ПлохоОтлично

Наталья Сидорина

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН и ПАВЕЛ ВАСИЛЬЕВ

ПОЭТ ЕВРАЗИИ

Павел Васильев - певец русской вольности и светоносных просторов родной земли. Его эпический дар объемлет пласты многих культур и свидетельствует о возможности примирения Востока с Западом в едином евразийском пространстве.
В тесный скученный европейский мир и в Москву, над которой зажглись рубиновые звезды кровавой эпохи, он привнес дух вольности гулких степей Казахстана и могучей сибирской тайги.
Павел Васильев погиб в 27 лет, как Лермонтов. Его поэзия - сгусток колоссальной энергии. Роман еще надо прочесть. А четыре строки произнесены и звенят в веках. Вот почему поэт вызывал и бесконечную любовь, и не менее бесконечную ненависть. Это судьба всех русских поэтов первого ряда. Вспомним Пушкина, Лермонтова, Гумилева, Есенина. Они все были убиты. В том же первом ряду великих русских поэтов-мучеников стоит и Павел Васильев.
Он почти наш современник. Его «непокорная глава» и по сей день вызывает нередко оторопь в тесных литературных кругах, где его запомнили дерзким, непредсказуемым. В свое время и, видимо, неслучайно А. М. Горький провел параллель с Есениным. Михаил Голодный, обращаясь к Павлу Васильеву, напомнил:

Я знаю: он снился тебе - забияка,
Повисший в петле над раскрытым окном.

Ох, поздно ж, пташечка, ты запела,
Что мы порешили – не перерешить.
Смотри, как бы кошка тебя не съела,
Смотри, как бы нам тебя не придушить…

А запел Павел Васильев действительно «поздно». Он самый молодой и самый яркий из всей плеяды поэтов, близких по духу Сергею Есенину. В 1925 году, когда Есенин погиб в Ленинграде, ему было пятнадцать лет, и его дар созревал в глубине азиатских просторов.
В Москве начала 30-х годов он застал близких друзей Есенина: Василия Наседкина (шурина Есенина), Ивана Приблудного, Петра Орешина, Сергея Клычкова, Николая Клюева, да сына поэта Юру, который был его моложе на четыре года. Со всеми познакомился и подружился. И даже Николай Клюев, поэт глубоко патриархальный, из среды староверов оценил огромный эпический дар Павла Васильева.
Сергей Есенин, «соловей Рязанской земли», как бы примирил в себе два великих начала: глубинную мощь староверов с их духовными стихам и вольнолюбивые песни сродни казачьим. Николай Клюев с запада, Павел Васильев с востока и Сергей Есенин из глубины России, каждый в свой срок свершили трудный исход, чтобы встретиться и разминуться на российских просторах. Встречу Павла Васильева с Есениным их явный недруг Михаил Голодный обозначил как встречу во сне и даже предсказал Павлу Васильеву, что это его смертный сон, ибо глубинная связь с Есениным не прощалась.
В 1933 году за четыре года до расстрела Павел Васильев в поэме «Одна ночь» вспомнил гибель Есенина:

Я ненавижу сговор собачий,
Торг вокруг головы певца.
Когда соловей Рязанской земли
Мертвые руки
Скрестил - Есенин, -
Они на плечах его понесли,
С ним расставались,
Встав на колени.
Когда он,
Изведавший столько мук,
Свел короткие с жизнью счеты,
Они стихи писали ему,
Постыдные, как плевки
И блевота.
Будет.
Здесь платят большой ценой
За каждую песню
Уходит плата
Не горечью, немочью и сединой,
А молодостью,
Невозвратимым раскатом.

Но сам ли Есенин «свел короткие с жизнью счеты» или с ним свели счеты? Из сопоставленья документальных материалов явствует, что Сергей Есенин был убит. А вслед за ним расстреляли Павла Васильева. И в ряду первых поэтов России, поэтов-мучеников, стоят рядом эти два имени. В 1934 году Павел Васильев писал:

По-разному нам петь было дано,
Певучий дом наш оскудел, как улей,
Не одному заказаны давно
Дороги к песне шашкой или пулей…

Его, как известно, арестовывали несколько раз. Сохранились скупые документы, которые я считаю своим долгом дополнить воспоминаниями ближайшего друга поэта Сергея Александровича Поделкова. После выхода моей книги «Златоглавый. Тайны жизни и гибели Сергея Есенина» в 1995 году Сергей Александрович пригласил меня к себе домой и стал рассказывать о травле Павла Васильева.
Молодой поэт дружил с Леонидом Мартыновым, Сергеем Марковым, Евгением Забелиным, стихи которых были посвящены проклятому и расстрелянному адмиралу Колчаку. Сочувствуя адмиралу, Павел Васильев написал две эпиграммы антисталинскую и антитроцкистскую. Они сохранились в «Деле Сибирской бригады» 1932 года. Павел Васильев не вмещался ни в какие рамки. Самый молодой, на вид парень-рубаха. На допросах читал стихи, а следователь И. И. Илюшенко, с которым жизнь еще сведет Поделкова, записывал:

Рыдают Галилеи в Нарсудах,
И правда вновь в смирительных рубашках.
Нa север снова тянутся обозы,
И бычья кровь (крестьянская) не поднялась в цене 1 .

Ему дали срок три года условно. Возможно, надо было отпустить кого-то вместе со Львом Черноморцевым, которого уже тогда, по словам Поделкова, наиболее осторожные воспринимали как провокатора и обходили стороной его кунцевскую дачу. А Павел Васильев осторожным не был, да и жить-то ему было негде. Пригласил его Черноморцев на дачу в Кунцево, он решил пожить там с любимой, и тут же стихи «Любовь на Кунцевской даче». Это время Галина Анучина вспоминала как самое счастливое в своей жизни, несмотря на арест Павла, ведь тогда он вернулся.
В последний раз они встретились в Омске, где Галина жила с маленькой дочкой Наташей, похожей на отца. Так он и запомнился ей в осеннем саду среди буйной сибирской природы на пороге зимы. Беда приближалась.
Огромный поэтический дар Павла Васильева нельзя было не заметить. Он мыслил поэмами: «Песнь о гибели Казачьего войска», «Соляной бунт». И это только начало творчества. За несколько лет жизни им написано четырнадцать поэм. И с первых же строк «Песни о гибели Казачьего войска» предчувствие:

Разве не припомнишь ты
Обо мне -
Ледяное кружево
На окне.

