СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ …Перед Морозовым вырос дневальный. Ноздри его чутко подрагивали. Почувствовал запах съестного:- Куда идешь? Не заблудился? Кто нужен?- Петров Павел Петрович. По приказу начальника лагеря.Дневальный, низенький мужчина с острым лицом и жадными глазами, еще

МАНДЕЛЬШТАМ (урожд. Хазина) Надежда Яковлевна 18(30).11.1899 – 24.12.1980Мемуаристка («Воспоминания». Кн. 1, Нью-Йорк, 1970; кн. 2, Париж, 1972). Жена О. Мандельштама.«Я однажды принес букетик фиалок Наде Хазиной. У нее самый красивый, точеный лоб. Меня влечет к ней, у нее живой ум,

Н икому еще толком не известный, бедный и по уши влюбленный поэт Осип Мандельштам приехал в Москву хмурым февральским утром 1916 года. На вокзальной площади он окликнул извозчика - до Борисоглебского переулка тот запросил полтинник. Поэт вяло поторговался и уступил, подумав, что это сущее безобразие: Москва - та же провинция а извозчики дерут, как в Петербурге…

Он уселся в обитую потертой клеенкой пролетку, «ванька» щелкнул кнутом, и чахлая лошаденка затрусила по мостовой. Мандельштам был петербуржцем, Москвы не знал, и ему не нравились узкие улицы, застроенные выкрашенными в желтый, розовый и салатный цвета приземистыми особнячками - не город, а какой-то кремовый торт… Вот Арбат, а вот и Борисоглебский переулок…

Извозчик остановился у довольно странного здания под номером 6: доходный дом на четыре квартиры прикидывался особняком. Мандельштам расплатился с извозчиком, вошел в парадное, поднялся по ступеням, держа в руках маленький потертый чемодан и понимая, что все это выглядит глупо. Прямо с вокзала он идет к малознакомой замужней даме, с которой его ничего не связывает. Что за вздор, конечно же она о нем забыла…

На звонок в дверь ему открывает служанка в белом кружевном переднике. Он поклонился:

Поэт Осип Мандельштам. Петербургский знакомый Марии Ивановны…

В небольшой гостиной взволнованный поэт неловко присаживается на жесткий диванчик. Филенчатая дверь отворяется, и появляется она - голубоглазая и золотоволосая, в темно-золотом длинном платье - такое можно увидеть на старинных портретах, но не в нынешнем 1916 году. На ее руке бирюзовый браслет, она улыбается так же, как в Коктебеле, когда они встретились в первый раз. Тогда стояла удушающая жара, они столкнулись в воротах сада - он вежливо посторонился, она прошла мимо, не повернув головы. Красивая, загорелая и чужая…Он подумал, что в такую женщину можно и влюбиться. И словно наворожил: позже они встретились в Петербурге, их наконец представили друг другу - там-то все и произошло…

Вставая и раскланиваясь, он подумал, что на самом деле не произошло ничего: в Петербурге они много разговаривали, читали друг другу свои стихи - а то, что Марина ему снится, никого, кроме него, не касается… У него не было повода ехать в Москву.

Мандельштам клюнул протянутую для поцелуя руку и услышал, что ему рады и хозяйка дома часто о нем думала. Тут он просиял: полуприкрытые тяжелыми веками глаза распахнулись, на впалых щеках появился румянец. Они перешли в столовую, появился кофейник, внесли еще теплые булочки, масло и варенье. Все было свежим и вкусным, он ел с аппетитом, теперь Москва уже не казалась ужасной. Доедая вторую булочку, Мандельштам сказал, что никогда еще не видел такого интересного дома - он похож на шкатулку с секретом. Цветаева кивнула: «Да, это так. Потому мы сюда и перебрались. Квартира и в самом деле необыкновенная. Вы заметили, сколько здесь этажей?»

Ну конечно. В вашем доме два этажа.

Так кажется, если глядеть на него с улицы. Квартира трехэтажная - вот вам первый секрет нашей шкатулки. А ведь есть и другие… Я влюблена в этот дом и никуда отсюда не уеду.

Цветаева с мужем Сергеем Эфроном переехали в Борисоглебский переулок два года тому назад, в 1914-м. Дом ей сразу понравился: у одной из комнат был выход на плоскую крышу, в потолке другой - окно, еще тут были интересные узкие лесенки. Сергей хотел присмотреть квартиру побольше, в современном доходном доме: они могли позволить себе многое. Но Марина решила, что жить надо здесь, а он привык ее слушаться. Особнячок, который ей подарили к свадьбе, они сдали. Его арендовала частная психиатрическая лечебница, цветаевская родня решила, что это дурной знак. Тот дом был очень уютный, напоминал особнячок в Трехпрудном, где много лет жило семейство Цветаевых… Но она грустила только о лохматом дворовом псе Османе: Марина очень любила собак, а с домами и вещами расставалась без сожаления. Тут они с Мандельштамом были похожи, во всем остальном же не нашлось бы на свете более несхожих людей…

В юности Марина Цветаева, беспокойная и язвительная барышня, доставляла домашним немало хлопот. В ту пору она была пухлым, круглолицым, нескладным существом в очках, дурнушкой,чьи стихи домашние высмеивали.

Сын порвавшего с общиной мелкого купца-еврея, мастера-перчаточника, несостоявшегося раввина… Дочь создателя и пожизненного почетного опекуна московского музея изящных искусств имени Александра III, будущего Пушкинского, знаменитого ученого, профессора Московского университета, знатока античности… В руки отца Осипа Мандельштама навеки въелась черная краска от кож, с которыми он работал, русский царь не стал бы с ним разговаривать ни при каких обстоятельствах - а Иван Владимирович Цветаев был представлен императору и даже дал пожаловавшемуся на беспокойное студенчество Николаю II совет:

- …Ваше величество, молодежи надо чаще смотреть на античные статуи. Это внесет гармонию в смятенные души.

