидова, преподавателя химии Горьковского пединститута, который, между прочим, был внуком царского посла во Франции. Лицо Нелидова было искажено страхом. Следователь Кедров находился в состоянии истерического бешенства. Увидев Бермана, который был его начальником, Кедров возбужденно принялся объяснять, что только что Нелидов сознался, что хотел убить Сталина, а затем вдруг отказался от своих же слов. «Вот, вот! - истерически выкрикивал Кедров. - Вот, смотрите, он написал: „Я признаю, что был участником…" и вдруг остановился и не пожелал продолжать. Это ему так не пройдет… я задушу его собственными руками!»

Столь невыдержанное поведение Кедрова в присутствии начальства поразило меня. Я с удивлением смотрел на него - и внезапно увидел в его глазах то же фосфорическое свечение и те же перебегающие искорки, какими сверкали глаза его безумного отца.

«Глядите! - продолжал кричать Кедров. - Он сам это написал!..»

Кедров вел себя так, словно по вине Нелидова лишился чего-то самого ценного в жизни, точно он был жертвой Нелидова, а не наоборот. Я внимательно посмотрел на Нелидова. Это был молодой человек лет тридцати, с тонким лицом типичного русского интеллигента. Кедров совершенно очевидно внушал ему ужас. Он обратился к нему с виноватой улыбкой: «Я не знаю, как это могло случиться со мной… Рука отказывается писать».

Берман приказал Кедрову прекратить допрос и отослать арестованного обратно в камеру.

Войдя к Слуцкому, мы сообщили ему об этом эпизоде. Тут я узнал, что такие сцены наблюдаются не впервые. Берман рассказал Слуцкому и мне, что несколько дней назад он и другие сотрудники бросились к кабинету Кедрова, услышав дикие крики, доносившиеся оттуда. Они застали Кедрова вне себя: разъяренный, он обвинял заключенного - это был Фридлянд, профессор ленинградского института марксизма-ленинизма - в попытке проглотить чернильницу, стоящую у него на столе. «Я остолбенел, - рассказывал Берман, - увидев эту самую чернильницу - массивную, из граненого стекла, размером в два мужских кулака… „Как вы можете, товарищ Кедров! Что вы такое говорите!" - бормотал Фридлянд, явно запуганный следователем. Тут мне пришло в голову, - продолжал Берман, - что Кедров помешался. Если б вы послушали, как он допрашивает своих арестованных, без всякой логики и смысла, - вы бы решили, что его надо гнать из следователей… Но некоторых он раскалывает быстрее, чем самые лучшие следователи. Странно - похоже, он имеет какую-то власть над ними…»

Берман добавил, что после эпизода с чернильницей он пошел к Молчанову и просил его отстранить Кедрова от следственной работы, но Молчанов на это не согласился и ответил, что пока Кедрову удается выжимать признания из арестованных, он его не уволит.

Многие зарубежные критики московских процессов высказывали предположение, что признания обвиняемых объясняются действием гипноза или же специальных лекарств. Но мне никогда не приходилось слышать от следователей об использовании подобных средств, по крайней мере на первом из судебных процессов. Если такие методы и применялись, мне о них ничего не известно. Но я не сомневаюсь, что Кедров обладал способностью гипнотического внушения, хотя, может быть, и сам того не сознавал. Думается, что случай с Нелидовым был явным примером такого воздействия.

И все же Кедрову не удалось сломить Нелидова. Тот обладал одним серьезным преимуществом перед остальными обвиняемыми: он принадлежал к аристократической семье, разоренной революцией, не состоял в партии и потому не испытывал абсолютно никакого чувства «партийного долга». Никакой казуистикой его нельзя было убедить, что он обязан стать на колени перед партией и оговорить себя, сознавшись в попытке подрыва ее «монолитного единства». Так сорвалось намерение организаторов процесса продемонстрировать сотрудничество троцкистов с внуком царского посла на общей для них «террористической платформе».

10 декабря 1883 года родился один из самых зловещих и жестоких деятелей отечественной истории – Андрей Януарьевич Вышинский. За свою жизнь этот человек успел побывать министром иностранных дел СССР, ректором МГУ, зампредом Совнаркома по образованию, науке и культуре, постоянным представителем Советского Союза при ООН и послом.

Однако лебединой песней и звездным часом Вышинского стала, конечно, его работа в качестве прокурора. Именно благодаря своим успехам на этой ниве, Андрей Януарьевич станет одной из самых одиозных фигур сталинского времени наряду с Ежовым, Ягодой и Берией.

Как и положено в таких случаях, биография Вышинского щедро сдобрена легендами и слухами, призванными сделать и без того инфернальную фигуру генерального прокурора СССР еще более демонической. Писатель Аркадий Ваксберг, к примеру, в одном из своих интервью, заявил, будто Андрей Януарьевич признавался, что когда он заканчивает ту или иную обвинительную речь, то испытывает чувство, подобное оргазму. Известны истории и о том, как Вышинский, используя свое положение, склонял к сожительству тех женщин, которые искали его протекции. Доказать подобные сведения сегодня не представляется возможным, и они, вероятно, навсегда останутся в категории околоисторического мифа, как и слух о том, что Вышинский покончил с собой, о чем, кстати, почему-то вполне официально сообщается на сайте российской генеральной прокуратуры .