Чтобы петь на ледяных ветрах, нужна огромная сила. И он ощущал ее в себе. Его испугались. Он мог писать о чем угодно и даже о новой действительности на старый лад. Окрестили кулацким, чтобы хоть как-то объяснить для себя эту неуемную силу слова. Подключить А. М. Горького к травле не составило особого труда. «Литературные забавы» - так озаглавил А. М. Горький свою статью, опубликованную в преддверии I съезда писателей 14 июня 1934 года одновременно в «Правде», «Известиях», «Литературной газете», «Литературном Ленинграде» и в журнале «Литературная учеба». Великий пролетарский писатель увещевал, хвалил, предостерегал. Его юркие последователи, литературные прихлебатели ухватились за самую крепкую фразу: «Расстояние от хулиганства до фашизма короче воробьиного носа». Так появился ярлык. Он знал, что по правилам игры надо написать открытое письмо А. М. Горькому, униженно каяться, обещать прекратить скандалы и главное заявить о своей полной лояльности к власти. Писал с той легкостью и развязанностью, на которую был способен только он один. В подобных случаях друзьям говорил: «Я циник». Прославленный пролетарский писатель принял «раскаяние», слегка растрогался и снизошел до ответа. Капкан захлопнулся:

Тяжело мне, волку,
На волчьих охотах, -

писал Павел Васильев. Как вспоминал Поделков, в гневе он был непредсказуем, а если знал, что перед ним стукачи, находил самое емкое слово.
После его драки с Джеком Алтаузеном появилась статья в «Правде». Одни литераторы подписали ее с нескрываемой радостью, другие под сильным нажимом. Среди них были и талантливые поэты. Но между талантом и гением бездна, о чем поведал нам Пушкин в маленькой трагедии «Моцарт и Сальери».

«ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
В течение трех последних лет в литературной жизни Москвы почти все проявления аморально-богемных или политически-реакционных выступлений и поступков были связаны с именем поэта Павла Васильева.
Опираясь на странную и неизвестно откуда идущую поддержку, этот человек совершенно безнаказанно делает все для того, чтобы своим поведением бросить вызов писательской общественности.
Меры воздействия (и воспитательные, и репрессивные) никакого результата не дали. Павел Васильев, исключенный из союза писателей за систематическое хулиганство, игнорировал и суровое предупреждение А. М. Горького в статье “Литературные забавы” и многочисленные другие предупреждения советской печати.
Последние факты особенно разительны. Павел Васильев устроил отвратительный дебош в писательском доме по проезду Художественного театра, где он избил поэта Алтаузена, сопровождая дебош гнусными антисемитскими и антисоветскими выкриками и угрозами расправы по адресу Асеева, и других советских поэтов. Этот факт подтверждает, что Васильев уже давно прошел расстояние, отделяющее хулиганство от фашизма.
Ко всему сказанному присоединяется и то, что Васильев своим цинично-хулиганским поведением и своей безнаказанностью стимулирует реакционные и хулиганские настроения среди определенного слоя окололитературной молодежи. Больше того, Васильев окружил себя группой “литературных молодчиков” носителей самых худших богемских навыков. В разговорах с молодыми он постоянно бравирует своей безнаказанностью и своим хулиганством, добиваясь определенного направления в формировании характера этих молодых литераторов.
Все сказанное подтверждает, что реакционная творческая практика Васильева органически сочетается с характером его общественного поведения и что Павел Васильев - это не бытовая “персональная” проблема.
С именем Павла Васильева, кроме всего прочего, связано такое явление в нашей лит. жизни, как возникновение и процветание всяких “салонов” и “салончиков”, фабрикующих непризнанных гениев и создающих им искусственные «имена».
Мы считаем, что необходимо принять решительные меры против хулиганства Васильева, показав тем самым, что в условиях советской действительности оголтелое хулиганство фашистского пошиба не сойдет безнаказанно.
А. Прокофьев, Н. Асеев, В. Луговской, А. Сурков, В. Инбер, Б. Корнилов, Б. Иллеш, М. Голодный, Д. Алтаузен, К. Зелинский, Н. Браун, С. Кирсанов, Б. Агапов, А. Гидаш, В. Саянов, А. Решетов, И. Уткин, Безыменский, В. Гусев, А. Жаров» 2 .

А то, что произошло на самом деле, в те дни никого не интересовало. Немногие, как Сергей Поделков, знали, что Павла опять заманили в пьяную компанию и на этот раз завели разговор не о политике тут бы он, возможно, смолчал, заговорили о женщине развязно, оскорбительно. Он вскипел, началась драка. Все кричали, и он кричал. А потом автора «Стихов в честь Натальи» записали в «хулиганы фашистского толка». К Джеку Алтаузену ни у кого не было претензий. Он отличался целеустремленностью:

Я предлагаю Минина расплавить,
Пожарского, Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славит,
Из за прилавками Октябрь застал.
Случайно мы им не свернули шею,
Я знаю, это было бы подстать.
Подумаешь, они спасли Рассею!
А может, было лучше не спасать?

Павел Васильев для Джека Алтаузена и его единомышленников был не меньшим идейным врагом. За разгромной статьей в «Правде» мог последовать только арест. Павел Васильев написал «Прощание с друзьями»:

Друзья, простите за все - в чем был виноват,
Я хотел бы потеплее распрощаться с вами.
Ваши руки стаями на меня летят -
Сизыми голубицами, соколами, лебедями…