Детство Марины, проведенное в полном достатке, особняк в центре Москвы, дача в Тарусе. Поездки за границу, учеба в частных пансионах Швейцарии. Осип тоже ездил за границу, но это были другие поездки - вагоны третьего класса, самые дешевые гостиницы и урчащий от голода живот. Денег на учебу не хватало, разорившийся отец не мог ему помогать, внешностью, уверенностью и манерами Осип тоже не блистал. Это был очень странный молодой человек: сутулый, но при этом высоко державший голову. Необычная осанка делала его похожим на верблюда, полуприкрытые веки - на огромную дремлющую птицу. Одни восхищались его стихами, другие относились к ним прохладно: в то время Россия была страной больших поэтов, молодой гений не слишком выделялся на этом великолепном фоне.

В юности Цветаева была беспокойной и язвительной барышней, доставлявшей домашним немало хлопот. Девушкой-подростком она шутки ради дала в газету объявление «требуется жених», и дворнику пришлось прогонять со двора непрошеных гостей. Тогда же Марина тайком пристрастилась к наливке - пустые бутылки выкидывала в окно, не заботясь о том, что может попасть в случайного прохожего, а то и в возвращающегося домой отца. В ту пору она была пухлым, круглолицым, нескладным существом в очках и с торчащими во все стороны прямыми волосами - дурнушкой, чьи стихи домашние высмеивали.

Через несколько лет Цветаева похудела, ее волосы стали виться - она добивалась этого долго, для чего стриглась чуть ли не наголо, ходила в чепце. От очков отказалась, и близорукие синие глаза стали казаться большими. Красавицей ее назвать было нельзя, но на нее оглядывались. Мандельштам был ей не пара, однако их влекла друг к другу не страсть, а то, чего нельзя выразить в словах: ощущение общей судьбы, подстерегающего за углом рока - странное, томительное чувство, которое легко принять за влюбленность. Но было и другое: Мандельштам всерьез увлекся очаровательной женщиной, а Цветаева искала в мужчинах то, что не видно с первого взгляда. Нескладный еврейский юноша показался ей волшебным принцем - гений узнал гения.

С мужем у Цветаевой получилось иначе: ослепительно красивого юношу, одного из гостей поэта Волошина, с которым Марина познакомилась в Коктебеле, она себе сочинила, будто он был персонажем ее поэмы. Сергей Эфрон был очень хорош собой, те, кто знал его в молодости, говорили об удивительном сочетании ясных голубых глаз и золотых волос: казалось, он светится. Характер у юноши был изумительным, происхождение - романтическим: Эфрон был сыном ушедшей в революцию барышни из древнего дворянского рода Дурново и еврея-народовольца. Талантливый дилетант, пробовавший себя в актерстве, милый молодой человек, легко заводящий друзей, он идеально подходил мрачноватой Марине - внешний образ был хорош, а содержание сочинила она. Мягкий и доброжелательный Сергей оказался в роли Галатеи: Цветаева его создавала, он не возражал и пытался перевоплотиться в ее фантазии. Она была поэтессой – он тоже начал писать, на доставшиеся в наследство деньги молодые организовали издательство… Со стороны брак казался счастливым: влюбленные друг в друга, ни в чем не нуждающиеся молодожены обустраивают дом, начинают общее дело, у них рождается дочь…

Беда в том, что муж - литературный персонаж, лучезарный принц из сказки - не смог разбудить в Цветаевой женщину, да она этого и не ждала, ее идеальный герой был слишком светел и хрупок. Женщина в ней проснулась во время яркой, скандальной, короткой любовной связи, закончившейся незадолго до того, как Мандельштам приехал в Москву. Верный Сергей Эфрон тут же придумал себе несчастливый роман и рассказал о нем всем, кому мог: он не хотел, чтобы друзья осуждали Марину, и пытался взять на себя хоть часть ее вины.

P азбитая и опустошенная Цветаева вернулась к мужу. Сейчас Сергей был на войне, работал санитаром в медицинском поезде и ждал призыва: его как человека с образованием должны были отправить в юнкерское учлище.

В начале войны Мандельштам в романтическом порыве тоже рвался на фронт, но по здоровью не годится для службы в армии. В 1916-м патриотические страсти 1914 года казались уже смешными, но когда речь зашла об отсутствующем муже, Мандельштам почувствовал себя неловко: Эфрон на войне, а он сидит в его доме и намеревается признаться в любви его жене. Подъезжая к Арбату на «ваньке», Мандельштам собирался сказать об этом Цветаевой сразу, но теперь никак не мог решигься. Объяснить свое появление тем не менее надо: он кашлянул, потер подбородок и сказал, что давно собирался посмотреть Москву. Быть может, Марина Ивановна покажет ему свой город…

Так начался их странный роман, состоявший из приездов и отъездов.

Как хорошо бродить по чужому городу с женщиной, в которую влюблен, - очаровательной, близкой и в то же время недоступной. Это хмелит сильнее вина, кружит голову больше, чем опиум. Цветаева водила Мандельштама по огромному полуевропейскому-полуазиатскому городу, и с каждым днем он все сильнее влюблялся. Они побывали в Кремле и поставили свечку у гроба царевича Дмитрия, побродили по набережным и Замоскворечью, сидели в сквере на Собачьей площадке, любовались московскими храмами.

Москва была не той, что несколько лет назад: в войну город изменился. На улицах появилось много солдат из запасных полков, в трамваях толкались локтями злые на весь мир заводские рабочие и эвакуированные из западных губерний. Стало больше грубости и грязи, в воздухе витало ожидание чего-то дурного. И все же Мандельштам был очарован городом, ему казалось, что тут еще жива настоящая, допетровская, нутряная Россия. Он много раз пытался объясниться, но ничего не выходило: Цветаева ловко сворачивала разговор или превращала его слова в шутку.

Он вернулся в Петербург - и снова появился в Москве: его поездки продолжались вплоть до июня. Осип метался между двумя городами, и это сильно обременяло его тощий кошелек. Он попытался найти службу в Первопрестольной, знакомая дама даже отрекомендовала его в московский банк, но из затеи ничего не вышло. Так продолжалось до лета - в июне он навестил Цветаеву под Москвой, в Александрове, она жила там с дочкой Ариадной и сыном сестры Андрюшей.

“Мне нравится, что вы больны не мной”, стихотворение Цветаева посвятила Минцу Маврикию Александровичу, будущему мужу своей сестры Анастасии.

