Осип Эмильевич Мандельштам .
Впоследствии М.Цветаева назовет его «торжественным чужестранцем», намекая на особый поэтический талант. Виктор Шкловский напишет о нем: «Это был человек... странный... трудный... трогательный... и гениальный!»
Ему будут посвящать свои стихи М.Цветаева, А.Ахматова.

Поэт трудный для восприятия, но дающий вдумчивому читателю большую радость, если дорасти до понимания гениальности поэта. К сожалению, судьба его не была счастливее многих. Несколько раз его арестовывали. За стихи. За свободу духа. За талант. Достаточно прочитать его стихотворения: «Сумерки свободы», «Мы живем, под собою не чуя страны», «Мне на плечи кидается век - волкодав, но не волк я по крови своей», - чтобы понять, какое мужество нужно иметь, чтобы состояться настоящим Поэтом в России. Во Владивостоке, в пересыльном бараке для политзаключенных он уйдет из жизни несломленным. А его последние стихи сохранит, рискуя жизнью, жена Надежда Мандельштам. Прочитав заветные тетради, Анна Ахматова напишет:

Я над ними склонюсь,
Как над чашей,
В них заветных заметок
не счесть -
Окровавленной юности нашей
Это черная нежная весть…

Нужно обратить внимание на слово «черный». Оно, конечно символично. Недаром в стихотворении «Раковина» упоминается слово «ночь» после слов «Быть может, я тебе не нужен…»
РАКОВИНА
Это стихотворение появилось в 1911 году, написал его в то время еще мало известный поэт.

Быть может, я тебе не нужен,
Ночь; из пучины мировой,
Как раковина без жемчужин,
Я выброшен на берег твой.

Ты равнодушно волны пенишь
И несговорчиво поешь,
Но ты полюбишь, ты оценишь
Ненужной раковины ложь.

Ты на песок с ней рядом ляжешь,
Оденешь ризою своей,
Ты неразрывно с нею свяжешь
Огромный колокол зыбей,

И хрупкой раковины стены,
Как нежилого сердца дом,
Наполнишь шепотами пены,
Туманом, ветром и дождем...

Понравилось ли вам это стихотворение? Какие образы вы увидели?
Можно увидеть образ моря и образ раковины, олицетворяющей лирического героя.
Лексические цепочки:

• Море - пучина мировая, океан, символ жизни, море равнодушное. Но оно может полюбить раковину и наполнить ее звуками, приметами жизни.
• Раковина без жемчужин, тоскующая, сомневающаяся в себе, считающая свои слова ложью, неправдой, выдумкой, одинокая, ненужная, ищущая внимания и любви моря.

Таким образом, мы наметили две темы. Тема любви. Надежды. Тема поэта, ищущего ответы у моря как символа жизни.

«Мы живем, под собою не чуя страны»

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы как черви жирны,
А слова как пудовые гири верны —

Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей —

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.

Как подкову, кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз

Что ни казнь у него, то малина
И широкая грудь осетина. Ноябрь 1933

«Сумерки свободы»

Прославим, братья, сумерки свободы,
Великий сумеречный год!
В кипящие ночные воды
Опущен грузный лес тенёт.
Восходишь ты в глухие годы,—
О, солнце, судия, народ.

Прославим роковое бремя,
Которое в слезах народный вождь берёт.
Прославим власти сумрачное бремя,
Её невыносимый гнёт.
В ком сердце есть — тот должен слышать, время,
Как твой корабль ко дну идёт,

Мы в легионы боевые
Связали ласточек — и вот
Не видно солнца; вся стихия
Щебечет, движется, живёт;
Сквозь сети — сумерки густые —
Не видно солнца, и земля плывёт.

Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий,
Скрипучий поворот руля.
Земля плывёт. Мужайтесь, мужи.
Как плугом, океан деля,
Мы будем помнить и в летейской стуже,
Что десяти небес нам стоила земля.

Май 1918, Москва

Стихотворение О.Мандельштама «Бессонница. Гомер. Тугие паруса...»

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:

Как журавлиный клин в чужие рубежи,-
На головах царей божественная пена,-
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер - всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
Бессоница, Гомер, тугие паруса...
Я список кораблей прочел до середины...
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи
На головаx царей божественная пена...
Куда плывете вы? Когда бы не Элена,
Что Троя вам одна, аxейские мужи??

И море и Гомер все движимо любовью..
Куда же деться мне? И вот, Гомер молчит..
И море Черное витийствуя шумит
И с страшным гроxотом подxодит к изголовью...

По одной из версий, на данное стихотворение Мандельштама вдохновил найденный Максимилианом Волошиным, у которого он гостил в Коктебеле, обломок древнего корабля .

• Тематика античности в целом характерна для ранних стихов Мандельштама. Многие критики видят в этом компенсацию поэтом своего происхождения (из семьи «мастера перчаточного дела и сортировщика кож»), из-за которого он был ограничен в доступе к высокой русской и мировой культуре. Однако более вероятно, что увлечение поэта древним миром - это его стремление к эталону красоты и к основе, породившей данную красоту.

Стихотворение начинается с бессонницы лирического героя и сразу уходит в его внутренний мир: сравнение строя боевых кораблей с журавлиным клином (образом, который в России чаще всего ассоциируется с грустью осеннего перелета птиц) позволяет читателю понять, что чувствует поэт по отношению к ахейцам: сочувствие, сострадание, жалость, тревогу за их судьбу. Поэт ощущает себя мудрым пророком, он предвидит будущее, он знает, какая трагедия совершится, и хотел бы предостеречь их, но ахейцы безрассудно стремятся навстречу неизвестности и гибели.

Из реальных окружающих предметов - только перечень кораблей, который растворяется и уходит на задний план под наплывом размышлений лирического героя, и звуки Черного моря, появляющиеся в последней строфе, когда он как бы очнулся от мечтаний.

Ощущение бессонницы великолепно передано действием: «Я список кораблей прочел до середины » Список кораблей греков, идущих походом на Трою из «Илиады» Гомера, содержит 1186 названий кораблей с именами полководцев и описаниями на 366 строках. Бесконечность боевого списка кораблей и создает ощущение бесконечности этой ночи. Образ журавлиного клина дополняет бессонницу еще одним качеством - тягучестью: неспешностью и растянутостью в пространстве и во времени.

Постепенно и плавно мысли со списка кораблей переходят на причину похода. Лирический герой видит, что единственная причина, движущая огромное войско, - любовь: «Когда бы не Елена, // Что Троя вам одна, ахейские мужи?» Таким образом, происходит переход от внешних форм античной культуры к внутреннему смыслу стихотворения.

С точки зрения психологов, отвлеченный список, которым и является перечень кораблей у Гомера, напоминает тест Роршарха: в процессе его чтения при свободном течении мыслей человек постепенно переходят на наиболее важные для него вопросы ; часто этот переход вполне логичен и кажется напрямую связанным с читаемым текстом. Именно поэтому в одном и том же тексте (обычно - либо абстрактном, либо максимально конкретизированном, как гомеровский список) разные люди видят разное содержание и смысл. Казалось бы, в списке нет ни намека на любовную тематику: однако именно он приводит Мандельштама к глубокому выводу о том, что любовь является движущим моментом многих сил на этой планете.