Но что же мы знаем об этом человеке на самом деле? При изучении его биографии становится ясно, что Вышинский принадлежал к той породе людей, которых во все времена отличала абсолютная политическая беспринципность. В молодости будущий генеральный прокурор, как и многие его сверстники, заинтересовался левыми идеями, которыми бурлило тогдашнее российское общество. Юридический факультет Киевского университета закончил лишь спустя 13 лет после поступления, так как не раз исключался за участие в беспорядках. Был под полицейским надзором, дважды арестовывался и даже отсидел год в тюрьме, где, по некоторым сведениям, впервые познакомился со Сталиным. На эту тему есть даже неподтвержденный слух, что Андрей Януарьевич будто бы, получая с воли передачи, регулярно делился ими со Сталиным, что якобы и предопределило хорошее отношение вождя народов к Вышинскому.

К 1913 году революционный пыл Вышинского, к тому моменту меньшевика, идет на убыль. Он становится преподавателем, а впоследствии помощником присяжного поверенного П. Малянтовича. Однако пройдет еще пять лет, и царский режим рухнет, а волна Февральской революции вынесет Вышинского на должность комиссара милиции Якиманского района (при все том же Малянтовиче, который стал к тому моменту министром юстиции). Существует довольно распространенный миф, гласящий, что на этом посту он подпишет приказ об аресте Ленина как немецкого шпиона. На самом же деле Вышинский оставит свой автограф лишь на распоряжении о том, что на вверенной ему территории будет неукоснительно соблюдаться приказ Временного правительства «о розыске, аресте и предании суду, как немецкого шпиона, Ленина».

Остается только гадать, в каком страхе жил потом Вышинский, понимавший какую роковую роль в его судьбе мог бы сыграть этот эпизод. Впрочем, есть основания думать, что боялся Андрей Януарьевич не только этого. Были грешки и посерьезнее. Бывший советский дипломат Леонид Замятин, которому после смерти Вышинского поручили вскрыть его сейф и опечатать бумаги покойного, рассказал , что, кроме браунинга, он обнаружил там один крайне любопытный документ . Это было письмо первого секретаря ЦК Компартии Украины Дмитрия Мануильского Сталину. Его автор писал, что, исходя из имеющихся у него документов и сведений, Вышинский в дореволюционное время был агентом царской полицейской службы, выдававшим скрывавшихся от жандармов большевиков.

Историкам еще предстоит вынести свое окончательное решение по этому факту, который, если он окажется документально подтвержден, мог бы исчерпывающе объяснить готовность Андрея Януарьевича к выполнению одной из самых жутких ролей, возложенных на него сталинской машиной террора.

Но вернемся к биографии. Советская власть не сразу приняла Вышинского. Вступив в ВКП(б) в 1920 году, в 1921 во время чистки он лишился партийного билета, но через год снова его получил. В 1924 году его вновь исключили, и лишь после истерики, которую он закатил в кабинете Арона Сольца, председателя партколлегии ЦКК, опять восстановили.

С этого момента начинается восхождение Вышинского, который достигнет пика в марте 1935 года, став генеральным прокурором СССР, и прославится в качестве государственного обвинителя на трех московских процессах, закончившихся смертными приговорами в отношении таких известных большевиков, как Бухарин, Каменев, Смирнов, Рыков, Крестинский, Мрачковский, и многих других.

«Чем известней была личность подсудимого и значительней – его революционные заслуги, тем чаще Вышинский напоминал, что видит в нём лишь «контрреволюционного бандита», – писал о генеральном прокуроре советский историк Вадим Роговин. – Предоставленную ему роль государственного обвинителя он выполнял с садистским удовлетворением, заменяя юридические формулировки потоком оголтелой брани, состоявшей из таких выражений, как «проклятая гадина», «вонючая падаль», «цепные псы империализма», «жалкие подонки», «звери в человеческом облике», «зловонная куча человеческих отбросов» и т. п.»

Едва ли верно утверждение о том, что будто бы Вышинский говорил о признании обвиняемого как о царице доказательств , однако сам он в качестве прокурора руководствовался, несомненно, этой формулой. Ни одной веской улики на московских процессах обвинение не представляло, а когда пыталось это делать, то не раз ставило себя в дурацкое положение. Так, например, один из подсудимых «признался», что в 1932 году встречался с сыном Троцкого в датском отеле «Бристоль», который, как оказалось, был разрушен еще в 1917 году. Другой заявил, что летал к Троцкому в Норвегию, указав при этом даже название аэропорта, где якобы садился его самолет, несмотря на опровержения норвежской стороны, заявившей, что ни один иностранный самолет в указанное время там не приземлялся.

Стоит ли говорить, что подобные просчеты Вышинского мало смущали. Своей фальсификаторской работой он сумел убедить в виновности подсудимых даже таких проницательных людей, как писатель Лион Фейхтвангер и американский посол в СССР Джозеф Дэвис.

Не беспокоила Вышинского и судьба его благодетелей. Покровитель Вышинского Малянтович был расстрелян в 1941 году, так и не дождавшись заступничества от своего бывшего подчиненного, к которому обращался за помощью. За попытку начать расследование деятельности Андрея Януарьевича на посту прокурора оказался заперт в психиатрической клинике Арон Сольц, помогший в свое время Вышинскому получить партийный билет.

Любопытно, что отпетый палач, глава Народной судебной палаты, высшего судебного органа Третьего Рейха, Роланд Фрейслер тоже, кстати, в каком-то смысле ренегат (бывший член компартии), очень высоко ценил «таланты» советского генерального прокурора. Вот что писал по этому поводу историк Уильям Ширер:

«Он специально изучал приёмы Андрея Вышинского, главного прокурора на московских процессах тридцатых годов, когда старые большевики и большинство высших генералов были признаны виновными в измене и уничтожены. «Фрейслер - это наш Вышинский», - воскликнул Гитлер на упомянутом выше совещании» .

Случалось порой и так, что Андрей Януарьевич не гнушался и личной наживой, которую можно было извлечь, отправив на смерть очередного большевика.