Мандельштам приехал в Александров для последнего, решительного объяснения. Он был измотан тем, что происходило между ними в последние месяцы, а Марина относилась к нему с большой теплотой, но без всякого надрыва. В маленьком домишке с видом на кладбище, косогоры с пасущимися телятами и учебный армейский плац жизнь текла своим раз и навсегда установленным чередом - влюбленный поэт был здесь не слишком нужен. Когда он приехал, ему предложили прогуляться, но Мандельштам лег отсыпаться. Он попытался было сесть в единственное кресло, но оно предназначалось цветаевскому племяннику Андрюше, других в него не пускали. Попросил шоколада - единственная плитка оказалась детской. Но это еще можно выдержать, куда хуже была неопределенность в отношениях. Осипа томило скверное предчувствие.

Следующим утром они пошли на прогулку. К его величайшему ужасу, гулять пришлось по местному кладбищу. Мандельштам, Цветаева и двое детей миновали вросший в землю полуобвалившйся склеп. Он увидел торчащие из земли иконы и почувствовал, что добра не будет не только в их отношениях, но и, пожалуй, в жизни. Мандельштам вздохнул:

Еще неизвестно, что страшнее - голая душа или разлагающееся тело…

Цветаева передернула плечами:

Что же вы хотите? Жить вечно? Даже без надежды на конец?

Ах, я не знаю! Знаю только, что мне страшно и я хочу домой.

…В домик заглянула маленькая, темная, постнолицая монашка. Ее вид встревожил Мандельштама:

А скоро она уйдет? Ведь это неуютно, наконец. Я совершенно достоверно ощущаю запах ладана.

Монашка принесла на продажу сшитые ею женские рубашки . Расхваливая свой товар, она употребила слово «венчик», и Осипу опять показалось это дурной приметой. Марина засмеялась:

Подождите, дружочек! Вот помру - и именно в этой, благо, что она ночная, - к вам и явлюсь!

Во время следующей прогулки за ними погнался бычок - все четверо бежали от него во весь дух, такого ужаса он никогда раньше не испытывал. Всё это казалось ему мистическими знаками.

Его любовные дела между тем шли на лад: в Александрове он впервые поцеловал Цветаеву - еще недавно, в Петербурге, Мандельштам был бы на седьмом небе от счастья. Но теперь это выглядело по-другому: маленький домик, овраги, черемуха, бабы, с воем провожающие на фронт новобранцев, плац, где солдаты кололи штыками соломенные чучела, няня маленького Андрюши с глазами как у волка и волчьим же оскалом, торчащие из земли иконы, страшная монашка, бык, Марина, ни с того ни с сего подпустившая его к себе… Александров все больше казался ему каким-то жутким, зачарованным местом, откуда хотелось бежать.

Он не думал о том, что здешняя жизнь могла успеть надоесть Марине, что это его шанс, которого больше может не представиться. Большие поэты чувствуют не так, как обычные люди, то, что он здесь видел, представлялось не долгожданной возможностью завести роман, а знаком беды. Мандельштам поступил как Подколесин: сказал, что уезжает в Коктебель, к поэту Волошину.

- …Я здесь больше не могу. И вообще пора все это прекратить. Вы, конечно, проводите меня на вокзал?

…На вокзал отправились большой компанией, с хнычущими детьми и пугавшей Мандельштама няней. После третьего звонка он попытался объясниться:

Марина Ивановна, я, может быть, глупость делаю?

Конечно… Конечно нет! И вы же всегда можете вернуться…

Марина Ивановна, я, наверное, глупость делаю! Мне у вас было так, так.. Мне никогда ни с кем…

Поезд набрал ход, свисток проглотил окончание фразы. Марина побежала было за вагоном, но остановилась у края платформы. До нее долетел крик машущего обеими руками Мандельштама:

Мне так не хочется в Крым!

Этим все и кончилось. Позже, в Коктебеле, Цветаева просила друзей не оставлять ее наедине с Мандельштамом - бегства из Александрова она ему не простила.

В доме номер 6 по Борисоглебскому переулку она жила вплоть до 1922 года, до своего отъезда из России. Во время революции уютное жилье, по ее словам, сперва превратилось в пещеру, а потом - в трущобу.

Мебель красного дерева сгорела в «буржуйке», одежда отправилась на толкучку, рояль обменяли на пуд ржаной муки. Обеих дочерей Цветаевой пришлось отдать в приют. Старшую, Ариадну, она оттуда успела забрать, младшая же умерла от голода за день до того, как у матери появились деньги. Цветаеву спасли чудо и помощь соседей. Отъезд за границу, к мужу, казался единственным выходом - никто не предполагал, что это роковой шаг и он приведет ее к гибели…

В 1916 году друг к другу потянулись два обреченных человека, с их характерами выжить в советской России было невозможно.

Идеалиста Мандельштама погубила пощечина, которую он, вступившись за жену, дал всесильному «красному графу» и любимцу Сталина прозаику Алексею Толстому. Схватившись за щеку, Толстой крикнул: «Да вы знаете, что я вас могу погубить!» - вскоре Мандельштама арестовали.

Цветаева вернулась в СССР вместе с мужем, ставшим агентом ЧК. Его расстреляли, а она, нищая и бесприютная, не способная примениться к новой жизни, мыкалась в эвакуации и покончила с собой, потеряв последнюю надежду.

Дом в Борисоглебском хотели снести еще в 1979 году, но его спас… талант Цветаевой.

Находившиеся в нем квартиры превратились в коммуналки. После войны ордер на одну из комнат получила молодая женщина-врач, Надежда Ивановна Катаева-Лыткина. На фронте ей однажды случайно попался сборник стихов Цветаевой, и с тех пор ее жизнь пошла по иному пути. Надежда Ивановна получила второе, гуманитарное образование и посвятила свою жизнь Цветаевой. Когда здание объявили отданным под снос и в нем отключили газ, электричество и воду, она отказалась уезжать и несколько лет жила в промерзающем зимой насквозь доме со снятыми дверями и выбитыми стектами. Ее война с Моссоветом закончилась чудом: дом в Борисоглебском стал музеем, Надежда Ивановна - его директором. Дух Цветаевой вновь вернулся туда, где ей пытался объясниться в любви взволнованный, растерянный, предчувствующий что-то ужасное Мандельштам.