Таким образом, через описание реальности Мандельштам передает собственный эмоциональный мир : список кораблей подводит лирического героя к философским размышлениям о жизни; у Мандельштама описание ситуации бессонной ночи - к размышлениям о любви .

• Тема моря, как и тема античности в стихотворении не случайна, и вызвана не только местом рождения стихотворения. Многими критиками отмечено, что Мандельштам предпочитает всем стихиям воду : его привлекает спокойное и вечное движение: равнинные реки, озера, но чаще - самая грандиозная форма - океан, величественно катящий огромные валы . Тема моря неразрывно связана с темой античности: и то, и другое величественно, грандиозно, спокойно, таинственно.

В результате стихотворение, вобрав в себя основные мотивы сборника «Камень», становится одним из итоговых в данном сборнике. При этом оно является и образцом раннего творчества Мандельштама в целом, как по выбору темы, так и по стилю. Для ранних стихов Мандельштама характерно стремление к классической ясности и гармоничности, они отличаются простотой, легкостью, прозрачностью, которые достигаются простыми рифмами, в основном глагольными или грамматическими. При простоте рифм на первый план выходит ритмический рисунок стихотворной строфы. Это характерно для многих поэтов серебряного века. В стихотворениях Мандельштама ритм приобретает смысл, настолько очевидный, что его не осмеливаются игнорировать при переводе его стихов , в отличие от переводов стихотворений многих других, даже классических, авторов.

Первое место из стихотворных размеров у Мандельштама занимает ямб, от четырехстопного до шестистопного. Для создания ритмического разнообразия Мандельштам использует прибавление одного безударного слога в рифмующейся строке, что приводит к чередованию женских и мужских рифм. Шестистопные ямбы Мандельштама с обязательной цезурой (паузой) посредине называют почти идеальным александрийским стихом. Цезура дает Мандельштаму необходимую ему медлительность и негромкую звучность, ощущение свободного прозаического разговора - спокойного размышления вслух.

Эстетика стиха роднит Мандельштама с Пастернаком, но отличается большей сдержанностью. Эмоции просматриваются главным образом не через подбор насыщенных эпитетов, а через поступки героев (подобное наблюдается у Ахматовой: полная растерянность героини, сумбур чувств и отрешенность от всего происходящего, кроме собственных мыслей и чувств, передаются через ее действия: «Я на правую руку надела // Перчатку с левой руки»).

• Последняя строфа стихотворения выводит нас из темы античности в реальность . При этом поэт как бы отстраняет Гомера, возвращаясь в реальность, к шумящему неподалеку морю, поскольку и оно дает поэту подтверждение того, что любовь - основа всего движения на Земле: «И море, и Гомер - все движется любовью. // Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит» .

Образ списка кораблей присутствует во многих литературных и ряде музыкальных произведений , в том числе современности. Так, у Пелевина в рассказе «Греческий вариант» прочтение главным героем гомеровского перечня кораблей характеризует его собранность, усидчивость, интеллект: «Мандельштам только до середины дошел, а Вадим Степанович этот список читал до самого конца». У Бориса Гребенщикова в песне «Вероника на крыльце» список становится аналогом книги Судьбы: «Список кораблей // Никто не прочтет до конца; кому это нужно - // Увидеть там свои имена...» У Мандельштама этот образ послужил выражению основной мысли, проскальзывающей в большинстве его стихов и являющейся квинтэссенцией его опасений и радостей, его отношения к миру, жизни, собственной судьбе: главной движущей силой в мире является любовь.

О . Э . Мандельштам «Notre Dame» 1912

Где римский судия судил чужой народ,
Стоит базилика,- и, радостный и первый,
Как некогда Адам, распластывая нервы,
Играет мышцами крестовый легкий свод.

Но выдает себя снаружи тайный план:
Здесь позаботилась подпружных арок сила,
Чтоб масса грузная стены не сокрушила,
И свода дерзкого бездействует таран.

Стихийный лабиринт, непостижимый лес,
Души готической рассудочная пропасть,
Египетская мощь и христианства робость,
С тростинкой рядом - дуб, и всюду царь - отвес.

Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные ребра,
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам.

Одним из программных произведений Мандельштама в сборнике “Камень” является стихотворение “Notre Dame” Чтобы раскрыть смысл этого стихотворения, необходимо вписать его анализ:

1) в единство замысла сборника “Камень”;
2) в творческую концепцию мировоззрения поэта;
3) в историко-культурный контекст.

Центральным, кульминационным образом-символом становится камень .

“Акмеисты с благоговением поднимают таинственный тютчевский камень и кладут его в основу своего здания”. Грубая материалистическая весомость камня выражает приятие реальности, бытия.

В контексте творчества О.Э. Мандельштама на камень человек направляет свои творческие усилия, стремится сделать материю носителем высокого содержания. Вспомним строки из стихотворения “Я ненавижу свет…”: …Кружевом, камень, будь \\ И паутиной стань.

Собор Notre Dame становится образом преображения камня. Рукою таинственного “строителя щедрого” камень стал воздушным и светозарным храмом, вместилищем мудрости.

Notre Dame, собор Парижской Богоматери, - знаменитый памятник ранней французской готики.

• С первой строки стихотворения Мандельштам как бы налагает контекстуальные пласты друг на друга, вызывая ассоциативные ряды у читателя.

“Где римский судия судил чужой народ… ” — автор явно отсылает нас к историческому факту. Notre Dame стоит на острове Сите, где находилась древняя Лютеция — колония, основанная Римом. Так в стихотворении возникает римская тема. Рим — “корень западного мира”, “камень, замыкающий свод”.

Римская тема даёт возможность ощутить историю как единый архитектурный замысел . Эта тема несёт в себе объединяющее начало, отсюда совместимость различных культурных контекстов в стихотворении.

Метафорическое сравнение храма с первым человеком, Адамом, даёт скрытую аналогию: соотнесённости частей тела с частями храма. Традиционно с образом Адама связан мотив радости существования, счастья бытия. Мандельштам обыгрывает эту идею, смещая акценты: метафорически явно связанный с Адамом, несёт в себе идею бытийственности.

• Первые две строфы стихотворения построены по принципу антитезы: внешнему противопоставлено внутреннее. “Крестовый лёгкий свод ” обнаруживает “тайный план” — “массу грузную стены ”. Через ощутимую тяжесть возводимого здания, грозное давление массивного свода на подпружные арки реализуется мотив камня . Метафора “и свода дерзкого бездействует таран” строится по принципу антитезы: скрытая вулканическая энергия замерла лишь на мгновение, словно пятая стихия, зависшая между Небом и Землёй.

Существование Notre Dame — это вызов, брошенный человеком Небу, вечности (“Неба пустую грудь // Тонкой иглою рань”). Сей дерзновенный проект — застывшая стихия, сотворённая человеком.

• В третьей строфе различные культурные эпохи соединяются в “неслиянное единство” (определение О.Мандельштама), воплощённое в “стихийном лабиринте” храма. Через архитектурное совершенство собора, через его виртуозную “сотворённость” и величественную “телесность” проступают черты прошлых культур.