«…после ареста Серебрякова, одного из главных обвиняемых на втором московском процессе, Вышинский приобрёл его кооперативную дачу, – пишет Роговин. – Получив кооперативный пай Серебрякова, Вышинский перевел дачу на баланс хозяйственного управления Совнаркома и построил рядом с ней ещё одну дачу, обошедшуюся государственной казне в 600 тыс. рублей. После того, как в 1945 году распоряжением Совнаркома за подписью Сталина были подарены новые дачи «особо отличившимся в войне», в том числе Вышинскому, он сдал свою прежнюю дачу в аренду, получив тем самым постоянный источник нетрудового обогащения» .

Умрет Вышинский в 1954 году, осыпанный к тому моменту почестями и многочисленными наградами, как и многие другие перевертни типа Майского , Трояновского , а в поздний советский период – Кунаева . Он был орудием новой сталинской партии, которая истребляла старую большевистскую, и это роковое предназначение Вышинский выполнил безукоризненно, заняв в нерукотворном пантеоне палачей одно из самых почетных мест.

Дек 10, 2014 Кирилл Волгин

ВСТРЕЧИ НА НЕСОКРУШИМЫХ РАЗВАЛИНАХ...22

“СТАЛИН И ИНКВИЗИЦИЯ”.
Юлия – Искателю:
- Хороший вопрос. Спасибо.
Вначале об общем: и там, и там – идея насильственного искоренения зла, в котором “весь мир лежит”. По принципу: “Нет человека, нет проблемы”.
И там, и там на поверхности цель: спасение вверенной тебе свыше паствы от “паршивых овец”. Но...

Путь к спасению опирается в христианской догматике на евангельскую притчу о Страшном Суде: Накорми голодного, одень нищего, приюти бездомного.
Что сделал одному из “малых сих” – сделал самому Христу.

Сталин, часто насильственными путями инквизиции, поднял из руин огромную многонациональную страну, которая накормила, одела, дала крышу над головой, работу и образование, право на достойный отдых.

Вот что писал о деятельности “отца народов” ДЖАВАХАРЛАЛ НЕРУ:
“Это был знаменитый пятилетний план или Пятилетка, как назвали его русские.
Он представлял собой грандиозную программу, осуществление которой было бы трудным делом даже на протяжении жизни целого поколения для богатой и передовой страны.
Попытка осуществить её в отсталой и бедной стране казалась пределом безумия.

Массы почти с энтузиазмом мирились с новыми жертвами.
Они жили бедной аскетической жизнью. Они жертвовали настоящим ради манившего их великого будущего, гордыми и привилегированными строителями которого они себя считали.

Советская Россия впервые в истории сконцентрировала всю энергию народа на мирном созидании. На желании поднять отсталую в промышленном отношении страну и сделать это при социализме.
Пятилетний план покорил воображение всего мира”.

Эти строчки написаны ещё до войны, когда под руководством “Инквизитора” советский народ спас мир от фашистской чумы.

Это – на одной чаше весов. А на другой – жертвы.
Не только противники этого народного восхождения, но и которые, как оказалось, “не при чём”.
Щепки летели. Но в результате была создана страна-крепость за железным занавесом, где не было возможности плодиться всевозможному жулью, рвачам, ворам, бездельникам, развратникам, хищникам, наркоманам. Всем тем, кто наводнил бы и погубил нашу страну уже в двадцатые, тридцатые, сороковые – не будь этой “сталинской инквизиции”.

“Инквизитор” в данном случае создал объективные условия для духовного спасения вверенного ему народа.

“Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни мужеложники, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники Царство Божие не наследуют” (1 Кор,6,9-10)

То есть празднующие сейчас свободу от “инквизиции”.

Попуская порой варварски разрушать храмы как атрибуты “мира эксплуатации”, он заботился о ХРАМАХ ВНУТРЕННИХ.

Насилие – да, но в “лежащем во зле мире” всякое массовое движение против течения невозможно без насилия. Приходится выбирать из двух зол меньшее.

Теперь об инквизиции.
Она действовала, в отличие от Сталина, именем Бога.
То есть это была прямая попытка подменить собой Божий Суд, нарушив право личности на свободу выбора между Всевышним и дьяволом (в этом свободном выборе каждой личности - смысл исторического процесса).

Сталин никогда не вмешивался во внутрицерковные дела, не стремился исказить в свою пользу церковные догматы.
“По плодам их узнаете их”, - сказано в Писании.
Сравните плоды инквизиции и сталинского правления...

АНАТОЛЬ ФРАНС:
“Пять лет тому назад Советская Республика родилась в нищете.
Непобедимая, она явилась носительницей нового духа, грозящего всем правительствам несправедливости и угнетения, которые делят между собой землю.
Старый мир не ошибся в своих опасениях.
Его вожаки сразу угадали в ней своего врага. Они двинули против Советской Республики клевету, богатство, силу. Они хотели её задушить; они посылали против неё шайки разбойников.

Если в Европе есть ещё друзья справедливости, они должны почтительно склониться перед этой революцией, которая впервые в истории человечества попыталась учредить народную власть, действующую в интересах народа”.

Далее. Сталин никогда не устраивал публичные КАЗНИ, не вводил народ в грех, делая его соучастником запрещённого Богом убийства.
Чем грешила инквизиция, царская Россия и нынешние правители (эти даже транслируют “представление” по телевизору).

Фактически вождь восстал против служения “жёлтому дьяволу” (царству Маммоны).
В отличие от сказочно богатых иезуитов, сам он был аскетом, оставив после себя лишь стоптанные башмаки да изношенный китель.