Мандельштам и Цветаева впервые встретились летом 1915 года в Коктебеле. В начале 1916-го знакомство это возобновилось - в дни приезда Цветаевой в Петербург, точнее, именно тогда состоялось настоящее знакомство, возникла потребность общения, настолько сильная, что Мандельштам последовал за Цветаевой в Москву и затем на протяжении полугода несколько раз приезжал в старую столицу.

В последний раз, в июне, он приехал в Александров, где Цветаева гостила у сестры и откуда он внезапно уехал в Крым, - уехал, почти бежал, чтоб никогда уже больше не искать с нею встреч. Они еще виделись до отъезда Цветаевой за границу (есть об этом мемуарные свидетельства), но то была уже иная пора их отношений: в них не стало волнения, влюбленности, взаимного восхищения, как в те «чудесные дни с февраля по июнь 1916 года», когда Цветаева «Мандельштаму дарила Москву». К этим именно месяцам относятся стихи, которые написали они друг другу: десять стихотворений Цветаевой и три - Мандельштама. Мандельштам в тот романтический период их знакомства откликнулся на ее стихи великолепными строчками, пронизанными новым и очень сильным для него впечатлением от Москвы, которую она ему, впервые попавшему в Москву, дарила. Соборы, церкви, история и архитектура - все разноголосие старой столицы чарующим аккордом прозвучало в этих стихах, и мелькающая в них тень женского образа - сродностью своей Москве и Руси - одухотворила и обозреваемый город, и очень личностно, хоть и туманно переживаемую историю.

Сколько энергии вживания в образ петербургского гостя вложено Цветаевой при создании ее стихов, адресованных Мандельштаму, - тут и черты внешнего облика («Ты запрокидываешь голову/ Затем, что ты гордец и враль», «Чьи руки бережные нежили / Твои ресницы, ...»), и разгадка характера (вечный ребенок и отродясь поэт), и прочерченность поэтической традиции, вскормившей его («Молодой »), и признание его превосходства над собой («Я знаю, наш дар - неравен, / Мой голос впервые - тих»), и пророческий загляд в его будущее («Голыми руками возьмут - ретив! упрям! - / Криком твоим всю ночь будет край звонок! / Растреплют крылья твои по всем четырем ветрам...») В первом из обращенных к Цветаевой «В разноголосице девического хора» четыре строфы, и каждую замыкает строка с намеком на женского адресата.

Первую мировую войну Цветаева восприняла как взрыв ненависти против дорогой с детства ее сердцу Германии. Она откликнулась на войну стихами, резко диссонировавшими с патриотическими и шовинистическими настроениями конца 1914. Февральскую революцию 1917 она приветствовала, как и ее муж, чьи родители (умершие до революции) были революционерами-народовольцами. Октябрьскую революцию восприняла как торжество губительного деспотизма. Годы Гражданской войны оказались для Цветаевой очень тяжелыми. Сергей Эфрон служил в рядах Белой армии. Марина жила в Москве, в Борисоглебском переулке. В приюте от голода умерла дочь Ирина. В эти годы появился цикл стихов «Лебединый стан», проникнутый сочувствием к белому движению.

Эмиграция

В мае 1922 года Цветаевой с дочерью Ариадной разрешили уехать за границу - к мужу, который, пережив разгром Деникина, будучи белым офицером, теперь стал студентом Пражского университета. Сначала Цветаева с дочерью недолго жила в Берлине, затем три года в предместьях Праги. В Чехии написаны знаменитые «Поэма горы» и «Поэма конца». Мотивы расставания, одиночества, непонятости постоянны в лирике Цветаевой этих лет: циклы «Гамлет» (1923), Федра» (1923), «Ариадна» (1923).

Первоначально литературные круги русской эмиграции приняли Цветаеву «на ура», но постепенно и очень резко отношение к ней менялось. Её многие не любили, и не только за конфликтность и независимость - не любили, не понимали (или переставали понимать) то, что она писала. Цветаева опережала среднего читателя на несколько поколений. Она сама горько, но спокойно констатировала: «Не нужна никому... Не нужно никому самое сокровенное творение поэта, - значит, и сам поэт. Мало издают, мало сочувствуют, мало понимают, мало любят. Есть - знакомые. Но какой это холод, какая условность, какое висение на ниточке и цепляние за соломинку. Всё меня выталкивает в Россию, в которую я ехать не могу. Здесь я не нужна. Там - невозможна». В 1925 году после рождения сына Георгия семья перебралась в Париж. В Париже на Цветаеву сильно воздействовала атмосфера, сложившаяся вокруг неё из-за деятельности мужа. Эфрона был завербован военной разведкой Советского Союза и участвовал в заговоре против Льва Седова, сына Троцкого, а также в ликвидации советских агентов. Вызывавших недовольство Москвы. В мае 1926 года с подачи Бориса Пастернака Цветаева начала переписываться с выдающимся австрийским поэтом Райнером Марией Рильке, жившим тогда в Швейцарии. В течение всего времени, проведённого в эмиграции, не прекращалась переписка Цветаевой и с Борисом Пастернаком. Большинство из созданного Цветаевой в эмиграции осталось неопубликованным. В 1928 в Париже выходит последний прижизненный сборник поэтессы - «После России», включивший в себя стихотворения 1922-1925 годов. Позднее Цветаева пишет об этом так: «Моя неудача в эмиграции - в том, что я не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размаху - там, туда, оттуда…». В 1930 году написан поэтический цикл «Маяковскому» (на смерть Владимира Маяковского). Самоубийство Маяковского буквально шокировало Цветаеву. В том же году написан ряд произведений на тему судьбы поэта: «Стихи к Пушкину» (1931), «Стихи сироте» (1936, обращены к поэту-эмигранту А. С. Штейгеру). Творчество как каторжный труд, как долг и освобождение - мотив цикла «Стол» (1933).

С 1930-х годов Цветаева с семьёй жила практически в нищете. Во второй половине 1930-х Цветаева испытала глубокий творческий кризис. Она почти перестала писать стихи (одно из немногих исключений - цикл «Стихи к Чехии» (1938-1939) - поэтический протест против захвата Гитлером Чехословакии. Неприятие жизни и времени - лейтмотив нескольких стихотворений, созданных в середине 1930-х. У Цветаевой произошел тяжелый конфликт с дочерью, настаивавшей, вслед за своим отцом, на отъезде в СССР. 15 марта 1937 г. выехала в Москву Ариадна, первой из семьи получив возможность вернуться на родину. 10 октября того же года из Франции бежал Эфрон, оказавшись замешанным в заказном политическом убийстве.