Чтобы показать этот синтез, подчеркнуть ёмкость открывающегося ирреального пространства храма, поэт использует оксюморон (“Души готической рассудочная пропасть ”), соединяет в ряд противоположные явления: “египетская мощь и христианства робость ”; “с тростинкой рядом — дуб , и всюду царь — отвес”.

• И наконец, четвёртая строфа становится квинтэссенцией авторской идеи. Происходит зеркальная обратимость твердыни Notre Dame в “недобрую тяжесть” Слова - словосочетание “тяжесть недобрая” обретает совершенно новую, неожиданную семантику: обозначает Слово.

Слово становится объектом творческих усилий человека : “Из тяжести недоброй и я когда-нибудь прекрасное создам”.
Гениальная художественная интуиция поэта позволяет открыть единство культурного пространства. В этом едином культурном пространстве, где сосуществуют все эпохи, следы которых увидел Мандельштам в “твердыне” Notre Dame, растворены “сознательные смыслы” слов — Логосы.

“Любите существование вещи больше самой вещи и своё бытие больше себя…” — скажет О.Мандельштам.

Слово как бы уподобляется камню, обнаруживая свою внутреннюю динамику, и стремится участвовать в “радостном взаимодействии себе подобных” в смысловом поле культуры.

«Ленинград»

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,

Декабрь 1930

С первых строк стихотворения мы понимаем, что поэт пишет его с ностальгическими чувствами о прошлом города: Я вернулся в мой город, знакомый до слез...
Но узнать город поэт не может. Из пышной столицы он превратился в грязный, напуганный город, ужас которого поэт не может воспринять. Возможно, Мандельштам считает, что у него прошли золотые годы, как и у Петербурга. Но поэт все же борется за свое существование, не хочет кануть в Лету.
Удивительные метаморфозы происходят с городом: блеск черного бархата превращается в деготь, золото фасадов -- в желток. Город тускнеет, "теряет свое очарование роскоши, а на смену ему приходят темные подъезды, тусклые фонари". Цветовая гамма помогает поэту показать ту глубину пропасти, в которую скатывается не только город, но и нравы его жителей.
И если город погибает, то поэт не хочет следовать его участи: Петербург! Я еще не хочу умирать!

А для того, чтобы продолжить свое существование в городе, автор отказывается принимать действительность. Он не может узнать в умирающем Петербурге прежней пышности. Но Мандельштам оказывается единственно "живым" человеком в городе, где все уже приспособились к неминуемой гибели:

Петербург! у меня еще есть адреса.
По которым найду мертвецов голоса.

В последних строках стихотворения перед нами открывается картина трагичности эпохи. Поэт уже живет не в Петербурге, а на какой-то "черной лестнице". И неизвестно, куда эта лестница его приведет.

И всю ночь напролет жду гостей дорогих.
Шевеля кандалами цепочек дверных.

Что это за гости, что приходят ночью? Наверняка они вовсе не "дорогие". Возможно, поэт хотел указать, что во многие белые ночи в Ленинграде советском исчезло в никуда множество талантливых, умных людей, стоявших на пути у тоталитарного государства.
Мандельштам пишет, что и сам не уверен, заберут ли его в одну из таких ночей.

Стихотворение Мандельштама «За гремучую доблесть грядущих веков…»

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.

Ни кровавых кровей в колесе,

Мне в своей первобытной красе,

Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.

Сюжет стихотворения О.Э.Мандельштама «За гремучую доблесть грядущих веков имеет автобиографическую основу. Как и многие другие деятели культуры и искусства, автор этих строк попал в жернова сталинских репрессий.

Тяжело переживая удушающую общественную атмосферу того времени, О.Э.Мандельштам проявил образец гражданского мужества, продолжая писать то, о чем не мог молчать.

Личность лирического героя в этом произведении уникальна. Главное для нее — сохранить самоуважение, не уподобиться вопреки законам жестокой эпохи звериной сущности волков.

• В первой строфе О.Э.Мандельштам подчеркивает ту высокую цену, которую в сталинское время платили за право оставаться верным своей жизненной позиции: Я лишился и чаши на пире отцов, // И веселья, и чести своей.

Последняя , вынесенная в конец перечислительного ряда потеря оказывается для О.Э.Мандельштама, несомненно, наиболее важной, невосполнимой. Лишь сам человек, попадая в разряд так называемых «врагов народа», понимал, что он ни в чем не виноват, надеялся, что власти разберутся и отпустят его. Многие же его знакомые искренне верили в справедливость ложных, порой абсурдных обвинений, отворачивались. Это для узников сталинских лагерей было, может быть, одним из самых тяжких душевных испытаний.

• Во второй строфе Мысли о личной судьбе в душе лирического героя неразрывно связаны с раздумьями об историческом содержании эпохи в целом. Поэт Н.Глазков писал:

Век двадцатый — век необычайный:
Чем столетье лучше для историка,
Тем для современника печальней.

Эта же мысль звучит и у О.Мандельштама, но она высказана в более образной форме: Мне на плечи кидается век-волкодав.

Лирический герой сетует на то, что «лишился и чаши на пире отцов». Этот образ чаши отцов в стихотворении чрезвычайно интересен . Чашу, как известно, на пиру в давние времена передавали по кругу. Она служила символом жизни и плодородия.

В современную О.Мандельштаму эпоху была нарушена преемственность поколений . Уничтожалось то лучшее, что веками накапливалось и передавалось по наследству. Это было суровое время крушения идеалов, переоценки ценностей.

• Исходя из этого, в третьей строфе становится понятным, почему лирический герой мечтает о «жаркой шубе сибирских степей. Ему не страшен суровый климат Сибири. Он — простой, мирный человек, которому нужен прежде всего душевный покой:

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.

• В третьей - четвёртой строфе край, «где течет Енисей» идеализируется, рисуется в самых светлых и чистых тонах. О.Э.Мандельштам подчеркивает, что эта краса первобытна, то есть, дана человеку как некая непорочная ценность. Она конкретна и зрима, в отличие от весьма абстрактного образа «гремучей доблести грядущих веков», которая может и не наступить, а если и наступит, то в жизни уже иных поколений.

Объемным и запоминающимся выглядит в стихотворении образ «века-волкодава». Кровавое начало двадцатого века во всем мире, а в России особенно, возмутило умы писателей-гуманистов. Лучшие годы целого поколения были отравлены безжалостной бойней гражданской войны. Социальная распря ожесточила людей. У многих произошла переоценка ценностей. Сместились веками устоявшиеся ориентиры. В тридцатые годы гражданское противостояние приняло иные, более изощренные формы, но суть его продолжала сохраняться: репрессии, доносы, травля интеллигенции дворянского происхождения.

Стихотворение О.Э.Мандельштама «За гремучую доблесть грядущих веков…» — обвинительный акт для многих современников поэта. Одних он уличает в жестокости тирании, других — в трусости. Причем обе эти роли кажутся О.Э.Мандельштаму неприглядными, недостойными настоящего человека, поэтому сибирская ссылка воспринимается , как единственно возможный и даже в какой-то степени счастливый выход для человека, который хочет сохранить душевную чистоту, собственное достоинство, наконец, цельность своей личности и незыблемость идеалов.

Осип Мандельштам - один из ярчайших представителей поэтов Серебряного века. Его вклад в развитие русской литературы ХХ века сложно переоценить, а трагическая судьба никого не оставляет равнодушным.