В заключение отвечу словами самого Сталина, который на вопрос зарубежного корреспондента, почему он ушёл из семинарии, ответил: “из-за иезуитских порядков”. Тем самым подчёркивая несовместимость истинной веры и иезуитских методов в духовных вопросах.
То, что иногда дозволено кесарю, недопустимо в храме.

Да, Сталин сам использовал в борьбе с идеологическими врагами иезуитские приёмы. Но повторяю, отличал жизнь духа (где отношения человека с Творцом изначально подразумевают тайну и свободу выбора), от социально-общественной борьбы.
Вспомните кровавый “Ветхий завет”. Вспомните бесконечные войны “отвязавшихся” стран и народов.
Что же нам теперь, и с Гитлером надо было соблюдать политес? И Кутузову не применять к Наполеону обманно-иезуитские методы, сдавая Москву?

Вот если бы Сталин не отделил церковь от государства, требуя от “товарищей” отныне приносить от священников справки в подтверждение политической “благонадёжности” - страна бы воистину хлебнула “иезуитских методов”! Однако вождь категорически такой возможностью не воспользовался.
Это говорит о многом.
2001-07-11

Цитата для тех, кто не читал “Дремучие Двери”

КРУГ:
- Большая цитата из обсуждаемого романа Ю.Ивановой:

“Без воли Божьей волос с головы не упадёт…”
Господь срубил прежний строй, как бесплодную смоковницу, попустив свершиться Октябрьскому перевороту.
“Поединок” Куприна, “Бурса” Помяловского, нравственное отчаяние Толстого...
Да что там, откройте любое более-менее значительное произведение той поры. Все обличали прогнившее болото тогдашней действительности.
Разве она не губила души? Разве не нарушала Замысел?
Катарсис – это для Нехлюдова. А для Катюши Масловой?
И только “жатвой Господней” может православный измерять значимость той или иной эпохи.

“И я не рассуждаю о Нём. Для Бога более оскорбительно, если неправильно судят о нём, чем если вовсе о нём не думают”.

Да и для всех ли нехлюдовых – катарсис?
Или православные в большинстве всё же были неприемлемыми для Неба, “теплохладными”?

Чтобы примириться с собственной совестью, приходилось рвать со своей средой и ненавистным государством, становиться бунтарём или бежать. Мотивами такого бунта-бегства буквально пронизана русская литература.
Бегство или смерть!
Не было для больной совести пристанища на Руси, кроме монастырей, но не всем по силам подвиг монашеский...

Потупя голову, в тоске ломая руки,
Я в воплях изливал души пронзённой муки
И горько повторял, метаясь, как больной:
“Что делать буду я? Что станется со мной?”

На расспросы родных герой признаётся, что его мучит ужас перед каким-то грядущим возмездием.
“Как узник, из тюрьмы замысливший побег”, герой, пребывая в страхе и унынии, встречает юношу-монаха с книгой:

И я в ответ ему: “Познай мой жребий злобный!
Я осуждён на смерть и позван в суд загробный
И вот о чём крушусь: к суду я не готов,
И смерть меня страшит”.

“Коль жребий твой таков”, - он возразил,
“И ты так жалок в самом деле,
Чего ж ты ждёшь? Зачем не убежишь отселе?”

Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,
Как от бельма врачом избавленный слепец.
“Я вижу некий свет”, - сказал я наконец.

“Иди ж”, - он продолжал, - “держись сего ты света,
Пусть будет он тебе единственная мета,
Пока ты тесных врат спасенья не достиг.
Ступай!”
- И я бежать пустился в тот же миг”.

“Странник” А.С.Пушкина, 1835 год, незадолго до смерти.
Вот и искали этот самый “некий свет” многие в революции...

Подобное и у Некрасова:

Одна просторная, дорога – торная. Страстей раба,
По ней громадная, к соблазну жадная идёт толпа.

Другая – тесная, дорога честная, по ней идут
Лишь души сильные, любвеобильные, на бой, на труд...

Прямая параллель с Евангельским “узким путём спасения”.

Кстати, о параллелях:

“Погибло, всё погибло! Умерло всё, и мы умерли, бродим, как живые трупы и мёртвые души.
До сих пор ничего не понимаю, мой ум отказывается вместить.
Была могучая держава, нужная друзьям, страшная недругам. А теперь – это гниющая падаль, от которой отваливается кусок за куском на радость всему слетевшемуся воронью.

На месте шестой части света оказалась зловонная зияющая дыра.

Где же он, великодушный и светлый народ, который влёк сердца детской верой, чистотой и незлобивостью, даровитостью и смирением?

А теперь - это разбойничья орда убийц, предателей, грабителей, сверху донизу в крови и грязи, - во всяком хамстве и скотстве.
Совершилось какое-то чёрное преображение. Народ Божий стал стадом гадаринских свиней”.

Это что, про нашу перестройку? – невольно вырвалось у Иоанны.

- “Исчезни в пространстве, исчезни, Россия, Россия моя!”, - как воскликнул свидетель Андрей Белый, - 1918 год, любезная Иоанна, - А она на самом деле взяла да исчезла. И закопошились на её месте предательские “самостийности”, нетопыри разные.

Ведь при похоронах России присутствуем”.

А первая цитата – тоже 1918-й.
Сергий Булгаков, “На пиру богов”.

“Произошло то, что Россия изменила своему призванию, стала его недостойна, и поэтому пала, а падение её было велико; как велико было призвание”.
2002-08-01

КРУГ:
- Помещаю текст Ю.Ивановой с её форума “Миссия Сталина”:

“БЫЛ ЛИ СТАЛИН МАРКСИСТОМ?

Или же, зная падшую природу человека, вождь понимал, что “пролетарий – всего лишь вывернутый наизнанку буржуа, ждущий своего часа”.