Так же прощался с друзьями, которые его вязали, есенинский Пугачев, называя их дорогими, хорошими.
Но для Павла Васильева это было только начало развязки. На этот раз его освободили досрочно, благодаря неожиданному запросу И. В. Сталина, который поинтересовался судьбой поэта.
Из рязанской тюрьмы в Москву Павла Васильева привез писатель Сергей Малашкин по поручению В. М. Молотова. На радостях Павел Васильев даже написал стихи о Демьяне Бедном, с которым встретился на Красной площади в Первомайский день. Но от какой бы то ни было помощи со стороны власть имущих в разговоре с Ежовым он благоразумно отказался, даже от квартиры, объяснив, что живет у своей жены Елены Вяловой на Палихе и ни в чем не нуждается.
Однако на свободе ему было суждено оставаться недолго. 6 февраля 1937 года его арестовали прямо на улице. Так торопились, что ордер на арест оформили только через два дня за подписью Агранова.
А Сталину, чтобы не возникло опять неожиданных поползновений, донесли, что контрреволюционеры выбрали именно Павла Васильева, талантливейшего поэта эпохи, вышедшего из среды крестьян, для подготовки террористического акта, поскольку всем известно, что вождь иногда беседует с поэтами.
Все «доказательства» в «Деле № 11245», которое тщательно отшлифовалось на протяжении нескольких месяцев. Борьба шла за каждое слово в окончательной формулировке обвинительного заключения 3 .
Поначалу допросы проводил следователь И. И. Илюшенко, который в 1932 году вел «Дело» так называемой «Сибирской бригады», и у Павла Васильева была надежда: обойдется; антисоветские разговоры - это не смертельно, сошлют на Север. Но вскоре нерасторопного Илюшенко отстранили от ведения «Дела» и прислали Павловского, умевшего добиваться нужных показаний. Для таких, как Павел Васильев существовала Лефортовская тюрьма с пытками, после которых признавали любые обвинения.
Через четыре месяца Павел Васильев подписал, что дал согласие «на личное участие в совершении террористического акта против тов. Сталина», что и требовалось доказать вождю.
Последняя зацепочка за жизнь - унизительное покаянное письмо. И он написал его так на всякий случай, с надеждой на чудо.
Его расстреляли 16 июля. Самые ретивые товарищи по перу выступили с одобрением. А потом мешали даже его посмертной реабилитации.
Благороднее многих маститых литераторов оказался следователь Илюшенко 4 . Пораженный тем, как из жизни вытесняют гениального поэта, он запомнил его стихи, видимо, последние, посвященные Елене Вяловой:

Снегири взлетают красногруды…
Скоро ль, скоро ль на беду мою
Я увижу волчьи изумруды
В нелюдимом северном краю…

А возможно, эти строки врезались в память следователя, потому что он вместо Павла Васильева оказался на дальнем Севере. Не самая большая цена за проявленную нерасторопность. Он знал, что по расстрельному «Делу» Павла Васильева его непременно вызовут опять. Оставалось бежать из Норильска и жить под чужой фамилией до наступления лучших времен.
И вот, наконец, его попросили припомнить последние стихи Павла Васильева. В годы всеобщей реабилитации он встретился с близким другом поэта. Сергей Поделков прошел войну, вернувшись из лагерей, в которые он угодил в 35-м, вслед за Павлом Васильевым. Иногда Сергею Александровичу думалось, что, видимо к счастью, он не был досрочно освобожден, как его бесстрашный, неуемный друг, «неистовый детеныш Иртыша», для которого досрочное освобождение обернулось новым «Делом». Постепенно многое начало проясняться. В памяти всплывали все новые и новые подробности. Вспомнилось:
- Будет знать, с кем целоваться, - процедил Джек Алтаузен при встрече в писательском клубе в 1940-м.
Уже тогда Сергей Поделков понял, что травля Павла Васильева началась неслучайно. Человек он был крайне неосторожный, заметный. А вот и точка отсчета, о которой напомнил Поделкову «поэт-комсомолец». В тот весенний день 1935 года в скверике Литературного института Павел Васильев расцеловал при встрече своего друга и обругал со свойственной ему бесшабашностью и дерзостью стоящих поблизости стукачей. Самого Джека среди них в тот день не было. Значит, ему все это рассказали в деталях, и оставалось только выбрать удобный момент и затеять ссору. А потом на Павла Васильева навалились всей стаей, всей мощью писательского союза и казалось, что одолели. Но он всегда знал, что ему суждено «восстать и победить». Павел Васильев - гений XXI века.
Еще в раннем детстве он, словно приложил ухо к земле и услышал былые и грядущие звуки. Это только ему свойственно такое удивительное упоение словом, обретающим в творчество живую плоть. Он мог живо писать любой предмет, и тот под его вдохновенным пером становился частицей мирозданья. Он увидел и «скачущий» по степи ветер, и «золотую пургу овса» и как «толпится» в горнице синий свет.
Порой кажется, что он гнет слова, словно подковы. Да и сам он ощущал себя мастером, отливающим «жеребцов из бронзы гудящей с ноздрями, как розы». В его поэзии неуемная сила, словно чаша жизни, переполнена через край. В стихотворении «Горожанка», обращенном к Наталии Кончаловской, он писал:

Эту прелесть водяного тока
Я сравню, с чем хочешь, для тебя.

Его расстреляли, а горожанка вышла замуж за баснописца. Но разве можно забыть свою юность и его любовь?
Бесприютный, нищий, он жил стихами. Наталия Кончаловская вспоминала:
«Читал он обычно стоя, читал только наизусть, даже только написанные стихи, выразительно жестикулируя, и лицо его с тонко трепещущими ноздрями становилось красивым, вдохновенным, артистичным от самой природы. И это был подлинный талант, всепобеждающий, как откровение, как чудо…» 5
И далее:
«Павел часто выступал и имел успех. Был случай, когда на вечере поэзии в Доме литераторов Борис Пастернак должен бил выступать после Васильева. Павел как раз читал “Стихи в честь Натальи” и был встречен такими овациями, что Пастернак, выйдя на эстраду, вдруг объявил: ”Ну, после Павла Васильева мне здесь делать нечего!” - повернулся и ушел» 6 .
В свое время, вглядываясь в удивительного юношу, Николай Клюев предсказал ему в своих стихах судьбу легендарного непобедимого единорога. А нам остается вспомнить: это священный образ, который, впитав в себя многовековые традиции многих культур и замкнув собой древние предания, стал частью жизни там, где дорожат поэзией и культурой.
Далеко было до него стихотворцам, громыхающим метафорами и даже людям талантливым. Он разглядел мудрый замысел мира. В его поэзии живет Бог. Иначе откуда эти «вифлеемские звезды российского снега»? Он уловил сиянье Слова.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Дело «Сибирской бригады» № 577559. - Архив НКВД-КГБ.
2 Письмо в редакцию. - В газ. «Правда», 1935, 24 мая.
3 Дело № 11245. - Архив НКВД-КГБ.
4 Из «Протокола допроса свидетеля 30 марта 1956 года»:
«Фамилия Имя. Отчество: Илюшенко Илья Игнатьевич.
Возраст: 1889 год рождения.
Место рождения: Город Стародуб, Орловской области.
Пенсионер. Подполковник запаса.
Женат. В Советской Армии с 1919 по 1922 год, с 1926 по 1946 год.
Национальность: еврей.
Образование: незаконченное высшее.
Происхождение: из мещан.
Не судим.
Партийность: беспартийный. Был член с 1931 по 1941 год. Был исключен заочно с формулировкой «за невыполнение оперативных указаний руководства».
5 Кончаловская Н. П. Слово о поэзии Павла Васильева. - В кн.: Воспоминания о Павле Васильеве. Алма-Ата: Жазуши, 1989, с. 263.
6 Указ. изд., с. 265-266.