Сам по себе увлекателен и интересен Мандельштам к тому же раскрывает в своей лирике мир акмеистов, их отношение к поэзии и художественную направленность. В статье будут рассмотрены самые известные произведения писателя: «Ленинград», «Бессоница», «Вечер нежный», «Век» и «Notre Dame».

Биографическая справка

Родился будущий поэт в 1891 г. в варшавской купеческой семье, которая в 1897 г. переехала в Петербург. Здесь Осип Эмильевич заканчивает Тенишевское училище. После чего едет в Париж, посещает лекции в Сорбонне, занимается в Гейдельбергском университете.

В 1910 году впервые публикуются его стихотворения в журнале «Аполлон». За год Мандельштам становиться своим в литературной среде, при этом тяготея к идеям акмеистов. В 1913 году писатель публикует первый сборник стихов - «Камень».

Поэта оканчивается в 1938 году, когда он был репрессирован и сослан в Воронеж. Скончался Мандельштам в ссыльном лагере и был погребен в братской могиле.

Помогает раскрыть и особенности мировоззрения поэта анализ стихотворения. Мандельштам в этом отношении открывает читателю свою точку зрения на то, что происходило в начале ХХ века в России, и чему он сам был свидетелем.

Характеристика лирики Осипа Мандельштама

Поэтический путь Мандельштама начался в 14 лет, когда были написаны первые стихи. С этого момента начинается ранний период творчества, характеризующийся пессимизмом и поиском смысла жизни. Первоначально Мандельштам был увлечен идеями символистов и обращался в своей поэзии к музыкальным образам и мотивам. Однако знакомство с акмеистами резко изменило идеи и тональность лирики поэта. В таких произведениях, как «Природа - тот же Рим…» начинают встречаться архитектурные образы, что подтверждает анализ стихотворения. Мандельштам понимает развитие цивилизаций как непрерывный постоянный процесс, где культурное наследие (в том числе и архитектура) отражает перемены и воззрения народов.

Чтобы понять и осмыслить особенности лирики Мандельштама, необходимо обратиться к анализу его программных стихотворений.

«Ленинград»

Анализ стихотворения «Ленинград» Мандельштама можно начать с описания сюжета. Лирический герой возвращается в город своего детства - Ленинград. Здесь он нашел свое призвание, обрел друзей, со многими из которых уже не может встретиться. Его связь с городом настолько сильна, что сравнима с кровными и плотскими узами: «до прожилок, до детских припухших желез». Это связь с пространством Ленинграда: «жир ленинградских речных фонарей», «к зловещему дегтю подмешан желток» (метафора, описывающая и тусклый солнечный свет). Но наиболее сильны дружеские узы: «у меня еще есть адреса, по которым найду мертвецов голоса». Но какой бы сильной не была связь лирического героя с городом, существуют те, кто может легко ее разорвать - «гости». Они приходят по ночам без приглашения и забирают с собой родных и близким. Их приход равносилен смерти, так как те, кого они уводят, больше не возвращаются.

О невероятно тревожном времени говорит анализ стихотворения «Ленинград» Мандельштама. Автор отлично передал нарастающую тревогу, отсутствие какой-либо защиты от творящегося вокруг произвола и безнадежность будущего.

«Век»

Это одно из выразительнейших и ужасающих произведений, которые написал Мандельштам. Анализ стихотворения «Век мой, зверь мой…» во многом отражает те же переживания об утрате привычного спокойного мира, что и предыдущий стих.

Свой век Мандельштам сравнивает со зверем безжалостным и необузданным, который сломал позвоночник налаженного мироустройства и не может исправить этого, с тоской оглядываясь на прошлое. Поэт тонко чувствует всю трагедию происходящего и пытается своим искусством (которое олицетворяет флейта) связать позвонки, но нет времени, и сил одного человека недостаточно. И продолжает течь «кровь-строительница» из ран страны. Образ века-зверя заключает в себе не только необузданность, но и беспомощность: перебитый хребет мешает ему обрести былую силу, остается только смотреть «на следы своих же лап». Таким образом, болезненно, тяжело и трагически переживает революционные события и смену власти Мандельштам.

Анализ стихотворения «Бессонница»

В основу произведения легла вторая песнь гомеровской «Илиады» - «Сон Беотия, или Перечень кораблей», где перечисляются все корабли и полководцы, которые отправились на Трою.

Начало стихотворения - слово «бессонница», которое описывает физическое состояние героя. И сразу поэт погружает читателя в древнегреческий миф: «Гомер. Тугие пару…». Бесконечно тянущиеся корабли, как бесконечная ночь, мучающая и не позволяющая заснуть. Образ журавлиного клина только усиливает неспешность и растянутость пространства и времени, которые стремится подчеркнуть Мандельштам. Анализ стихотворения «Бессонница» отражает плавное течение времени и мыслей лирического героя. От описания кораблей он переходит к размышлению о цели древней войны. Огромным воинством движет любовь: «Куда плывете вы? Когда бы не Елена, что Троя вам, ахейские мужи?.. И море, и Гомер - все движется любовью». Следующая строка возвращает в реальность, в настоящую для лирического героя эпоху: «Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит».

Любовь - вот главная движущая сила, которая остается неизменной с древних времен по сей день, - такое мнение высказал в этом стихотворении Осип Мандельштам.

Анализ стихотворения «Вечер нежный»

В стихотворении описывается один из пикников на берегу Средиземного моря, на которых Мандельштам был частым гостем во времена учебы в Сорбонне. Это произведение резко выделяется на фоне всего творчества поэта своей радостью, счастьем и беззаботным розовым светом. Поэт выступает романтиком, рисует прекрасную пейзажную картину, наполненную звуками, запахами и яркими красками. Девятнадцатилетний писатель счастлив, он ощущает свободу и безграничность своих возможностей, весь мир открывается перед ним. Поэт открыто высказывает свое мнение, в нем нет страха и боязни навлечь на себя беду (какие появляются в более позднем творчестве).

После возвращения в Россию никогда уже не напишет столь радостных строк Мандельштам. Анализ стихотворения «Вечер нежный» раскрывает жизнерадостную, жаждущую свободы и жизни душу писателя.

«Notre Dame»

Стихотворение «Notre Dame», как и предыдущее, основано на тех впечатлениях, которые оставила о себе учеба во Франции. Мандельштам много путешествовал в этот период и был потрясен видом Именно этому архитектурному памятнику посвящено стихотворение. Невероятно метафорично и чувственно описывает здание Мандельштам. Анализ стихотворения «Notre Dame» раскрывает красоту собора, сравниваемого с живым существом: «играет мышцами крестовый легкий свод». Поэт испуган и восхищен зрелищем, он проникается красотой и величием строения и постепенно признает его красивейшим в мире.

Первой же строкой Мандельштам обращается к истории создания Собора: «Где римский судия судил чужой народ». Возникающая римская тема необходима для того, чтобы показать связь архитектуры и культурно-исторического развития народов.

Восхищается и удивляется способностями древних зодчих Мандельштам. Анализ стихотворения «Notre Dame» можно свести к описанию контрастов, на которых построено все произведение: «легкий свод» - «масса грузная стены», «египетская мощь» - «христианская робость», «дуб» - «тростинка». В сочетании противоречивых чувств, несхожих материалов и разных подходов к изображению скрыта красота как самого собора, так и стихотворения поэта.