Поэтому внутри ограды будут перманентно нарождаться волки, не говоря уже о волках внешних.
И единственный способ сохранить стадо – это стравливать кланы друг с другом, ослабляя и уничтожая.
Умышленно он это делал, по воле свыше, или же просто был эмпириком, ставшим из разрушителя одного государства великим государственником другого – вопрос особый.

Разумеется, страдали при этом тысячи, “летели щепки”. Но был ли иной путь укрепить многонациональную страну в её Великом противостоянии царству Маммоны?”

Задавая читателям этот вопрос, автор исходит из убеждения, что любое общественное устройство “лежащего во зле мира” (Вампирии), позволяющее одной части общества перманентно обжираться за счёт угнетения и недоедания другой, обеспечивающее себе такую “вампирскую” жизнь с помощью армий, конституций, полиции и СМИ, - не может быть благословлено Творцом.

Юлия:
- Разве не в умножении жатвы Господней смысл крестного подвига Спасителя и завещание нам следовать Его путём?
“Душу положить за други своя”, а не “терпеть” мучительное умирание более слабых братьев во Христе в когтях и зубах хищников. Умирание телесное и духовное.
“Терпеть” нам заповедано страдания собственные, да и то лишь те, которые “во спасение”.

Терпя же “насильников, грабителей, мучителей людей” - разве мы первым делом не ввергаем их самих в грех, не потворствуем греху?
2001-08-08

* * *
АЛЕКСАНДР - Юлии: “Единственный способ сохранить стадо – стравливать кланы друг с другом, ослабляя и уничтожая”.
Посмотрите, с каким цинизмом Иванова пишет о Людях, сравнивая их со стадом, и то, что их нужно непременно стравливать (очевидно, имеется ввиду классовая борьба).

Юлия:
- “Стравливал” Сталин кланы номенклатурных волков, хищников и потенциальных предателей народной власти. То есть будущих гусинских, березовских, яковлевых и прочих чубайсов.
Которые в наши дни пожгли партбилеты, как только явилась возможность присвоить не только прибавочную стоимость, но и недра.
Теперь о “стаде”. Это общепринятый Библейский синоним “народа”, в котором нет никакого цинизма. Например:
“Не бойся, малое стадо, ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство” (ЛК.12, 32)
“И они услышат Мой голос, и будет одно стадо и один Пастырь” (Иоан, 10, 16).
Об “уважении к народу”. Отвечу словами поэта А.К. Толстого из поэмы “Поток-богатырь”:

И, увидя Потока, к нему свысока
Патриот обратился сурово:
“Говори, уважаешь ли ты мужика?”
Но Поток вопрошает: “Какого?”
“Мужика вообще, что смиреньем велик!”
Но Поток говорит: “Есть мужик и мужик:
Если он не пропьёт урожаю,
Я того мужика уважаю!”

АЛЕКСАНДР: “Опубликуй эта мадама свои опусы при Сталине, в первую ночь укатила бы на Соловки”.
Юлия:
- При Сталине надобности в подобных “опусах” не было.

А вообще-то лучше на Соловках, чем, как сейчас, в дерьме.

И нельзя ли поспокойнее?
Как сказал вождь одному из известных режиссёров:
“Моя работа тоже многим не нравится, но я от этого не падаю в обморок”.
2001-08-15

АЛФЁРОВА Мария Александровна:
- Я не из зарубежья. Я – православная, живу в России, в одном с вами городе.
Но я уверена, что Сталин был посланником сатаны.

КРУГ:
- Отвечу вам словами Ю.Ивановой:
“Если СССР служил сатане, почему отвергал ядовитые угощения “хозяина”?
Советский Союз упрекают в “безбожии”, в том, что мы жили так, будто Бога нет”.

Автор полагает, что мы жили так, будто не Бога, а Дьявола нет.
Нет его, неустанно нашёптывающего зодчим светлого будущего, пытающимся жить по “моральному кодексу строителей коммунизма”, возжаждать запретные плоды, которые отвергала “безбожная” власть.

Сатану переименовали во “вражескую пропаганду”. И верили, что с этой штукой можно справиться всякими там постановлениями, глушилками, железными занавесками, цензурой. И обвинениями некоторых товарищей в “буржуазном перерождении” (то есть в служении Маммоне).

Лозунг сатаны: “Запрещается запрещать”.
Почему же “империя зла”, не веря в сатану, но якобы ревностно ему служа, яростно отвергала хищничество, жадность, эгоизм, блуд, “деньги в рост” и прочую отвязанность в фантике “свободы”?

Может ли разделиться царство?
Может ли зло отвергать дары зла?
На кого же, в таком случае, работала эта “ужасная” страна “героев, мечтателей, учёных”?

И кому служит теперь СНГ воров, спекулянтов, убийц, проституток и наркоманов?”

ДРЁМОВ Александр:
- Господа мелкотравчатые зарубежцы!
Сколько бы вы ни лаяли на знаменитых деятелей России, которые ой как много сделали для русского народа, история пишется независимо от вас, от ваших желаний...
А караван идёт.
2001-08-11

* * *
АНТОНОВ Сергей:
- Нация вымирает сейчас, когда нет лагерей и плохого Сталина.
А тогда даже аборты были запрещены.
Вот как боролись “за вымирание нации”.
2001-08-14

* * *
ПРИМАЧУК Александр:
- Дожили!
Деспот Джугашвили лучше Николая, причисленного к лику святых.
И это утверждает православный!
Слышали б это причисленные к лику святых – в гробах бы попереворачивались.
2001-08-16

Сталин (1879—1953)

С его именем связаны почти все величайшие свершения Советского Союза в XX веке. Они тем более впечатляющи, если учесть, что ко времени его правления страна пережила мировую войну и последующую разруху. А затем за 15 лет произошел невиданный в истории научно-технический и экономический подъем, превративший СССР в сверхдержаву. В результате этого, а также консолидации общества и высокого патриотизма была одержана победа в самой кровопролитной и разрушительной в истории Великой Отечественной войне. Несмотря на огромные потери, страна необычайно быстро возродилась. В СССР была введена в строй первая в мире атомная электростанция, запущены на орбиту первый искусственный спутник Земли и первый космонавт. И хотя последние два достижения датируются хрущевским временем, вся ракетная программа создавалась при Сталине начиная с довоенных экспериментов и боевых «катюш».