Я считаю Павла Васильева самым тонким лириком русской поэзии. Нисколько не умаляя поэзию Сергея Есенина, который был любимым поэтом самого Павла Васильева и даже в определенной мере образцом для подражания отмечу их принципиальную разницу. Есенин больше явление стихийное, природное - русской природы и народа, он сразу начал петь, чуть ли не с первых стихов в своем неповторимом есенинском стиле. Самородок в чистом виде. Немного другая судьба у Павла Васильева, тоже самородок, но отграненный жизнью и людьми, особенно Сибирью. Самые лучшие его стихи датируются началом тридцатых годов, когда талант вызрел, прошел закалку и обрел удивительную силу и выразительность. Ту поэтическую силу, которая и позволяет Павла Васильева назвать самым тонким лириком русской поэзии. Помню, что я просто задохнулся, когда прочел первые строфы стихотворения «Старая Москва»:

У тебя на каждый вечер
Хватит сказок и вранья,
Ты упрятала увечье
В рваной шубе воронья.
Твой обоз, груженный стужей,
Растерял колокола,
Под одежею дерюжьей
Ты согреться не могла.
Все ж в подъездах у гостиниц
Вновь, как триста лет назад,
Кажешь розовый мизинец
И ледяный синий взгляд.
Сохранился твой народец,
Но теперь уж ты вовек
У скуластых богородиц
Не поднимешь птичьих век.
Ночи глухи, песни глухи -
Сколь у бога немоты!
По церквам твоим старухи
Чертят в воздухе кресты.
Полно, полно,
Ты не та ли,
Что рвала куниц с плеча
Так, что гаснула свеча,
Бочки по полу катались,
До упаду хохоча?
Как пила из бочек пиво?
На пиру в ладоши била?
И грозилась - не затронь?
И куда девалась сила -
Юродивый твой огонь?
Расскажи сегодня ладом,
Почему конец твой лют?
Почему, дыша на ладан,
В погребах с мышами рядом
Мастера твои живут?

Просто удивительная сила и нежность, звуковая стихия, мелодия, захватывающая все существо:

«Твой обоз, груженный стужей,
Растерял колокола,
Под одежею дерюжьей
Ты согреться не могла».

«Груженный стужей», «одежею дерюжьей»! А здесь же и «ледЯный синий взгляд», и «скуластые богородицы», и «ночи глухи, песни глухи, сколь у бога немоты», и «старухи, чертящие в воздухе кресты». А зоркий глаз поэта, замечающего все мыслимые и немыслимые детали, русского беркута, и сочетающего эти детали в звуковую гармонию песни любви и нежности. Потрясает в этом стихотворении именно нежность, сочетающаяся с объемным зорким взглядом и беркучьей цепкостью!

«Расскажи сегодня ладом,
Почему конец твой лют?
Почему, дыша на ладан,
В погребах с мышами рядом
Мастера твои живут?»

Поражает музыкальная сила поэтических строк Павла Васильева, как, например, в стихотворении «Письмо»:

Месяц чайкой острокрылой кружит,
И река, зажатая песком,
Все темнее, медленней и уже
Отливает старым серебром.

Лодка тихо въехала в протоку
Мимо умолкающих осин,—
Здесь камыш, набухший и высокий.
Ловит нити лунных паутин».

И, - внимание! - высочайшая музыкальная нота, когда-либо взятая русским поэтом:

«На ресницы той же паутиной
Лунное сияние легло.
Ты смеешься, высоко закинув
Руку с легким, блещущим веслом».

Это стихотворение Павла Васильева словно музыкальная симфония, где кульминация чувства - силы, любви и нежности пришлась именно на эту строфу. Далее, напряжение adagio слегка спадает, ослабевает, но все же продолжается:

«Вспомнить то, что я давно утратил
Почему-то захотелось вдруг...
Что теперь поешь ты на закате,
Мой далекий темноглазый друг?

Расскажи хорошими словами
(Я люблю знакомый, тихий звук),
Ну, кому ты даришь вечерами
Всю задумчивость и нежность рук?

Дорогая, позабыть спеши.
Знаю, снова лодка под луною
В ночь с другим увозит в камыши».

Именно здесь проявляется отличие от есенинской лирики: инструментальная сила. Если есенинская лирика с годами становилась все социальней, ее природная чистота ослаблялась, портилась:

«Сыпь, гармоника, сыпь моя частая,
Пей выдра пей,
Мне бы лучше вон ту сисястую,
Она глупей...»

то Павел Васильев, наоборот, выстрадал, защитил свою нежность, добившись поразительной тонкости и силы чувства:

Те часы, что провела со мною,
Дорогая, позабыть спеши.
Знаю, снова лодка под луною
В ночь с другим увозит в камыши.

И другому в волосы нежнее
Заплетаешь ласки ты, любя...
Дорогая, хочешь, чтоб тебе я
Рассказал сегодня про себя?

Здесь живу я вовсе не случайно —
Эта жизнь для сердца дорога...
Я уж больше не вздыхаю тайно
О родных зеленых берегах.

Я давно пропел свое прощанье,
И обратно не вернуться мне,
Лишь порой летят воспоминанья
В дальний край, как гуси по весне.

Речь идет не о том, что лучше или хуже, а о разной судьбе двух поэтов и разной силе их дарования. Если в есенинской лирике сильна природная и народная стихия, то в поэзии Павла Васильева ощутима сила народно-социальная, выстраданная сила личности, которую ломают, гнут, бьют, а она по-прежнему поет, любит и славит: природу, народ, людей и саму жизнь. В этом плане поразительно стихотворение Павла Васильева «Сердце»:

Мне нравится деревьев стать,
Июльских листьев злая пена.
Весь мир в них тонет по колено.
В них нашу молодость и стать
Мы узнавали постепенно.

Мы узнавали постепенно,
И чувствовали мы опять,
Что тяжко зеленью дышать,

Не хочет больше изменять.

Ах, сердце человечье, ты ли
Моей доверилось руке?
Тебя как клоуна учили,
Как попугая на шестке.

Это ведь личная биография поэта - совсем молодого человека:

Сгибалась человечья выя,
И стороною шла гроза.
Друг другу лгали площадные
Чистосердечные глаза.

Но я смотрел на все без страха, -
Я знал, что в дебрях темноты
О кости черствые с размаху
Припадками дробилось ты.

А эти две, нижеследующие, строфы просто потрясают. Потрясают того, кто знает людей и выстрадал свою любовь и уважение:

Тогда в согласье с целым светом
Ты будешь лучше и нежней.
Вот почему я в мире этом
Без памяти люблю людей!