Возвращение Цветаева вместе с сыном вернулась в СССР в июне 1939 года. В августе была арестована дочь, в октябре - муж. Больше она их никогда не видела. С самого приезда Цветаева пытается издать книгу своих стихов. Предыдущая книга - «После России», вышла в 1928 году, последний сборник стихов в России был напечатан в 1922-м - «Вёрсты». Выросло поколение читателей, практически не знавших творчества Цветаевой. Исключение составляли единицы любителей, знатоков, собирателей. К началу 1940 года новая книга была составлена. Она открывалась стихами, написанными ещё в 1920 году и посвящёнными С. Э.- мужу, Сергею Эфрону. В рецензии на рукопись книги критик Корнелий Зелинский характеризовал её как «нечто диаметрально противоположное и даже враждебное представлениям о мире, в котором живёт советский человек...» Книга, разумеется, напечатана не была. Началась война. Цветаева панически боялась за сына, ужас вызывали начавшиеся бомбардировки. Цветаева принимает внезапное, спонтанное решение об эвакуации в Татарию. Попадает в Елабугу, делает попытку перебраться в Чистополь, где в основном были поселены писательские семьи, получить там работу хотя бы судомойки в столовой, найти жильё. Внезапно возвращается в Елабугу... В рабочей тетради осенью 1940 года Цветаева делает запись: «Никто не видит, не знает, что я - год уже (приблизительно) - ищу глазами - крюк... Я год примеряю смерть....Вздор! Пока я нужна,...но, Господи, как мало, как ничего я не могу... Я хотела бы умереть, но приходится жить ради Мура. Мне в современности места нет. Я не хочу умереть, хочу не быть». И ещё одна запись: «Я своё написала, могла бы ещё, но свободно могу не...»

31 августа 1941 г. Марина Ивановна покончила собой, оставив несколько записок: «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что больше я не могла жить. Передай папе и Але - если увидишь - что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик.» О том, что Сергей Яковлевич был расстрелян в августе 1941 года, Цветаева не знала. Аля была в лагере между Котласом и Воркутой. В 55 г. она была реабилитирована и вышла из лагерей. Сын Марины Ивановны Мур (Георгий) воевал и умер от ран в госпитале.

Особенность поэтики Цветаевой

Любовь к тому, что нельзя, что запрещено, проходит красной нитью сквозь все ее творчество. Она и судит себя за эту отдачу вседозволенности, за невозможность и нежелание устоять перед тем, что запрещено. Ее стихи о смерти - далеко не просто желание освободиться от земных тягот, убежать от жизни. Это скорее и есть свершение суда над собой.

ЦВЕТАЕВА И МАНДЕЛЬШТАМ: ШКАТУЛКА С СЕКРЕТОМ

Никому еще толком не известный, бедный и по уши влюбленный поэт Осип Мандельштам приехал в Москву хмурым февральским утром 1916 года. На вокзальной площади он окликнул извозчика - до Борисоглебского переулка тот запросил полтинник. Поэт вяло поторговался и уступил, подумав, что это сущее безобразие: Москва - та же провинция а извозчики дерут, как в Петербурге...

Он уселся в обитую потертой клеенкой пролетку, «ванька» щелкнул кнутом, и чахлая лошаденка затрусила по мостовой. Мандельштам был петербуржцем, Москвы не знал, и ему не нравились узкие улицы, застроенные выкрашенными в желтый, розовый и салатный цвета приземистыми особнячками - не город, а какой-то кремовый торт... Вот Арбат, а вот и Борисоглебский переулок...
Извозчик остановился у довольно странного здания под номером 6: доходный дом на четыре квартиры прикидывался особняком. Мандельштам расплатился с извозчиком, вошел в парадное, поднялся по ступеням, держа в руках маленький потертый чемодан и понимая, что все это выглядит глупо. Прямо с вокзала он идет к малознакомой замужней даме, с которой его ничего не связывает. Что за вздор, конечно же она о нем забыла...

Москва, Борисоглебский переулок, д. 6. Фото 1984 года.
На звонок в дверь ему открывает служанка в белом кружевном переднике. Он поклонился:

Поэт Осип Мандельштам. Петербургский знакомый Марии Ивановны...

В небольшой гостиной взволнованный поэт неловко присаживается на жесткий диванчик. Филенчатая дверь отворяется, и появляется она - голубоглазая и золотоволосая, в темно-золотом длинном платье - такое можно увидеть на старинных портретах, но не в нынешнем 1916 году. На ее руке бирюзовый браслет, она улыбается также, как в Коктебеле, когда они встретились в первый раз. Тогда стояла удушающая жара, они столкнулись в воротах сада - он вежливо посторонился, она прошла мимо, не повернув головы. Красивая, загорелая и чужая...Он подумал, что в такую женщину можно и влюбиться. И словно наворожил: позже они встретились в Петербурге, их наконец представили друг другу - там-то все и произошло..

Сын порвавшего с общиной мелкого купца-еврея, мастера-перчаточника, несостоявшегося раввина, Осип Мандельштам, конечно, был Марине неровня

Вставая и раскланиваясь, он подумал, что на самом деле не произошло ничего: в Петербурге они много разговаривали, читали друг другу свои стихи - а то, что Марина ему снится, никого, кроме него, не касается... У него не было повода ехать в Москву.

Мандельштам клюнул протянутую для поцелуя руку и услышал, что ему рады и хозяйка дома часто о нем думала. Тут он просиял: полуприкрытые тяжелыми веками глаза распахнулись, на впалых щеках появился румянец. Они перешли в столовую, появился кофейник, внесли еще теплые булочки, масло и варенье. Все было свежим и вкусным, он ел с аппетитом, теперь Москва уже не казалась ужасной. Доедая вторую булочку, Мандельштам сказал, что никогда еще не видел такого интересного дома - он похож на шкатулку с секретом. Цветаева кивнула: «Да, это так. Потому мы сюда и перебрались. Квартира и в самом деле необыкновенная. Вы заметили, сколько здесь этажей?»