По мнению антисоветских авторов, все это осуществлялось благодаря невиданному террору, десяткам миллионов жертв и огромным массам заключенных. Такие утверждения не соответствуют фактам, основаны на пропагандистских фальшивках времен Геббельса и Даллеса, не отвечают простейшим закономерностям общественной жизни. Если Сталин смог совершить великие деяния вопреки воле советского народа, то его следовало бы считать величайшим гением всех эпох и народов, сверхчеловеком, демонической или божественной личностью. В действительности трудовые и боевые победы СССР объясняются его государственным гением в той мере, в которой ему удалось соотнести свою деятельность с возможностями и чаяниями советского, и прежде всего русского, народа, а также географическим положением, природными ресурсами и историей России — СССР. Чудес в общественной жизни не бывает. Успехи страны есть отражение ее силы, духовной мощи народа, интеллектуального потенциала. А ведь этого не бывает при массовом терроре и запуганном населении.

Сталин создал, укрепил и довел до высокой степени совершенства общество с небывалой доселе организационной, государственной, социальной, духовной структурой. Впервые исторический процесс из стихийного стал управляемым.

Родился Иосиф Джугашвили в грузинском городке Гори в семье сапожника. Учился в духовном училище, затем в православной Тифлисской семинарии. Проникшись революционными идеями, стал в 19 лет членом Российской социал-демократической рабочей партии. Был исключен из семинарии. Вел революционную работу, участвовал в террористических актах. С 1905 года избирался на съезды партии большевиков (в Таммерсфорсе, Стокгольме, Лондоне), сотрудничал с Лениным. Побывал в тюрьмах и ссылках, отличался стальной волей и преданностью большевистской идее. После Октябрьского переворота (так он сам называл) 1917 года стал народным комиссаром по делам национальностей. Во время Гражданской войны принимал участие в боевых операциях. Был избран в 1922 году Генеральным секретарем правящей ВКП(б). Самым жестоким образом подавил оппозиционные силы и в кратчайшие сроки восстановил, укрепил народное хозяйство, провел индустриализацию промышленности и коллективизацию сельского хозяйства. СССР превратился в могучую державу. Во время Великой Отечественной войны 1941 — 1945 годов. Сталин занимал все ведущие должности в государстве, был Верховным Главнокомандующим.

Несмотря на подготовку к войне, в первые месяцы Красная армия терпела сокрушительные поражения. На стороне Германии была почти вся Западная Европа; в оккупации находилось до 40% населения СССР. Но страна выстояла и победила. Как сказал крупный политик и давний недруг Советского Союза У. Черчилль, Сталин принял Россию с сохой и лопатой, а оставил с водородной бомбой и космическими ракетами. Никому еще не удавалось, поднявшись из низов и став руководителем государства, добиться таких успехов.

Писатель Л. Фейхтвангер в книге «Москва 1937» (изданной сначала в Амстердаме) подчеркнул нелепые формы, которые нередко принимал культ Сталина («Сто тысяч портретов человека с усами»). Об этом он откровенно сказал вождю. Тот ответил, что так могут стараться те, кто поздно признали существующий режим, или даже сознательные его враги. Так и вышло после смерти Сталина, когда один из наиболее шумных его восхвалителей, Хрущев, стал хулителем. Интересный факт: упоминая о сталинских репрессиях, в которых сам принимал активнейшее участие, Хрущев не привел никаких цифр: его не удовлетворили конкретные данные НКВД, показавшиеся слишком низкими. Действительно, когда они много позже были опубликованы в открытой печати, оказалось, что при Горбачеве и Ельцине процент заключенных был примерно такой же, как; при Сталине. Об этом приходится говорить, потому что стараниями тех, кого устраивал образ Советской России как империи зла, а Сталина как «величайшего злодея, эти образы укоренились в сознании миллионов. Так вот в 1951 году прирост населения России был выше, чем во всех странах Запада и США, а смертность была примерно вдвое ниже, чем в конце XX века! Тогда же прирост населе- f ния в СССР был в 1,5—Зраза выше, чем на Западе. Совершенно ясно, что народ поддерживал власть и действительно считал Сталина великим и мудрым вождем. Это доказала победа в Великой Отечественной.

На приеме в честь командующих войсками Советской армии Сталин высказался точно: «Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение. У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941 — 1942 годах, когда наша армия отступала. . Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией... Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии... Спасибо ему, русскому народу, за это доверие.

Повторюсь: приходится отвлекаться на опровержение пропагандистских, полтора десятилетия внедряемых в сознание русских людей установок, на то, что СССР — это империя зла, Сталин — злодей, советские люди — рабы. При этом не гнушаются ложью и чудовищными преувеличениями. Этот нечистый «информационный поток» не дает возможности спокойно обдумывать историю недавнего прошлого, понять Россию XX века.

Сталин — наиболее полный выразитель той самой «русской идеи», о которой долго спорили мыслители нашей страны. Если бы он не уловил неких мощных течений незримой духовной жизни общества, ему бы не удалось так долго, победоносно править и завершить жизнь в ореоле беспримерной, поистине всепланетной славы и во главе великой державы, восстававшей дважды за его правление из руин.