Вот почему в рассветах алых
Я чтил учителей твоих
И смело в губы целовал их,
Не замечая злобы их!

Он все замечал, это русский беркут-мальчишка и все-таки написал и признался: «без памяти люблю людей». Какая сила личности! Скажу одним словом: это Сибирь! Это русская сила, выкованная Сибирью: ее жестокой и широкой природой, ее характерами и ее неповторимой русской силой - выстраданной любви, где человек без людей, без народа ничто:

Я утром встал, я слышал пенье
Веселых девушек вдали,
Я видел - в золотой пыли
У юношей глаза цвели
И снова закрывались тенью.

Не скрыть мне то, что в черном дыме
Бежали юноши. Сквозь дым!
И песни пели. И другим
Сулили смерть. И в черном дыме
Рубили саблями слепыми
Глаза фиалковые им.

Мело пороховой порошей,
Большая жатва собрана.
Я счастлив, сердце, - допьяна,
Что мы живем в стране хорошей,
Где зреет труд, а не война.

Война! Она готова сворой
Рвануться на страны жилье.
Вот слово верное мое:
Будь проклят тот певец, который
Поднялся прославлять ее!

Мир тяжким ожиданьем связан.
Но если пушек табуны
Придут топтать поля страны -
Пусть будут те истреблены,
Кто поджигает волчьим глазом
Пороховую тьму войны.

Я призываю вас - пора нам,
Пора, я повторяю, нам
Считать успехи не по ранам -
По веснам, небу и цветам.

Родятся дети постепенно
В прибое. В них иная стать,
И нам нельзя позабывать,
Что сердце, падкое к изменам,
Не может больше изменять.

Я вглядываюсь в мир без страха,
Недаром в нем растут цветы.
Готовое пойти на плаху,
О кости черствые с размаху
Бьет сердце - пленник темноты.

Стихотворение «Сердце» - это, если так можно сказать, кредо Павла Васильева, хотя к нему применимо русское слово: «Верую!». Сила страсти и страсть силы - вот определение для поэзии Павла Васильева. Не зря Мандельштам, когда-то признался, что в России сегодня пишут четыре человека: он сам, Пастернак, Анна Ахматова и Павел Васильев:

* * *

Не знаю, близко ль, далеко ль, не знаю,
В какой стране и при луне какой,
Веселая, забытая, родная,
Звучала ты, как песня за рекой.
Мед вечеров - он горестней отравы,
Глаза твои - в них пролетает дым,
Что бабы в церкви - кланяются травы
Перед тобой поклоном поясным.
Не мной ли на слова твои простые
Отыскан будет отзвук дорогой?
Так в сказках наших в воды колдовские
Ныряет гусь за золотой серьгой.
Мой голос чист, он по тебе томится
И для тебя окидывает высь.
Взмахни руками, обернись синицей
И щучьим повелением явись!

Открытость сердца, ясный и чистый сильный, звонкий голос Павла Васильева узнаваемы легко, влет, как например в стихотворении «Рассказ о деде»:

Корнила Ильич, ты мне сказки баял,
Служилый да ладный - вон ты каков!
Кружилась за окнами ночь, рябая
От звезд, сирени и светляков».

Опять вдвоем,
Но неужели,
Чужих речей вином пьяна,
Ты любишь взрытые постели,
Моя монгольская княжна!

Напрасно, очень может статься...
Я не дружу с такой судьбой.
Я целый век готов скитаться
По шатким лесенкам с тобой,

И слушать -
Как ты жарко дышишь,
Забыв скрипучую кровать,
И руки, чуть локтей повыше,
Во тьме кромешной целовать.

Сила лирики Павла Васильева в открытости сердца, чистоте и звонкости голоса, веры, которые не даны от рождения, но выстраданы за его недолгую и яркую жизнь. Все он знал и понимал этот сибирский поэтический талант и просто сильный и мужественный человек. Вот его рассказ-воспоминание из поэмы «Одна ночь»:

Снова я вижу за пеленой
Памяти - в детстве, за годами,
Сходятся две слободы стеной,
Сжав колени, тряся бородами.
Хари хрустят, бьют, сатанея,
И вдруг начинает
Орать народ:
— Вызвали
Гладышева
Евстигнея!
Расступайся — сила идет! —
И вот, заслоняя
Ясный день,
Плечи немыслимые топыря,
Сила вымахивает через плетень.
Неся кулаков пудовые гири.
И вот они по носам прошлись,
Ахнули мужики и кричат, рассеясь:
— Евстигней Алексеич, остепенись,
Остепенись, Евстигней Алексеич! —
А тот налево и направо
Кучи нагреб: — Подходи! Убью! —
Стенка таким
Одна лишь забава,
Таких не брали в равном бою.
Таких сначала поят вином,
Чтобы едва писал ногами,
И выпроваживают,
И за углом
Валят тяжелыми батогами.
Таких настигают
Темной темью
И в переулке — под шумок —
Бьют Евстигнешу
Гирькой в темя
Или ножом под левый сосок.
А потом в лачуге,
Когда, угарен,
В чашках
Пошатывается самогон,
Вспоминают его:
«Хороший парень!»
Перемигиваются: «Был силен!»
Нам предательство это знакомо,
Им лучший из лучших
Бывает бит.
Несметную силу ломит солома,
И сила,
Раскинув руки, лежит.
Она получает
Мелкую сдачу —
Петли, обезьяньи руки,
Ожог свинца.
Я ненавижу сговор собачий,
Торг вокруг головы певца!
Когда соловей
Рязанской земли
Мертвые руки
Скрестил - Есенин -
Они на плечах его понесли,
С ним расставались,
Встав на колени.
Когда он,
Изведавший столько мук,
Свел короткие с жизнью счеты,
Они стихи писали ему,
Постыдные как плевки,
И блевота.
Будет!»

«Бьют, Евстигнешу», гирькой в темя или ножом под левый сосок!» и рядом: «Я ненавижу сговор собачий, торг вокруг головы певца!». После этих слов ясно, что Павел Васильев знал, что его ждет, как поэты большого дарования и зрелости знал свою судьбу и шел навстречу смерти и судьбе, так как жил и пел с открытой душой, мечтой, песней:

К МУЗЕ

Чтоб видно было море-океан,
Чтоб доносило ветром дальний запах
Матросских трубок, песни поморян.

Ты строй мне дом, но с окнами на запад,
Чтоб под окно к нам Индия пришла
В павлиньих перьях, на слоновых лапах,
Ее товары - золотая мгла.