Ну конечно. В вашем доме два этажа.

Так кажется, если глядеть на него с улицы. Квартира трехэтажная - вот вам первый секрет нашей шкатулки. А ведь есть и другие... Я влюблена в этот дом и никуда отсюда не уеду.

Дом № 6 в 70-80 годы ХХ века.

Цветаева с мужем Сергеем Эфроном переехали в Борисоглебский переулок два года тому назад, в 1914-м. Дом ей сразу понравился: у одной из комнат был выход на плоскую крышу, в потолке другой - окно, еще тут были интересные узкие лесенки. Сергей хотел присмотреть квартиру побольше, в современном доходном доме: они могли позволить себе многое. Но Марина решила, что жить надо здесь, а он привык ее слушаться. Особнячок, который ей подарили к свадьбе, они сдали. Его арендовала частная психиатрическая лечебница, цветаевская родня решила, что это дурной знак. Тот дом был очень уютный, напоминал особнячок в Трехпрудном, где много лет жило семейство Цветаевых... Но она грустила только о лохматом дворовом псе Османе: Марина очень любила собак, а с домами и вещами расставалась без сожаления. Тут они с Мандельштамом были похожи, во всем остальном же не нашлось бы на свете более несхожих людей...

В юности Марина Цветаева, беспокойная и язвительная барышня, доставляла домашним немало хлопот. В ту пору она была пухлым, круглолицым, нескладным существом в очках, дурнушкой,чьи стихи домашние высмеивали.
С младшей сестрой Анастасией

Сын порвавшего с общиной мелкого купца-еврея, мастера перчаточника, несостоявшегося раввина... Дочь создателя и пожизненного почетного опекуна московского музея изящных искусств имени Александра III, будущего Пушкинского, знаменитого ученого, профессора Московского университета, знатока античности... В руки отца Осипа Мандельштама навеки въелась черная краска от кож, с которыми он работал, русский царь не стал бы с ним разговаривать ни при каких обстоятельствах - а Иван Владимирович Цветаев был представлен императору и даже дал пожаловавшемуся на беспокойное студенчество Николаю II совет:

Ваше величество, молодежи надо чаще смотреть на античные статуи. Это внесет гармонию в смятенные души.

Дом-музей М.И.Цветаевой:

Детство Марины, проведенное в полном достатке, особняк в центре Москвы, дача в Тарусе. Поездки за границу, учеба в частных пансионах Швейцарии. Осип тоже ездил за границу, но это были другие поездки - вагоны третьего класса, самые дешевые гостиницы и урчащий от голода живот. Денег на учебу не хватало, разорившийся отец не мог ему помогать, внешностью, уверенностью и манерами Осип тоже не блистал. Это был очень странный молодой человек: сутулый, но при этом высоко державший голову. Необычная осанка делала его похожим на верблюда, полуприкрытые веки - на огромную дремлющую птицу. Одни восхищались его стихами, другие относились к ним прохладно: в то время Россия была страной больших поэтов, молодой гений не слишком выделялся на этом великолепном фоне.

Осип Мандельштам. 1914 г.

В юности Цветаева была беспокойной и язвительной барышней, доставлявшей домашним немало хлопот. Девушкой-подростком она шутки ради дала в газету объявление «требуется жених», и дворнику пришлось прогонять со двора непрошеных гостей. Тогда же Марина тайком пристрастилась к наливке - пустые бутылки выкидывала в окно, не заботясь о том, что может попасть в случайного прохожего, а то и в возвращающегося домой отца. В ту пору она была пухлым, круглолицым, нескладным существом в очках и с торчащими во все стороны прямыми волосами - дурнушкой, чьи стихи домашние высмеивали.

Отец Марины Иван Цветаев был создателем и почетным опекуном Московского музея изящных искусств имени Александра III, ныне - Пушкинского музея

Через несколько лет Цветаева похудела, ее волосы стали виться - она добивалась этого долго, для чего стриглась чуть ли не наголо, ходила в чепце. От очков отказалась, и близорукие синие глаза стали казаться большими. Красавицей ее назвать было нельзя, но на нее оглядывались. Мандельштам был ей не пара, однако их влекла друг к другу не страсть, а то, чего нельзя выразить в словах: ощущение общей судьбы, подстерегающего за углом рока - странное, томительное чувство, которое легко принять за влюбленность. Но было и другое: Мандельштам всерьез увлекся очаровательной женщиной, а Цветаева искала в мужчинах то, что не видно с первого взгляда. Нескладный еврейский юноша показался ей волшебным принцем - гений узнал гения.

Мягкий, доброжелательный Сергей Эфрон оказался в роли Галатеи: Марина его создавала,а он не возражал и пытался перевоплотиться в ее фантазии

С мужем у Цветаевой получилось иначе: ослепительно красивого юношу, одного из гостей поэта Волошина, с которым Марина познакомилась в Коктебеле, она себе сочинила, будто он был персонажем ее поэмы. Сергей Эфрон был очень хорош собой, те, кто знал его в молодости, говорили об удивительном сочетании ясных голубых глаз и золотых волос: казалось, он светится. Характер у юноши был изумительным, происхождение - романтическим: Эфрон был сыном ушедшей в революцию барышни из древнего дворянского рода Дурново и еврея-народовольца. Талантливый дилетант, пробовавший себя в актерстве, милый молодой человек, легко заводящий друзей, он идеально подходил мрачноватой Марине - внешний образ был хорош, а содержание сочинила она. Мягкий и доброжелательный Сергей оказался в роли Галатеи: Цветаева его создавала, он не возражал и пытался перевоплотиться в ее фантазии. Она была поэтессой - он тоже начал писать, на доставшиеся в наследство деньги молодые организовали издательство... Со стороны брак казался счастливым: влюбленные друг в друга, ни в чем не нуждающиеся молодожены обустраивают дом, начинают общее дело, у них рождается дочь...