Разве мог бы запуганный, обманутый, задавленный морально и измученный физически народ не только долгие годы терпеть вопиющую несправедливость и унижения, но и еще вступить в смертельную схватку с государствами и народами Западной Европы, выстоять и победить. И все это ради величия и по приказу некоего жалкого человечка, выходца из грузинского захолустья?! В отличие от Наполеона, бросившего свою армию и позорно бежавшего из России, Сталин в тяжелейший период войны 7 ноября 1941 года, как было заведено, принял парад войск в осажденной Москве. И это было предвестием парада Победы.

Идейный недруг большевиков писатель Марк Алданов в конце 1927 года так охарактеризовал Сталина: «Это человек выдающийся, бесспорно самый выдающийся из всей ленинской гвардии, Сталин залит кровью так густо, как никто из ныне живущих людей, за исключением Троцкого и Зиновьева. Но свойств редкой силы воли и бесстрашия, по совести, отрицать в нем не могу» Кстати, Троцкого Алданов припечатал: «Великий артист — для невзыскательной публики. Иванов-Козельский русской революции». Через несколько лет в другой статье Алданов отметил. «К сожалению, не могу признать лицо Сталина незначительным. В нем есть и сила, и значительность... С тех пор, как существует мир, дураки диктаторами не становились». Керенский с восторгом сравнивал Сталина с Петром I, называя «Он» с большой буквы.

Едва ли не большинство крупнейших экономистов, политологов, юристов, философов в 1920-е годы уверенно писали о неизбежном крахе Советской России. В СССР вряд ли было много людей из числа интеллигенции кто думал иначе. А как же народ? Он не безмолвствовал; он трудился и поддерживал Сталина из чувства самосохранения и собственного достоинства. Однопартийность соответствовала по сути самодержавию и была гарантом мирной трудовой привычной жизни.

Сугубо философских тем он касался мимоходом, называя себя марксистом-ленинцем. Порой отступал от теоретических догм, ссылаясь на диалектический метод, предполагающий изменчивость бытия. Так, в 1934 году он критически отзывался о некоторых высказываниях Энгельса, огульно охаивающего политику царского правительства. В 1941 году, провожая с парада на фронт части Красной армии, говорил: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!» Позже он, как известно, ввел в армии погоны. Он был русским патриотом. (В июне 1935 года, беседуя с Роменом Ролланом, обронил — «мы, русские...»)

Сталин склонялся к философии монизма: «Единая и неделимая природа, выраженная в двух формах — в материальной и идеальной; единая и неделимая общественная жизнь, выраженная в двух различных формах — в материальной и идеальной, — вот как мы должны смотреть на развитие природы и общественной жизни». По его утверждению, сначала меняются внешние материальные условия, «а затем соответственно изменяется сознание, идеальная сторона». И если производство «принимает общественный характер, следовательно, скоро и собственность примет общественный характер». А ведь и он, и Ленин, и Маркс идеями своими явно опережали изменение «материального базиса». Впрочем, Сталин говорил о единстве: «Сознание и бытие, идея и материя — это две разные формы одного и того же явления, которое, вообще говоря, называется природой или обществом».

Сталин избегал сомнений. Это помогало ему твердо следовать по избранному пути, но, конечно, отдаляло от философских исканий. В юности он верил в Бога. И тогда же, завершая стихотворение о вдохновенном певце, которого сначала завороженно слушали, а затем напоили ядом, юный Иосиф привел слова толпы:

Не хотим небесной правды, Легче нам земная ложь.

Напрашивается сходство с одной из тем поэмы Достоевского «Великий Инквизитор». Читал ли тогда Иосиф Джугашвили «Братьев Карамазовых»? Неизвестно. Однако совпадение знаменательное (Сталин в отличие от Ленина высоко ценил Достоевского). Образ Великого Инквизитора поразительным образом воплотился в Сталине. Вот характеристика: «Это — один из страдальцев, мучимый великой скорбью и любящих человечество. Он — аскет, он свободен от желаний низменных материальных благ. Это — человек идеи. У него есть тайна. Тайна эта — неверие в Бога, неверие в Смысл мира, во имя которого стоило бы людям страдать. Потеряв веру, Великий Инквизитор почувствовал, что огромная масса людей не в силах вынести бремени свободы, раскрытой Христом. Путь свободы трудный, страдальческий, трагический путь... Перед человеком ставится дилемма — свобода или счастье, благополучие и устроение жизни; свобода со страданием или счастье без свободы. И огромное большинство людей идет вторым путем». Так писал Н.А. Бердяев, комментируя поэму Достоевского.

Было бы излишним упрощением придавать абсолютное значение сходству литературно-философского и реального Великого Инквизитора. И у Достоевского не случайно Иисус Христос целует Инквизитора, а тот отпускает Христа на волю. Вот и,Сталин, став избранником народа, не уничтожил православие (к этому стремились многие воинствующие атеисты из «ленинской гвардии»). И не случайно в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» образ Воланда навеян личностью и деяниями Сталина, а эпиграфом поставлены слова Мефистофеля из «Фауста» Гёте: «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Генсек был добрым гением М. Булгакова, спасавшим его от нападок злобных литературных завистников. Интересно, что в ответ на обвинения в «правом» уклоне Сталин ответил, что «уклоны» относятся только к партийцам: «Странно было бы поэтому применять эти понятия к такой непартийной и несравненно более широкой области, как художественная литература, театр и пр.».