Вывод

Таким образом, раскрыть понять душу, мировоззрение и настроение поэта поможет простой анализ стихотворения. Мандельштам, несомненно, - один из интереснейших и необычнейших поэтов Серебряного века, чье творчество восхищает, притягивает и завораживает.

Утрату самоценности слова, его внутренней формы, его образных и пластических возможностей острее всех чувствуют поэты, художники. «Слово стало как скорлупа сгнившего ореха, условный меновой знак, не обеспеченный золотом», - таков был диагноз Вячеслава Иванова. «Слово опустошено в ядре своем, его оскопляют и укрощают», - отзывается С. Н. Булгаков. Язык культуры уничтожается и распыляется так же, как и личность, становится «обезьяньим», или официальным, он взят на службу, «мобилизован» государством для своих нужд.

He случайно Мандельштам обращается к высшим силам, другу-поэту или к самому себе и своей поэтической воле: «Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма». Сохранение речи, слова, языка - одна из самых острых и злободневных внутрикультурных ситуаций эпохи. Разрыв на уровне речевого, культурного сознания для Мандельштама был чрезвычайно болезненным.

Все стихотворение наполнено прозрачной, абсолютной тишиной. Нет криков, утрачен любой голос, исключен всякий звук. Поется «ночная песнь», но поется в беспамятстве. Перед нами странный, особенный пейзаж. Это пейзаж вымершего, потустороннего мира. В этом мире ласточка может вернуться только в «чертог теней», а не живых душ, где бесплотные, «прозрачные» тени - воспоминания о былой жизни, о прежней душе. И сама ласточка бросается к ногам скорбной мертвой тенью...

«Ночная песнь» означает время похороненного солнца, «сумерек свободы», время «мрачной и холодной жизни», «зачумленной зимы» и «праздничной смерти». Ho и в этой «ночной», «зачумленной» жизни Мандельштам находит возможность и способ утвердить свое «блаженное, бессмысленное слово», слово Поэта.

В этом стихотворении - многоуровневое пространство.

Это - пространство мифа, или мифов (о Прокне и Филомеле, Антигоне, Эдипе, Аиде, Персефоне), мифологическое пространство, представляющее некий «чертог теней», в котором слепая ласточка играет с тенями прозрачных - с душами мертвых...

Если первое пространство поддается расшифровке и раскодированию, то второе - психологическое - чаще всего остается вне поля зрения читателя.

Психологическое пространство - это психологическая реальность, внутри которой существует поэт. Предмет изображения - лирическое «Я», автопортрет художника, оказавшегося в принудительных условиях существования, вынужденного искать защиты и уединения, чувствующего гибельное беспамятство.

Мандельштам чувствовал и понимал, что новые отношения государства и культуры будут чреваты кровавыми последствиями и казнями. На почве погибающей русской культуры стихотворение «Ласточка» звучит в 1920 году реквиемом по уходящей, утрачиваемой истине, человечности, реквиемом по русской культуре, взращенной и вскормленной духом эллинства. Мандельштам рисует время становления тоталитаризма, при котором Слово станет ущербным и неполным.

Разгадка стихотворения будет близка, если мы обратим внимание на мифологическую основу стихотворения. Странный глагол прокинется («то вдруг прокинется безумной Антигоной...») многие путают, читая как бытовое - «прикинется»... В глаголе «прокинется» - стремительность ласточкиных метаний и немых стонов. В нем откликается и аукается одно из удивительных мифологических имен - имя Прокны, сестры Филомелы, которой тиран Терей, заманив обманом к себе на корабль, отрезал язык, чтобы она замолчала навеки, а потом бросил в темницу. Филомела нашла способ рассказать о свершившемся с ней несчастье, послав вышитое полотенце сестре. И Прокна страшно отомстила Терек». Впоследствии боги превратили обеих сестер в птиц, одна из них, по легенде, стала ласточкой. Подробнее об этом мифе рассказано у Овидия в его бессмертных «Метаморфозах». Овидия, почитаемого и любимого Мандельштамом.

Мандельштам любил соединять многие мифы в один, многие сюжеты переплетать и сливать в некие фантастические формы.

В одном ряду у Мандельштама - «ласточка - подружка - Антигона». Поэт подчеркивает родство этих определений (сравните в другом его стихотворении: «Это ласточка и дочка отвязала твой челнок...»), единые их истоки и единое начало. Мифологические ласточки - и Прокна, и Филомела, и Антигона.

Антигона - дочь слепого царя Эдипа. Она была последней провожатой отца в город, где он должен был умереть. (Так, в стихотворении о смерти Бориса Пастернака Анна Ахматова использовала именно этот образ: «Словно дочка слепого Эдипа, Муза к смерти провидца вела...»)

Слово для поэта отождествлено с птицей. Это сравнение характерно для разных культурных традиций. Подстреленную птицу-слово, мотив «испорченных крыльев» встречаем у Тютчева («О, этот юг...»), где есть такие строки: «И ни полета, ни размаху, - Висят поломанные крылья...» «Слепая», искалеченная ласточка и «срезанные», «поломанные» крылья соотнесены с ущербным, неполным Словом.

Поэт находится в преддверии времен, угрожающих судьбе самого Слова. Он знает - близятся перемены, которые уничтожат Слово, подлинный язык, литературу, культуру. В мифе - образ был прямым: отрезанный язык.

Поэт находит иной образ, несколько видоизменяя миф - образ срезанных крыльев. И ласточка у Мандельштама слепая, она утратила зрение. Здесь есть отсвет мифа о слепом царе Эдипе, и миф этот откликается в строфах «Ласточки»: «О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд, / И выпуклую радость узнаванья...» В «Царе Эдипе» Софокла, в последней сцене Эдип, ослепивший себя, испрашивает у Креонта «последнюю отраду» - прикоснуться к лицам дорогих дочерей, выплакать все горе, испытать «зрячих пальцев стыд» и вернуть «выпуклую радость узнавания». Вернуть радость узнавания подлинной культуры.

Воздух лирики Мандельштама необычайно прозрачен.

«Стигийская нежность» - прозрачная нежность бесплотного, потустороннего мира, беспамятствующего слова. «Стигийское воспоминанье» заставляет вспомнить мифологический образ реки Стикс - реки в царстве мертвых. Одновременно Стикс - женское имя, имя реки, имя божества. Стикс - дочь Ночи и Эреба (Мрака). He случаен и черный лед («А на губах, как черный лед горит...») - лед Коцита из «Божественной комедии» Данте, лед потустороннего мира, лед, замуровывающий, замораживающий живое слово. Вот почему - «стигийское» слово - слово похороненное, мысль поэта вновь обращается к обреченному на «бесплотность» Слову, на возвращение его только в чертог теней.

Царство Стикса, Аида, Эреба - это царство забытого Слова, «прозрачных» нимф, беспамятства сухой реки и пустого челнока.

Ho в каком пространстве происходят события стихотворения? Только ли в подземном царстве Аида, в чертоге теней? В процессе чтения мы находимся в разных измерениях.