Марина с мужем и детьми - дочерью Ариадной и сыном Георгием (домашние его звали Муром), 20-е годы

Беда в том, что муж - литературный персонаж, лучезарный принц из сказки - не смог разбудить в Цветаевой женщину, да она этого и не ждала, ее идеальный герой был слишком светел и хрупок. Женщина в ней проснулась во время яркой, скандальной, короткой любовной связи, закончившейся незадолго до того, как Мандельштам приехал в Москву. Верный Сергей Эфрон тут же придумал себе несчастливый роман и рассказал о нем всем, кому мог: он не хотел, чтобы друзья осуждали Марину, и пытался взять на себя хоть часть ее вины.

Pазбитая и опустошенная Цветаева вернулась к мужу. Сейчас Сергей был на войне, работал санитаром в медицинском поезде и ждал призыва: его как человека с образованием должны были отправить в юнкерское учлище.

Сергей Эфрон

В начале войны Мандельштам в романтическом порыве тоже рвался на фронт, но по здоровью не годится для службы в армии. В 1916-м патриотические страсти 1914 года казались уже смешными, но когда речь зашла об отсутствующем муже, Мандельштам почувствовал себя неловко: Эфрон на войне, а он сидит в его доме и намеревается признаться в любви его жене. Подъезжая к Арбату на «ваньке», Мандельштам собирался сказать об этом Цветаевой сразу, но теперь никак не мог решиться. Объяснить свое появление тем не менее надо: он кашлянул, потер подбородок и сказал, что давно собирался посмотреть Москву. Быть может, Марина Ивановна покажет ему свой город..

Осип Мандельштам. 1919 г.

Так начался их странный роман, состоявший из приездов и отъездов.

Как хорошо бродить по чужому городу с женщиной, в которую влюблен, - очаровательной, близкой и в то же время недоступной. Это хмелит сильнее вина, кружит голову больше, чем опиум. Цветаева водила Мандельштама по огромному полуевропейскому-полуазиатскому городу, и с каждым днем он все сильнее влюблялся. Они побывали в Кремле и поставили свечку у гроба царевича Дмитрия, побродили по набережным и Замоскворечью, сидели в сквере на Собачьей площадке, любовались московскими храмами.

Москва была не той, что несколько лет назад: в войну город изменился. На улицах появилось много солдат из запасных полков, в трамваях толкались локтями злые на весь мир заводские рабочие и эвакуированные из западных губерний. Стало больше грубости и грязи, в воздухе витало ожидание чего-то дурного. И все же Мандельштам был очарован городом, ему казалось, что тут еще жива настоящая, допетровская, нутряная Россия. Он много раз пытался объясниться, но ничего не выходило: Цветаева ловко сворачивала разговор или превращала его слова в шутку.

Он вернулся в Петербург - и снова появился в Москве: его поездки продолжались вплоть до июня. Осип метался между двумя городами, и это сильно обременяло его тощий кошелек. Он попытался найти службу в Первопрестольной, знакомая дама даже отрекомендовала его в московский банк, но из затеи ничего не вышло. Так продолжалось до лета - в июне он навестил Цветаеву под Москвой, в Александрове, она жила там с дочкой Ариадной и сыном сестры Андрюшей.

Музей Марины и Анастасии Цветаевых. г. Александров

Cёстры Цветаевы с детьми, Эфрон, Минц (стоит справа).
г.Александров,1916 год

"Мне нравится, что вы больны не мной"", стихотворение Цветаева посвятила Минцу Маврикию Александровичу, будущему мужу своей сестры Анастасии.

Мандельштам приехал в Александров для последнего, решительного объяснения. Он был измотан тем, что происходило между ними в последние месяцы, а Марина относилась к нему с большой теплотой, но без всякого надрыва. В маленьком домишке с видом на кладбище, косогоры с пасущимися телятами и учебный армейский плац жизнь текла своим раз и навсегда установленным чередом - влюбленный поэт был здесь не слишком нужен. Когда он приехал, ему предложили прогуляться, но Мандельштам лег отсыпаться. Он попытался было сесть в единственное кресло, но оно предназначалось цветаевскому племяннику Андрюше, других в него не пускали. Попросил шоколада - единственная плитка оказалась детской. Но это еще можно выдержать, куда хуже была неопределенность в отношениях. Осипа томило скверное предчувствие.

Марина Цветаева 1917г.

Следующим утром они пошли на прогулку. К его величайшему ужасу, гулять пришлось по местному кладбищу. Мандельштам, Цветаева и двое детей миновали вросший в землю полуобвалившйся склеп. Он увидел торчащие из земли иконы и почувствовал, что добра не будет не только в их отношениях, но и, пожалуй, в жизни. Мандельштам вздохнул:

Еще неизвестно, что страшнее - голая душа или разлагающееся тело...

Цветаева передернула плечами:

Что же вы хотите? Жить вечно? Даже без надежды на конец?

Ах, я не знаю! Знаю только, что мне страшно и я хочу домой.

В домик заглянула маленькая, темная, постнолицая монашка. Ее вид встревожил Мандельштама:

А скоро она уйдет? Ведь это неуютно, наконец. Я совершенно достоверно ошущаю запах ладана.

Монашка принесла на продажу сшитые ею женские рубашки. Расхваливая свой товар, она употребила слово «венчик», и Осипу опять показалось это дурной приметой. Марина засмеялась:

Подождите, дружочек! Вот помру - и именно в этой, благо что она ночная, - к вам и явлюсь!

Во время следующей прогулки за ними погнался бычок - все четверо бежали от него во весь дух, такого ужаса он никогда раньше не испытывал. Все это казалось ему мистическими знаками.

Его любовные дела между тем шли на лад: в Александрове он впервые поцеловал Цветаеву - еще недавно, в Петербурге, Мандельштам был бы на седьмом небе от счастья. Но теперь это выглядело по-другому: маленький домик, овраги, черемуха,бабы, с воем провожающие на фронт новобранцев, плац, где солдаты кололи штыками соломенные чучела, няня маленького Андрюши с глазами как у волка и волчьим же оскалом, торчащие из земли иконы, страшная монашка, бык, Марина, ни с того ни с сего подпустившая его к себе... Александров все больше казался ему каким-то жутким, зачарованным местом, откуда хотелось бежать.

г. Александров

Он не думал о том, что здешняя жизнь могла успеть надоесть Марине, что это его шанс, которого больше может не представиться. Большие поэты чувствуют не так, как обычные люди, то, что он здесь видел, представлялось не долгожданной возможностью завести роман, а знаком беды. Мандельштам поступил как Подколесин: сказал, что уезжает в Коктебель, к поэту Волошину.