Граненные веками зеркала...
Потребуй же, чтоб шла она на запад
И встретиться с варягами могла.
Гори светлей! Ты молода и в силе,
Возле тебя мне дышится легко.

Построй мне дом, чтоб окна запад пили,
Чтоб в нем играл
заморский гость Садко
На гуслях мачт коммерческих флотилий!

И снова лирическое стихотворение, в котором красота образов дополнена удивительной нежностью и музыкальностью звуковой гармонии, то есть снова удивительная лирика Павла Васильева:

* * *

В степях немятый снег дымится,
Но мне в метелях не пропасть, -
Одену руку в рукавицу
Горячую, как волчья пасть,

Плечистую надену шубу
И вспомяну любовь свою,
И чарку поцелуем в губы
С размаху насмерть загублю.

А там за крепкими сенями
Людей попутных сговор глух.
В последний раз печное пламя
Осыплет петушиный пух.

Я дверь раскрою, и потянет
Угаром банным, дымной тьмой...
О чем глаз на глаз нынче станет
Кума беседовать со мной?

Луну покажет из-под спуда,
Иль полыньей растопит лед,
Или синиц замерзших груду
Из рукава мне натрясет?»

Лирика - это способность брать музыкальные ноты, как в данном стихотворение зрительные образы: «немятый снег дымится», «рукавица горячая как волчья пасть», «плечистая шуба», «чарку поцелуем в губы» вдруг неожиданно переходят в музыку строк: «А там за крепкими сенями// Людей попутных сговор глух.// В последний раз печное пламя// Осыплет петушиный пух.// Я дверь раскрою, и потянет// Угаром банным, дымной тьмой...». Здесь выразительны даже не сколько слова, а сколько сами звуки, из которых состоят слова - музыкальная гармония, нота, взятая поэтом легко и без напряжения.

Лирика - это тончайшие чувства, переживаемые поэтом. В русской поэзии много прекрасных лириков, кроме Сергея Есенина вспомню, например, Алексея Толстого и Александра Блока. Но лирика Павла Васильева отличается особой силой, тонкостью и выстраданностью личности, которая являет биографию и место своего происхождения - сибирский социум. Именно социальная сила - общечеловеческая позволила Павлу Васильеву свободно переходить от тончайшей звуковой инструментовки - музыки поэзии к высокой эпичности. Именно социальная зрелость и беркучья зоркость глаза поэта-лирика позволили ему достичь огромной силы в описании людских страданий и увидеть Россию с высоты птичьего полета. Стихотворением «Обоз», в котором описана эвакуация раскулаченной деревни, я заканчиваю обозрение поэзии Павла Васильева. Это стихотворение не нуждается в комментировании или объяснении, ибо оно говорит само за себя. Но оно подтверждает ту простую мысль, что в лице Павла Васильева русская поэзия имеет самого тонкого и сильного лирика. Лирика, порожденного русским народом и Россией:

ОБОЗ

Снегиревая заря,
мерзлая божья рябина,
Кровь на льду,
раскрасневшийся край земли...
Под синим широким небом
через равнину
Обозы шли.

В щелканьи кнутов,
в пугливом ржаньи
Закурчавившихся от мороза коней,
И кругом их летали «прощай»,
«до свиданья»,
Да вороны, да редкие звезды огней.

И деревни,
как скопища ведьм небывалых,
Им махали ручищами мельниц, крича:
- Не забыла ли, Машенька, полушалок
- Нет ли с вами Игнатия Лукича?

Но молчали укутанные в овчины,
Обозники, от злобы сводило у них,
Пальцы твердые, как лучина,
И литовки бровей на лицах глухих.

Лавошники кутались в одеялы,
Их глаза, что гири, были тупы.
И, бороды развевая, рядом шагали
Одичавшие от голода попы.

И мерно ладонь в ладонь ударяли,
Вслушиваясь в обозные бубенцы,
Коршунами сидя
на мешках с сухарями,
Накопители — кулаки и купцы.

Дышали хрипло их подруги,
Тяжелые, как гроба,
Высокие, как праздничные души,
Красногубые и безо лба.

И в самом конце, снег обминая
Сапожками: «Дойдем, ни черта!»
- Влачилась неприкаянная, блатная,
Иссволочившаяся мелкота.

Поблескивал месяц в конских гривах,
Не оставляя за собою следа,
Шла золотая орда юродивых,
Окоченевшие от ненависти стада.

А позади комсомольцы, главари-буяны,
Позванивая в лунную медь,
Широко развертывала баяны,
Тяжелые от счастья запеть.

В лунную медь позванивая,
Чтоб наутро, песней пьяна,
Легче дышала невиданная, незнаемая,
Солнцем объятая страна.

ПРИЛОЖЕНИЕ Википедия о Павле Васильеве (Биография)

Родился 5 января (23 декабря 1909) 1910 года в Зайсане (ныне Республика Казахстан). Отец — учитель Зайсанской приходской школы, выходец из среды семиреченских казаков.

Окончил школу в Омске в 1925 году, затем несколько месяцев проучился во Владивостокском университете. В 1926 году ушёл в плавание матросом. Был старателем на золотых приисках реки Лены, о чём рассказал в книгах очерков «В золотой разведке» (1930) и «Люди в тайге» (1931).

В 1928 году переехал в Москву учиться в Высшем литературно-художественном институте им. В. Я. Брюсова.

Публиковался в московских журналах, выступал с чтением собственных стихов. Имел репутацию «хулигана», близкого по духу и стилю поведения С. А. Есенину, которого высоко чтил. Первая поэма «Песня о гибели казачьего войска» (в 18-ти частях, писавшаяся в 1928—1932) распространялась в списках. За короткое время он написал 10 поэм фольклорно-исторического содержания, из которых в печати появилась только поэма «Соляной бунт» (1934).

В 1932 вместе с Евгением Забелиным, С. Марковым, Леонидом Мартыновым и другими сибирскими литераторами был арестован по обвинению в принадлежности к контрреволюционной группировке литераторов — дело т. н. «Сибирской бригады», — однако осуждён не был. В 1934 против него развернулась кампания травли, в ходе которой его обвиняли в пьянстве, хулиганстве, антисемитизме, белогвардейщине и защите кулачества, к которой присоединился и М. Горький, указав на целесообразность его «изолирования». В 1935 в результате окололитературных провокаций и доносов осуждён за «злостное хулиганство», весной 1936 освобождён.

В 1936 году на экраны СССР вышел фильм «Партийный билет», в котором Павел Васильев стал прообразом главного героя — «шпиона», «диверсанта» и «врага народа».