Слово - элемент внутреннего мира поэта, и Слово - образ мировой культуры.

Пространство стихотворения многослойное, семантическое. Мы одновременно находимся и «здесь», и «там»: в чертоге теней и в шатре-храме самого Слова, во внутреннем мире поэтического «Я» и в мифологическом мире.

В «Ласточке», так же как и почти во всей книге «Tristia», Мандельштам уходит от слияния с действительностью, с прямой реальностью через обращение к временам античных мифов. Проецируя, накладывая античность на современность, опрокидывая привычные связи и представления, поэт дает через такую проекцию необходимую оценку современной ему действительности.

Прогнозы Мандельштама относительно судьбы поэтического слова неутешительны. И если в самом начале мы слышим растерянное признание: «Я слово позабыл, что я хотел сказать», - то ближе к финалу от неуверенности не остается и следа. Теперь это выверенное, твердое, трагическое знание о судьбе поэта, художника, Слова и Культуры.

Ho я забыл, что я хотел сказать...
И мысль прекрасная в чертог теней вернется...

ЛИТЕРАТУРА 11-А КЛАСС

О.Мандельштам (судьба и творчество поэта)

Эпиграф к уроку :

Я участвую в сумрачной жизни,
Я не винен, что я одинок! О.Мандельштам.

Немногие из русских поэтов ощущали свою жизнь как историю России с той силой, что присуща была Мандельштаму.

Я участвую в сумрачной жизни,
Я не винен, что я одинок!

Пишет Мандельштам в 1911 году, как бы предрекая сою судьбу. Для нас, спустя почти 70 лет после гибели поэта, остается загадкой – почему именно Мандельштам, хрупкий, не отличавшийся бесстрашием, не стойкий на допросах, почему именно он – единственный! – в страшном, сумрачном 1933 году решился бросить вызов Палачу. Всех времен и народов.

Это какая улица?
Улица Мандельштама.
Что за фамилия чертова!
Как её не вывертывай,
Криво звучит, а не прямо.

Имя Осипа Мандельштама трагически связано и с историей нашего города – Воронежа. Но сколько бы мы ни искали, мы не найдем улицы с его именем. И всё-таки она есть – улица, которая проведет нас по судьбе поэта.

Сегодня мы имеем уникальную возможность прикоснуться к истории, которая сохранилась для нас в письмах и архивных документах того времени.

Стихотворение “Мы живем, под собою не чуя страны”.

Воспоминания Э. Герштейн об истории создания стихотворения “Мы живем, под собою не чуя страны”.

“…Я очень запомнила один из наших тогдашних разговоров о поэзии. Осип Эмильевич, который очень болезненно переносил то, что сейчас называют культом личности, сказал мне: "Стихи сейчас должны быть гражданскими" и прочел: "Мы живем, под собою не чуя страны..."

Примерно тогда же возникла его теория "знакомства слов". Много позже он утверждал, что стихи пишутся только как результат сильных потрясений, как радостных, так и трагических. О своих стихах, где он хвалит Сталина: "Мне хочется сказать не Сталин-Джугашвили" (1935?), он сказал мне: "Я теперь понимаю, что это была болезнь"…”. ).

В ночь с13 на 14 мая 1934 года Мандельштама арестовали. А.Ахматова: “13 мая 1934 года его арестовали. Ордер на арест был подписан самим Ягодой. Обыск продолжался всю ночь. Искали стихи. Его увезли в семь утра.”.

Выписка из протокола допроса Мандельштама, в которой сообщается о ссылке поэта в Воронеж.

Пусти меня, отдай меня, Воронеж:
Уронишь ты меня иль проворонишь.
Ты выронишь меня или вернешь, -
Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож.

Апрель 1935 г. Воронеж

Жизнь Мандельштама в Воронеже была невыносимо тяжела, мизерные литературные заработки не давали возможности прожить, подорванное допросами здоровье всё чаще давало о себе знать. Вдали от друзей и родных Мандельштам медленно угасал. А.Ахматова: “Поразительно, что простор, широта, глубокое дыхание появилось в стихах Мандельштама именно в Воронеже, когда он был совсем не свободен”.

О Н.Я. Мандельштам сказано немало добрых слов. Это ей, последовавшей в ссылку за мужем, посвящаются эти строки:

Твоим узким плечам под бичами краснеть,
Под бичами краснеть, на морозе гореть.
Твоим детским рукам утюги поднимать,
Утюги поднимать да верёвки вязать.
Твоим нежным ногам по стеклу босиком,
По стеклу босиком да кровавым песком.

Навестившая Мандельштама в феврале 1936 года А.Ахматова на обратном пути из Воронежа заехала в Москву, и они вместе с Пастернаком ходили на прием к прокурору.

Их просьба об облегчении участи Мандельштама или о возможности переменить город осталась не выполненной. Сложившись, Пастернак и Ахматова послали Мандельштаму 1000 рублей, чтобы дать ему возможность пожить какое то время в Задонске, хоть на несколько недель сменив опостылевшую обстановку Воронежа. В 1936году поэт заканчивает работу над своей “Воронежской тетрадью”, ставшей лебединой песней его творчества. Подобно А.С.Пушкину, О.Мандельштам писал свое поэтическое завещание “Заблудился я в небе, - что делать?”

Не кладите же мне, не кладите
Остроласковый лавр на виски,
Лучше сердце моё разорвите
Вы на синего звона куски!
И когда я умру, отслуживши,
Всех живущих прижизненный друг,
Чтоб раздался шире и выше
Отклик неба во всю мою грудь.

Вынужденное пребывание в Воронеже, болезни, разлука с дорогими людьми - всё это стало шагом к его гибели. Мысль о том, что можно никогда не увидеть всё то, чем он жил до ареста, убивала. Так же, как убивала она и тех, кто его любил.

“У меня отняли всё: право на жизнь, на труд, на лечение. Я тень. Меня нет. У меня есть только право умереть”, - писал Мандельштам Чуковскому вначале 1937 года. А впереди был новый арест, новая ссылка и безвестная гибель в лагерях Владивостока.

Какая это улица?
Улица Мандельштама…

поэта, гражданина, человека трагической судьбы. Сегодня мы понимаем, что нет нашей вины в той далекой трагедии… И всё же… Тревога не угасает. Не повторилось бы подобное в жизни наших современников.

IV. Домашнее задание: написать сочинение-эссе по теме: “Биография поэта: эпоха и личность”.

Анализ стихотворений О.Э. Мандельштама

“В Петербурге мы сойдемся снова…”

Первый из рецензентов книги стихов Осипа Эмильевича Мандельштама “Tristia” Илья Эренбург писал: “Мандельштам патетичен всегда, везде, это не ходули, но рост, не манера, но голос… Вся жизнь пронизана патетической дрожью. Нет веса предметов – рука их делает тяжелыми, и все слова “могут быть камнями…” Какие бы нити ни связывали Мандельштама с акмеизмом, - а в более раннюю пору и с символизмом, - в целом его творчество минует всякие поэтические школы и влияния. В современности он хочет выявить ее сущность. Но все-таки во многих стихах поэта мы находим те принципы, которые провозглашали акмеисты. Особенно ярко они воплотились в первой книге стихов Мандельштама “Камень”. В следующем сборнике стихов поэтика несколько обновляется: усиливается трагедийность звучания лирики поэта (тема смерти переплетается с темами любви и веры либо безверия), образная система согласуется с концепцией “осевого времени”; все более причудливыми становятся ассоциации, управляющие лирическим потоком (для понимания стихов уже мало помнить культурно-исторические смыслы каждого образа, надо знать биографические подтексты стихотворения, а также учитывать весь контекст творчества Мандельштама); меняется, углубляется концепция поэтического слова: слова для поэта теперь – не камень (послушный материал творчества), но душа, живой организм, напрямую обращающийся к сознанию человека.