Для Сталина существовали не только экономический базис и организации-надстройки (к которым Н.Я. Марр относил язык). Он понимал, что есть более высокие ценности, чем эти: «Язык создан не одним каким-нибудь классом, а всем обществом, всеми классами общества, усилиями сотен поколений». Сопоставляя язык с орудиями производства — также «надклассовыми» ценностями, он признавал приоритет духовной и материальной культуры в их единстве и взаимосвязи. Идея верная, по крайней мере в соответствии с его представлениями о монизме природы и общества. «Сфера действия языка... почти безгранична».

Его работа «Марксизм и вопросы языкознания», откуда взяты эти цитаты, была написана в 1950 году. Почему руководитель страны, выполнявший огромный объем работ, «отвлекся» на такую тему? Для языкознания она была важна, ибо школа академика Н.Я. Mappa претендовала на единственно верную марксистскую позицию, подавляя тем самым все другие течения. Работа Сталина открывала возможность для иных направлений. Более того. Печальной памяти сессия ВАСХНИЛ, разгромившая «вейсманистов-морганистов», была прелюдией более широкого наступления на науку, в частности на физику. По-видимому, только вмешательство Сталина воспрепятствовало этой акции.

«В органах языкознания... — писал Сталин, — господствовал режим, не свойственный науке и людям науки». Дальше — больше: «Общепризнано, что никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики». Марксизм-ленинизм в СССР был чем-то вроде государственной религиозной философии, а не наукой. Понимал это Сталин? По-видимому, понимал.

Религиозный характер господствующей идеологии совершенно логичен и оправдан. Людям требуется вера в нечто устойчивое, абсолютное. Опора должна быть надежной. Но она требует подтверждений истинности в реальности. И сталинская система давала такие подтверждения: подъем государства, повышение жизненного уровня до войны и после войны, победа над фашизмом, снижение цен. Коллективное подсознание народных масс укреплялось таким образом.

Сталин стал выразителем воли большинства. Превратился в провозвестника новой религии, пророка и одновременно основателя государства нового типа. В этом отношении его повторял Гитлер. Но Сталинская система оказалась продуманней, более жизнестойкой, более отвечающей природе человека и общества. Произошло столкновение идеи господства сверхчеловека и соборности (коммунизма). Это сразу же понял и оценил В.И. Вернадский. В конце 1941 года он писал, что крах Гитлера неизбежен; наступает перелом в истории человечества и всей биосферы. Он сопоставлял Великую Отечественную войну с Первой мировой: «Совершенно несравнимо. Народ как бы переродился. Нет интендантства, наживы и обворовывания. Армия снабжается, по-видимому, прекрасно. Много помогают колхозы Исчезла рознь между офицерством и солдатами. Много талантливых людей... достигает высших военных должностей». Он отмечал и другие перемены к лучшему, в частности укрепление научных организаций.

Сталинская идеология не была апофеозом вещизма. Принцип материальных ценностей, как верно отметил Сталин, лежит в основе капиталистического производства, где главная цель — получение наивысших прибылей, а для социализма — «обеспечение максимального удовлетворения материальных и культурных потребностей общества». Кстати, Сталин не признавал плановую систему ведения хозяйства главным признаком социалистической системы; подчеркивал, что планирование помогает бескризисному развитию хозяйства, предоставляет хорошие возможности, но еще не гарантирует положительных результатов. В этой связи он говорил о «высшей рентабельности» производства, когда определяется не текущее состояние данного отдельного предприятия или отрасли, а — на перспективу (10—15 лет) и с учетом гармоничного развития всего народного хозяйства. Он провозглашал категорический нравственный императив, о котором писал И. Кант: недопустимо относиться к человеку как к средству для получения наивысших прибылей; человека надо считать целью. И это тоже делало его личную диктатуру — народной.

После его смерти госхозпартаппарат получил абсолютное господство над страной и народом, используя национальные богатства прежде всего на удовлетворение своих быстро растущих материальных потребностей. После 1960 года смертность населения начала постепенно возрастать, а резкое улучшение жизненного уровня относилось только к правящим «выходцам из народа» — и подпольным капиталистам. Диктатура народа перешла в диктатуру «руководящих органов» и тех, кто распределял блага (хозяйственники, торговцы).

Религиозно-философские искания русской идеи можно продолжать и впредь. Но это уже не более чем пустопорожние разговоры, бессильные заклинания. Только у великого народа могут быть великие идеи. Можно считать коммунистическую идею утопией, но ведь не менее утопично и царство Божие. Главное, что идея братства людей, соборности жизни, справедливости, безвластия, бесклассового общества — высока и благородна. Стремление к ней возвышает человека. И тот, кто честно ведет народ к таким идеалам, обретает облик героя, подвижника. Да, были жертвы. Но разве бывают героические эпохи без жертв?

Ни один человека за всю историю не имел такой всемирной славы, как Сталин. Думать, что почти весь советский народ и подавляющее большинство населения планеты воздавали почести Сталину по недоумению, значит, обладать чудовищным самомнением, поистине сатанинской гордыней Скажут они возносили хвалу некой мифической фигуре, не человеку, а символу, Великому Инквизитору со странным именем Сталин. Да, конечно. Именно символу, воплотившему русскую идею. Любой, верящий в Судьбу и перст Божий, должен видеть в нем избранника. Его смерть в зените славы тоже свидетельствует об этом. Его хулители позорят и позорили ту великую страну, которую он олицетворял. Это очень выгодно!

Попытки подменить русскую идею лозунгом «обогащайтесь кто как может» (а могут, естественно, не те, кто трудится) привела державу к развалу. Вспоминаются давние слова Бердяева (1916 г.):

«Перед Россией стоит роковая дилемма. Приходится делать выбор между величием, великой миссией, великими делами и совершенным ничтожеством, историческим отступничеством, небытием. Среднего, «скромного» пути для России нет».