В феврале 1937 года вновь арестован и 15 июля приговорён Военной коллегией Верховного суда СССРк расстрелу по обвинению в принадлежности к «террористической группе», якобы готовившей покушение на Сталина. Расстрелян в Лефортовской тюрьме 16 июля 1937. Похоронен в общей могиле «невостребованных прахов» на новом кладбище Донского монастыря в Москве.

В 1956 году посмертно реабилитирован. Заново разгорелись споры о его политической позиции, в ходе которых поэта, убитого в возрасте 27 лет, достойно защищал C. Залыгин. Большую роль в восстановлении доброго имени, в собирании и издании разрозненного тогда творчества Павла Васильева сыграли его вдова Елена Александровна Вялова-Васильева (1909—1990), его свояк и литературный покровитель Иван Гронский (в 1930-е годы ответственный редактор газеты «Известия»), а также его друг поэт Сергей Поделков, сами уже отбывшие сроки заключения.

Стихи Павла Васильева цитируются по книге «Павел Васильев Вёсны возвращаются». М. Изд-во «Правда», 1991 г. 448 с. Адрес стихотворений Павла Васильева в Интернете

Детство и юность Павла Васильева прошли в Павлодаре. Родился же он 23 декабря 1909 года в небольшом городе Зайсан.

Отец, Николай Корнилович Васильев, сын пильщика и прачки, работал учителем. Мать, Глафира Матвеевна Ржанникова, дочь крестьянина Пермской губернии, окончила павлодарскую гимназию. На формирование поэтического характера Васильева оказала большое влияние учительская среда. В то время учителя считались просвещенными и передовыми людьми. Немаловажное значение в его творческой судьбе также сыграли родные бабушка и дедушка по отцу Мария Федоровна и Корнила Ильич. Неграмотные, они обладали редким даром сочинять и рассказывать сказки, им во многом обязан П.Васильев знанием русского фольклора, впоследствии по-разному отразившегося в его творчестве.

Жизнь виделась мальчику многообразной и суровой. Этнический состав Прииртышского края был на редкость пестрым, разноязычная речь слышалась на базарах и ярмарках, на горных и степных дорогах, на баржах и рудниках. Здесь жили казахи, русские, украинцы, немцы. Вдоль Иртыша тянулись богатые казачьи станицы со своим тяжелым традиционным воинским укладом. Детство будущего поэта совпало с гражданской войной, все запало в память, в душу, чтобы потом увиденное с помощью необычайно сильного таланта и пылающего воображения возникло в словесных красках, звуках и ритмах его стихотворений и поэм.

После окончания павлодарской средней школы П.Васильев едет во Владивосток и поступает в университет на японское отделение факультета восточных языков. Его по-прежнему захватывает поэзия. Он читает Блока, Брюсова, Драверта, Маяковского, Пастернака, Асеева. И совершенно покорен лирикой Есенина.

6 ноября 1926 года в газете "Красный молодняк" появляется стихотворение "Октябрь". Это было первое появление Васильева в печати.

На юного поэта обратили внимание. Владивостокский поэт Р.Ивнев и журналист Л.Повицкий устраивают первое публичное выступление Васильева, которое проходит с большим успехом.

С наступлением зимних каникул, получив стипендию, 18 декабря П.Васильев с рекомендательными письмами Р.Ивнева и Л.Повицкого едет в Москву. Но задерживается по пути в Новосибирске и публикует в газете "Советская Сибирь" и журнале "Сибирские огни" несколько стихотворений.

В Москве он появился в июле 1927 года. Побывал в Союзе поэтов, в редакции "Комсомольской правды", где был тепло встречен. Вскоре газета опубликовала его "Прииртышские станицы".

С начала 1928 года П.Васильев живет в Омске, куда из Павлодара переехали его родители. Работает он много, экспериментирует. В сибирской печати появляются стихотворения "Пароход", "Водник", "Сибирь", "Пушкин", "Азиат", "Глазами рыбьими поверья…". Два последних стихотворения являются ключевыми. С них начинается самостоятельный творческий путь П.Васильева. Сказочность, фольклорная колористичность, присутствующие в них, постепенно, с годами будут применяться во многих его произведениях.

В эти годы поэт пытается писать прозой - и успешно. Его правдивые, психологически точные и романтические очерки вошли в две книги "Люди в тайге" и "В золотой разведке", изданные в Москве в 1930 году.

Осенью 1929 года П.Васильев приезжает в столицу и поступает на Высшие государственные литературные курсы. Он постоянно живет в Кунцеве, работает над стихами ожесточенно, часто бывает в студенческом общежитии за Покровским мостом на Яузе. Там почти ежедневно проводились поэтические вечера, где собиралась талантливая молодежь.

Близкое знакомство со столичной поэзией, учеба, жадное впитывание поэтического наследия воодушевляли молодого поэта. В его стихах уже чувствовалась повелевающая сила растущего мастера, активная метафоричность, энергия, что показывало становление оригинального художника слова.

В 30-е годы произведения о Казахстане, о степных раздольях и Иртыше Васильева буквально заполонили центральные периодические издания.

В 1930 году, в февральском номере журнала "Новый мир", была опубликована поэма "Ярмарка в Куяндах", в котором непривычным и блескучим отдавало все - и содержание, и словарь, и ритмический натиск, и метафорический движущийся рисунок. В литературной странице "Известий" печатался "Товарищ Джурабай", в "Земле советской"- "Павлодар"и "Верблюд" и др. Примечательно, что восточные ритмы, образы, краски органично входят и в оригинальные произведения поэта.

" С эпическим размахом П.Васильев пишет и о Сибири: "Рассказ о Сибири", "Сибирь", "Сибирь, все ненасытнее и злей…" и др. В своем творчестве П.Васильев пытался воссоединить две художественные стихии: фольклорно-песенную культуру Сибири и национально самобытное поэтическое искусство Казахстана. Наглядно эта тенденция проявилась при составлении им поэтических сборников "Песни", "Путь на Семиге", в содержание которых, наряду с запевками из "Песни о гибели казачьего войска", главками "Соляного бунта" и лирическими поэмами "Лето" и "Август", поэт настойчиво включал "Охоту с беркутами", казахские самокладки и стихи о Прииртышье.