В начале весны 1918 года начинаются скитания Мандельштама по России: Москва, Киев, Феодосия… (“Я изучил науку расставанья,” - напишет поэт) После целого ряда приключений, побывав во врангелевской тюрьме, Мандельштам осенью 1920 года возвращается в Петербург (Петроград). Вот как выглядел город в то время, по воспоминаниям А. Ахматовой: “Все старые петербургские вывески были еще на своих местах, но за ними, кроме пыли, мрака и зияющей пустоты, ничего не было. Сыпняк, голод, расстрелы, темнота в квартирах, сырые дрова, опухшие до неузнаваемости люди… Город не просто изменился, а решительно превратился в свою противоположность”. Мандельштам поселился в “Доме искусств” - елисеевском особняке на Мойке, 59, превращенном в общежитие для писателей и художников. В “Доме искусств” жили Н. Гумилев, В. Шкловский, В. Ходасевич, М. Лозинский, М. Зощенко, художник М. Добужинский, у которого собирались ветераны “Мира искусств”. “Жили мы в убогой роскоши Дома искусств, - пишет Мандельштам, - в Елисеевском доме, что выходит на Морскую, Невский и на Мойку, поэты, художники, ученые, странной семьей, полупомешанные на пайках, одичалые и сонные… Это была суровая и прекрасная зима 20-21 года… Я любил этот Невский, пустой и черный, как бочка, оживляемый только глазастыми автомобилями редкими, редкими прохожими, взятый на учет ночной пустыней”. (О. Мандельштам “Слово и культура”).В стихотворении “В Петербурге мы сойдемся снова…” нарисована картина Петрограда зимы 1920-1921 года:

Дикой кошкой горбится столица,
На мосту патруль стоит,
Только злой мотор во мгле промчится
И кукушкой прокричит.

Стихотворение написано словно продолжение чего-то. Оно должно иметь предысторию. Это употребленное в первой же строке “снова” отсылает нас к прошлому. Действительно, петербургская тема в стихах Мандельштама звучала и раньше: “Петербургские строфы” (1913 г.), “Дев полуночных отвага…” (1913 г.), “Адмиралтейство” (1913 г.), “Дворцовая площадь” (1915 г.), “Кассандре” (1917 г.), “Ласточка” (1020 г.). Этот город, обетованный для поэтов серебряного века, становится музой для Блока, Белого, Мандельштама, Ахматовой, Гумилева. С именем Мандельштама связано более 15 адресов в городе, по которым он проживал в разное время.

В книге “Шум времени” поэт писал: “Я помню хорошо глухие годы России – девяностые годы, их медленной оползанье… За утренним чаем разговоры о Дрейфусе… туманные споры о какой-то “Крейцеровой сонате”… Керосиновые лампы переделывались на электрические. По петербургским улицам все еще бегали и спотыкались донкихотовые коночные клячи. По Гороховой до Александровского сада ходила “каретка” - самый древний вид петербургского общественного экипажа; только по Невскому, гремя звонками, носились новые курьерские конки на крупных и сытых конях”. послереволюционный город иной.

Как и в более ранних стихах Мандельштама, здесь довольно много урбанистических деталей, но теперь они овеяны флером сожаления. В анализируемом стихотворении перекличка примет разных веков: из прошлого

… легкий театральный шорох
И девическое “ах” -
И бессмертных роз огромный ворох
У Киприды на руках.

Об этом писал В. Брюсов: “У Мандельштама вся современность обязательно одевается в наряды прошлых веков”. Классические мотивы были созвучны акмеистическим воззрениям поэта.

В противовес – современность:
У костра мы греемся от скуки,
Может быть, века пройдут,
И блаженных жен родные руки
Легкий пепел соберут.

Мандельштам стремится к созданию двуединого образа вечной культуры и современности. Исторический прообраз выходит на первый план и обрамляет мысль о своем времени или современную картину. Поэт не путешествует по историческим эпохам, как, например, В. Брюсов, а всякий раз удваивает, множит нынешнее на исторический прообраз: “в черном бархате советской ночи… все цветут бессмертные цветы”. Кажется оксюмороном метафорическое сочетание “черный бархат советской ночи”. Утраченные привычные роскоши немыслимы в современной, революционной, пролетарской стране. Отсюда традиционная для стихотворений Мандельштама тема вечности и современности, проблема их соотношений поднята и во многих произведениях первой книги стихов “Камень”, она звучит и в 20-е годы. Мы видим вещественные и символические атрибуты вечности (вечной культуры, вечного города, вечной страны, вечности как философской категории): “бессмертные цветы”, “века пройдут”, “всемирная пустота”, “ночное солнце”. Но одновременно звучит и настроение времени, современности: “солнце мы похоронили в нем”, “черный бархат советской ночи”, окказионализм “горбится столица”.

В стихотворении образ солнца становится полисемантичным символом: это и ностальгия по прошлому, и невозвратимость, и сожаление. Созвучен общему настроению стихотворения оценочный эпитет “Черный бархат”. Эта особенность связана с представлением Мандельштама о единой и неделимой культуре. Он писал о “тоске по мировой культуре”, которая стала бы “сразу дыханием всех веков”. Даже то, что первоначально кажется современным, при более пристальном рассмотрении оказывается конгломератом напластований разных эпох и духовных сущностей. Явления культуры разных эпох “образуют как бы веер, створки которого можно развернуть во времени”.

Указанные выше особенности поэтики Мандельштама в целом и рассматриваемого стихотворения позволяют обозначить его проблематику: соотношение вечности, культуры и современности, общее настроение времени – предощущение конца эпохи, краха, фатальная неизбежность трагических перемен. Стремлением сохраниться и сохранить то дорогое, что было в прошлом, точнее, средством для этого, становятся религиозные мотивы, звучащие в стихотворении. Отметим неоднократно повторенное в разных контекстах слово “блаженные”: “блаженное слово”, “блаженные жены”. В русской культуре это слово полисемантично: юродивый, сумасшедший, убогий, но и пророческий, провидческий, святой. Возможно, в контексте стихотворения Мандельштама оно имеет и другие смыслы: сокровенный, тайный, спрятанный, заповедный (о слове); вечный (апеллируем к символистскому образу Вечной Женственности). Религиозна и мысль о возрождении, сокрытая в первой строфе

И блаженное, бессмысленное слово
В первый раз произнесем.

Углубляет тему вечности рефрен (во 2 и 4 строфах):

В бархате всемирной пустоты,
Все поют блаженных жен родные очи…
Что ж, гаси, пожалуй, наши свечи
В черном бархате всемирной пустоты.
Все поют блаженных жен крутые плечи…

Мы наблюдаем развитие темы времени: усугубляется удрученность, трагичность в финале стихотворения.