Я здесь больше не могу. И вообще пора все это прекратить. Вы, конечно, проводите меня на вокзал?

Марина Цветаева, 1914

На вокзал отправились большой компанией, с хнычущими детьми и пугавшей Мандельштама няней. После третьего звонка он попытался объясниться:

Марина Ивановна, я, может быть, глупость делаю?

Конечно... Конечно нет! И вы же всегда можете вернуться...

Марина Ивановна, я, наверное, глупость делаю! Мне у вас было так, так.. Мне никогда ни с кем...

Марина Цветаева с дочерью Алей, 1916 г.

Поезд набрал ход, свисток проглотил окончание фразы. Марина побежала было за вагоном, но остановилась у края платформы. До нее долетел крик машущего обеими руками Мандельштама:

Мне так не хочется в Крым!

Этим все и кончилось. Позже, в Коктебеле, Цветаева просила друзей не оставлять ее наедине с Мандельштамом - бегства из Александрова она ему не простила.

Дом Волошиных в Коктебеле

В доме номер 6 по Борисоглебскому переулку она жила вплоть до 1922 года, до своего отъезда из России. Во время революции уютное жилье, по ее словам, сперва превратилось в пещеру, а потом - в трущобу.

Мебель красного дерева сгорела в «буржуйке», одежда отправилась на толкучку, рояль обменяли на пуд ржаной муки. Обеих дочерей Цветаевой пришлось отдать в приют. Старшую, Ариадну, она оттуда успела забрать, младшая же умерла от голода за день до того, как у матери появились деньги. Цветаеву спасли чудо и помощь соседей. Отъезд за границу, к мужу, казался единственным выходом - никто не предполагал, что это роковой шаг и он приведет ее к гибели...

Дом-музей Марины Цветаевой Москва, Борисоглебский, 6

В1916 году друг к другу потянулись два обреченных человека, с их характерами выжить в советской России было невозможно.

Идеалиста Мандельштама погубила пощечина, которую он, вступившись за жену, дал всесильному «красному графу» и любимцу Сталина прозаику Алексею Толстому. Схватившись за щеку, Толстой крикнул: «Да вы знаете, что я вас могу погубить!» - вскоре Мандельштама арестовали.

Цветаева вернулась в СССР вместе с мужем, ставшим агентом ЧК. Его расстреляли, а она, нищая и бесприютная, не способная примениться к новой жизни, мыкалась в эвакуации и покончила с собой, потеряв последнюю надежду.

Отъезд за границу, к мужу, казался единственным выходом -- никто не предполагал, что это роковой шаг и он приведет ее к гибели..

Дом в Борисоглебском хотели снести еще в 1979 году, но его спас... талант Цветаевой.

Находившиеся в нем квартиры превратились в коммуналки. После войны ордер на одну из комнат получила молодая женщина-врач, Надежда Ивановна Катаева-Лыткина. На фронте ей однажды случайно попался сборник стихов Цветаевой, и с тех пор ее жизнь пошла по иному пути. Надежда Ивановна получила второе, гуманитарное образование и посвятила свою жизнь Цветаевой. Когда здание объявили отданным под снос и в нем отключили газ, электричество и воду, она отказалась уезжать и несколько лет жила в промерзающем зимой насквозь доме со снятыми дверями и выбитыми стеклами. Ее война с Моссоветом закончилась чудом: дом в Борисоглебском стал музеем, Надежда Ивановна - его директором. Дух Цветаевой вновь вернулся туда, где ей пытался объясниться в любви взволнованный, растерянный, предчувствующий что-то ужасное Мандельштам.

Алексей Александров

Н.И.Катаева-Лыткина

Он уселся в обитую потертой клеенкой пролетку, «ванька» щелкнул кнутом, и чахлая лошаденка затрусила по мостовой. Мандельштам был петербуржцем, Москвы не знал, и ему не нравились узкие улицы, застроенные выкрашенными в желтый, розовый и салатный цвета приземистыми особнячками - не город, а какой-то кремовый торт... Вот Арбат, а вот и Борисоглебский переулок...

Извозчик остановился у довольно странного здания под номером 6: доходный дом на четыре квартиры прикидывался особняком. Мандельштам расплатился с извозчиком, вошел в парадное, поднялся по ступеням, держа в руках маленький потертый чемодан и понимая, что все это выглядит глупо. Прямо с вокзала он идет к малознакомой замужней даме, с которой его ничего не связывает. Что за вздор, конечно же она о нем забыла...

Москва, Борисоглебский переулок, д. 6. Фото 1984 года.

На звонок в дверь ему открывает служанка в белом кружевном переднике. Он поклонился:

Поэт Осип Мандельштам. Петербургский знакомый Марии Ивановны...

В небольшой гостиной взволнованный поэт неловко присаживается на жесткий диванчик. Филенчатая дверь отворяется, и появляется она - голубоглазая и золотоволосая, в темно-золотом длинном платье - такое можно увидеть на старинных портретах, но не в нынешнем 1916 году. На ее руке бирюзовый браслет, она улыбается также, как в Коктебеле, когда они встретились в первый раз. Тогда стояла удушающая жара, они столкнулись в воротах сада - он вежливо посторонился, она прошла мимо, не повернув головы. Красивая, загорелая и чужая...Он подумал, что в такую женщину можно и влюбиться. И словно наворожил: позже они встретились в Петербурге, их наконец представили друг другу - там-то все и произошло...

Детство Марины, проведенное в полном достатке, особняк в центре Москвы, дача в Тарусе. Поездки за границу, учеба в частных пансионах Швейцарии. Осип тоже ездил за границу, но это были другие поездки - вагоны третьего класса, самые дешевые гостиницы и урчащий от голода живот. Денег на учебу не хватало, разорившийся отец не мог ему помогать, внешностью, уверенностью и манерами Осип тоже не блистал. Это был очень странный молодой человек: сутулый, но при этом высоко державший голову. Необычная осанка делала его похожим на верблюда, полуприкрытые веки - на огромную дремлющую птицу. Одни восхищались его стихами, другие относились к ним прохладно: в то время Россия была страной больших поэтов, молодой гений не слишком выделялся на этом великолепном фоне.