Лирика Павла Васильева при жизни поэта не издавалась, хотя и публиковалась в периодике. Отдельной книгой вышла только эпопея "Соляной бунт". Набранная и подготовленная к печати книга "Путь на Семиге" была рассыпана. Последующие попытки выпустить сборники "Ясак", "Книга стихов", "Песни", "Стихи" были тщетными. Вульгарно-социологическая критика 30-х годов торопливо объявляла талант Васильева "стихийным", а его творчество - "чуждым нашей действительности". Именно в этот период его арестовывают по так называемому "делу сибирских писателей". Это неожиданное обстоятельство нарушило творческие планы поэта, вскрыло наболевшие проблемы молодой семьи: отсутствие прописки, квартиры, денег.

После неудач, ударов, потерь оставалась только вера в свои силы и огромная работоспособность.

Павел Васильев занимался также переводами с башкирского, таджикского, татарского, грузинского, чувашского. Однако в переводческой деятельности поэта еще немало неизвестного.

Павел Васильев прожил короткую жизнь. Но за короткий творческий срок создал в литературе многогранный и прекрасный мир поэзии. Его жизнь трагически оборвалась в 1937 году 16 июля. Но перед этим было пятимесячное заключение с допросами, истязаниями. А в это время в газетах и журналах его топтали, мешали с грязью. Приговор, вынесенный Военной коллегией Верховного суда СССР 15 июля 1937 года, гласил: "Совершение террористических актов против представителей власти". Невероятно, но и в годы травли, клеветы, строжайших запретов васильевская поэзия жила. Поэзия Павла Васильева живет и в наши дни. Традиционными стали праздники васильевской поэзии. Ему, "неистовому детенышу Иртыша", посвящены поэмы И.Шухова, В.Лебедева, Н.Трегубова, повести П.Северова, П.Косенко и С.Шевченко, проникновенные стихи Н.Клюева, Я.Смелякова, А.Алдан-Семенова, В.Цыбина, А.Поперечного, В.Антонова… В этих строках боль утраты и восхищение неповторимым голосом поэта, чей талант - стремительное и сложное восхождение, обусловленное любовью к родной земле, дерзновенностью творческих поисков, верой в силу образного слова.

Лучшее в творчестве Павла Васильева ставит его в один ряд с выдающимися русскими поэтами.

Память о поэте живет в названиях улицы Павлодара, центральной городской библиотеки, литературного объединения г. Павлодара, открыт Дом-музей Павла Васильева, в СОШ № 9 организован школьный музей П. Васильева. Традиционными стали праздники васильевской поэзии. Во всех учебных заведениях Павлодара изучают творчество поэта-земляка.

Литература

Васильев П. Стихотворения и поэмы. / П. Васильев. – Новосибирск: Зап.- Сиб. книж.изд., 1966. – 359 с.

Васильев П. Стихотворения и поэмы. / П. Васильев. - Л., 1968. – 631 с. - (Б-ка поэта. Большая поэзия).

Васильев П. Стихотворения и поэмы /сост.С. А. Поделков; П. Васильев. –Уфа, 1976. – 216 с.

Васильев П. Лирика. / П. Васильев. – Л. : Дет.лит., 1981. – 139 с.

Васильев П. Судома-гора: повесть и рассказы. / П. Васильев. – Л.: Сов.писатель, 1982. – 263 с.

Васильев П. Соляной бунт: поэмы. / П. Васильев. – Омск,1982.–176 с.

Васильев П. Стихотворения и поэмы. / П. Васильев. – Алма-Ата: Жазушы, 1984. – 432 с.

Васильев П. Избранное. / П. Васильев. –М. : Худож.лит., 1988. – 414 с.

Васильев П. Верю в неслыханное счастье: стихотворения /сост., авт., вступит статья и примеч. Г. А. Тюрина; П. Васильев. – М. : Мол. гвардия, 1988. – 158 с.

Васильев П. Весны возвращаются: стихотворения / вступит статья Ю. Г. Русаковой; П. Васильев. – М. : Правда, 1991. – 444 с.

Васильев П. Избранное. / П. Васильев. – Павлодар: НПФ ЭКО, 1999. – 168 с.

Васильев.П. Сочинения. Письма. / сост. С. С. Куняев; П. Васильев. – М. : Эллис Лак, 2000 - 2002. – 894 с.

Васильев П. Подымайся, песня, над судьбой:стихотворения и поэмы. / П. Васильев. – Рязань: Пресса, 2001. – 623 с.

Васильев Павел. Избранное / Павлодарский государственный университет им. С. Торайгырова (ПГУ); гл. ред. Е.М. Арын.- Павлодар: ЭКО, 2011.- 192 с

Васильев Павел. Избранное: стихотворения и поэмы / сост: Р. Турлынова.- Астана: Фолиант, 2013.- 298 с

Васильев Павел. Про меня ж, бедового, спойте вы..: [стихи] // Найзатас.- 2014. - №6. - С. 4- 11

***

Алькебаева Баян. Два сына своей Родины: [о Павле Васильеве и Магжане Жумабаеве] // Звезда Прииртышья.- 2013.- 27 июня. - С. 1

Григорьева Ольга. Память пребывает вовек..: [в Москве вышла книга стихотворений П. Васильева "Мой голос чист, он по тебе томится..."] / Григорьева Ольга // Звезда Прииртышья.- 2013. - 5 декабря. - С. 22

Кисенко Марина. Тайна одной фотографии: [фонд павлодарского Дома-музея Павла Васильева пополнился уникальной находкой] // Звезда Прииртышья.- 2013 .- 28 декабря. - С. 13

Карандашова Тамара. "Протяни мне, Родина, ладони свои...": [вышла в свет книга, посвященная 105-летию Павла Васильева "Протяни мне, Родина, руки свои..."] // Новое время.- 2014. - 15 мая. - С. 7

Карандашова Тамара. "Павел Васильев - это космос": [отворчестве поэта Павла Васильева] //Новое время.- 2014. - 7 декабря. - С. 6

Карандашова Тамара. "Я буду среди всех вас в нашем доме": // Новоевремя.- 2014. - 24 июля. - С. 6

Кашина Любовь. "Мне светит истиной в строке находка...": [о дружбе С.А. Поделкова с Павлом Васильевым] // Нива.- 2013. - №3. - С. 1

Мадзигон Тамара. Поэзии могучее цветенье: (К105-летию Павла Васильева) // Простор.-2014. - №12. - С. 100 - 115

Мерц Закия. И Владивосток был в его судьбе: (К105-летию со дня рождения П. Н. Васильева) // Простор.- 2014. - №8. - С. 128 - 138

Рахимжанов К.Х. О главных жизненных университетах поэта Павла Васильева //Вестник ПГУ. Серия филологическая.- 2013. - №2. - С. 103- 107