Говоря о композиции стихотворения, отметим некую ее замкнутость, созданную рефренными строками в начале и финале. Тематически композиция задает развитие: от “вечности”, некоего постоянства - к современной действительности – затем в ХIХ век – и вновь к вечности, всемирности.

Интересен образ лирического героя. Он всецело современник, чувствующий, думающий, “нерв эпохи”. Его молитва может быть воспринята как молитва самого поэта, это тот редкий случай совпадения мировосприятия автора и лирического героя. Изменяется “подбор героев”, заданный личными местоимениями: “мы” в 1 строфе, “я” во 2, “ты” в последней. Переход от множественности к единице, от МЫ к Я заставляет стих буквально пульсировать, позволяет ощутить в нем пульс жизни. Общая интонация стихотворения определена позицией, мировоззрением лирического героя: ранее Мандельштам писал о “радости тихой дышать и жить”, теперь это недостаточно прояснившееся пока предчувствие надвигающейся катастрофы.

В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем…

Сказано это не о завершении отмеренного природой срока, но – о конце, об обрывающейся цепи времен. Не случайно название сборника, в который вошло это стихотворение – “Tristia” - в переводе с латинского значит “скорбь”, восходит в “Скорбным элегиям” Овидия. Здесь герой видит “заплаканные очи”, слышит “женский плач”, звуки которого смешиваются с “пеньем муз”. И звучит его молитва как надежда на возрождение.

Стихотворение чрезвычайно насыщено художественными средствами. Ранее мы отметили строки рефрена, создающие композиционную завершенность, символический образ Вечной Женственности: “блаженных жен родные очи”, “блаженных жен родные руки”, “блаженных жен крутые плечи”. Невольно вспоминаются женские образы древнерусской литературы, образы жен, прежде всего Ярославны.

Выделим ряд лексических и композиционных антитез: поставленные рядом эпитеты “блаженное” (выше мы говорили о трактовке значения этого слова) и “бессмысленное” содержат подтекстное значение: противопоставление надежды и ее иллюзорности; во 2 строфе задана антитеза времен, из века ушедшего мы переносимся в современность.

Настроение предчувствия краха, конца, фатального финала задает метафора : “солнце мы похоронили в нем”, “черный бархат советской ночи”, “черный бархат всемирной пустоты” . Ей созвучны эмоционально окрашенныеэпитеты : “легкий пепел”, “черные души”, оксюморон - “низменные святоши”, метонимия - “мотор во мгле промчится”, сравнение “кукушкой прокричит” (кукушкой – предсказательницей).

Анафора во 2 строфе

Все поют блаженных жен родные очи,
Все цветут бессмертные цветы

создает впечатление повторяемости, продолжительности явления. Этому способствует и плеоназм “цветут … цветы”.

Образ прошлого, ушедшего века рисуется метафорами “грядки партера”, “шифоньерки лож”, “заводная кукла офицера”, эпитетом “бессмертных роз”. Отметим, что последняя из указанных нами метафор может быть трактована неоднозначно: образ некой игрушки и бездушного, бессердечного “солдафона”.

Многие стихотворения книги “Tristia” подчеркнуто классицистичны – формой, размером, поэтической “поступью”, торжественным вербальным рядом – и одновременно драматичны. Таково и рассматриваемое нами стихотворение “В Петербурге мы сойдемся снова…”

Похожая информация.

1921 год - это год смерти А. Блока, расстрела Н. Гумилева, год Кронштадтского мятежа. Одно из самых известных стихотворений Мандельштама, написанное в это время, "Умывался ночью на дворе..." открывает новый период его творчества - трагический. В поэзии Мандельштама начинают звучать мотивы "века-зверя", требующего жертвоприношений.

Умывался ночью на дворе - Твердь сияла грубыми звездами. Звездный луч, как соль на топоре, Стынет бочка с полными краями, На замок закрыты ворота, И земля по совести сурова, - Чище правды свежего холста Вряд ли где отыщется основа. Тает в бочке, словно соль, звезда, И вода студеная чернее, Чище смерть, соленее беда, И земля правдивей и страшнее. 1921

Стихотворение написано осенью 1921 года в Тифлисе, вероятно, после получения известия о смерти Блока и Гумилева. Н. Мандельштам называла это стихотворение "переломным" и "с новым голосом". "Мандельштам действительно умывался ночью на дворе - в роскошном особняке не было водопровода, воду привозили из источника и наливали огромную бочку, стоявшую во дворе, - всклянь, до самых краев. В стихи попало и грубое домотканое полотенце, которое мы привезли с Украины... В эти двенадцать строчек в невероятно сжатом виде вложено новое мироощущение возмужавшего человека, и в них названо то, что составляло содержание нового мироощущения: совесть, беда, холод, правдивая и страшная земля с ее суровостью, правда как основа жизни; самое чистое и прямое, что нам дано, - смерть и грубые звезды на небесной тверди..." 1 Стихотворение должно было появиться в харьковском журнале "Грядущие дни", но было снято секретарем ЦК Мануильским: "Какая соль? При чем здесь топор? Ничего не понимаю!.. Предложено снять".

Опорные, ключевые слова в этом стихотворении составляют два противоположных смысловых ряда: с одной стороны, это "ночь" ("я родился в ночь с второго на третье!"), "топор", "замок", "беда", "смерть", являющиеся знаками враждебного поэту исторического времени, а с другой - "звездный луч", "соль", "правда" - метафоры крестного пути самого поэта. Точкой их трагического пересечения является самый яркий в стихотворении образ-сравнение, центр этих нескольких поэтических строк - "как соль на топоре".

"Соль" здесь восходит к евангельской традиции. См. Евангелие от Матфея (V:13): "“Вы соль земли”, - сказал Спаситель своим ученикам". "Здесь соль означает нравственные качества души. Как соль предохраняет пищу от порчи, так и христиане, и в особенности апостолы, призваны к тому, чтобы своими духовными совершенствами, своим просвещенным умом, своим добрым поведением и примером, своею жизнью и делами предохранить мир от нравственной порчи, от заразы греховной" 2 . Эта метафора стала широко употребительной в литературе 3 .

Поэт, по Мандельштаму, "звездный луч", случайный, загадочный, кристально чистый посланник большого космического времени и пространства 4 . Он оказывается в плену пространства ограниченного, замкнутого ("на замок закрыты ворота"), за пределы которого не дано выйти, где не хватает воздуха для свободного поэтического дыхания. Отражаясь в холодной, безжалостно острой стали топора, "звездный луч" предстает в стихотворении как кристалл соли на острие, обреченный на гибель - растворение. Такова и судьба поэта в выпавшем на его долю историческом времени: она неизбежно трагична ("как соль на топоре"), но эта трагедия и личная, и всеобщая для всех поэтов, и в ее всеобщности, повторяемости заключена и надежда на возрождение. Триединый образ в этом стихотворении: поэт - звездный луч - соль и смертен, и в то же время бессмертен, "растворяется" в трагическом своем времени не напрасно. Его смерть становится очистительной, искупительной жертвой, которая и делает "землю правдивей и страшнее" и в которой заключено и поэтическое воскресение.