Александр Александрович Блок родился в 1880 году в Петербурге. Отец, Александр Львович Блок, - юрист, профессор Варшавского университета. Мать, Александра Андреевна (урождённая Бекетова), - детская писательница и переводчица. Родители разошлись сразу после рождения сына. Детские и юношеские годы поэта прошли в подмосковном имении Шахматове и в петербургском доме деда - известного учёного-богани-ка, ректора Петербургского университета Андрея Николаевича Бекетова.

В «бекетовском доме» господствовали идеалы свободолюбия, научные и литературные интересы. Почти все члены семьи занимались переводами. Александра Андреевна стала одним из первых в России переводчиков французского поэта Шарля Бодлера. Знаменитый романс С. Рахманинова «Сирень» был написан на стихи тётки Блока Е.А. Бекетовой. Блок начал сочинять стихи в 5-7 лет, а в 14 - издавать домашний рукописный журнал «Вестник», в котором помещал свои стихи, переводы, прозу. Среди близкого окружения семьи Бекетовых -Боткины, Бакунины, Тютчевы. Дед поэта с юности был знаком с Достоевским, дружен с Салтыковым-Щедриным. В зрелые годы Блок называл отношения в своей семье «музыкой». В 1909 году он писал В.В. Розанову: «Ведь я, Василий Васильевич, с молоком матери впитал в себя дух русского “гуманизма”».

Блок был единственным и горячо любимым ребёнком в семье. «Дворянское баловство», как признавал он сам позже, привело его к житейской непрактичности, отсутствию «жизненных опытов». Став взрослым, Блок пытался преодолеть черты «сентиментального воспитания», но связь с высоким «идеализмом» семьи Бекетовых сохранил навсегда. Всю жизнь мать была для поэта самым близким человеком.

Летом 1897 года Блок вместе с матерью отправился в Германию, где встретился с Ксенией Михайловной Садовской. Пылкая юношеская любовь к Садовской, посвящение ей стихов в «изрядном количестве» выявили в- его мироощущении разлад «между идеалом возвышенной любви и его земным воплощением», этот разлад вносил трагические нотки в любовную лирику поэта на протяжении всей жизни.

В 1898 году Блок познакомился со своей будущей женой Любовью Дмитриевной Менделеевой, дочерью великого русского учёного-химика Д.И. Менделеева. Вместе с ней он играл в пьесе Шекспира «Гамлет» на сцене домашнего театра в имении Менделеевых Боблове. Блок готовился стать профессиональным актёром, посещал драматические курсы, участвовал в любительских постановках (в Шахматове, Боблове, Петербурге). Но по окончании Введенской гимназии в 1898 году под влиянием отца он поступил на юридический факультет Петербургского университета, а через год перешёл на историко-филологический, который окончил в 1906 году.

Детство Блока шло тихо и безмятежно, в атмосфере любви, обожания, обеспеченности. Почти все детство прожил он в Шахматове.
«Помещичья усадьба стояла на высоком холме, - вспоминает М. А. Бекетова. - К дому подъезжали широким двором с круглыми куртинами шиповника, упоминаемыми в поэме «Возмездие». Тенистый сад со старыми липами расположен на юго-восток, по другую сторону дома.
Открыв стеклянную дверь столовой, выходившей окнами в сад, и вступив на террасу, всякий поражался широтой и разнообразием вида, который открывался влево. Перед домом - песчаная площадка с цветниками, за площадкой - развесистые вековые липы и две высокие сосны составляли группу. Под этими липами летом ставили длинный стол. В жаркое время здесь происходили все трапезы и варилось бесконечное варенье.
Сад небольшой, но расположен с большим вкусом. Столетние ели, березы, липы, серебристые тополя вперемежку с кленами и орешником составляли группы и аллеи. В саду было множество сирени, черемухи, белые и розовые розы, густая грядка белых нарциссов и другая такая же грядка лиловых ирисов. Одна из боковых дорожек, осененная очень старыми березами, вела к калитке, которая выводила в еловую аллею, круто спускающуюся к пруду. Пруд лежал в узкой долине, по которой бежал ручей, осененный огромными елями, березами, молодым ольшаником»
Вот здесь и рос Блок - «безжалостный, святой и мудрый». Не случайно с такой любовью описал он шахматовскую усадьбу в «Возмездии»:

Огромный тополь серебристый
Склонял над домом свой шатер,
Стеной шиповника душистой
Встречал въезжающего двор.
Он был амбаром с острой крышей
От ветров северных укрыт,
И можно было ясно слышать,
Как тишина цветет и спит...
...Бросает солнце листьев тени,
Да ветер клонит за окном
Столетние кусты сирени,
В которых тонет старый дом...
...И дверь звенящая балкона.
Открылась в липы и в сирень,
И в синий купол небосклона,
И в лень далеких деревень...

В набросках ко второй главе «Возмездия» Блок бегло сказал и о своем детстве в строках, окончательно не завершенных, но очень выразительных, говорящих об отчужденности от жизни, которую он впоследствии с такой болью ощутил:

Здесь кудри внука золотые
Ласкало солнце, здесь

Он был заботой женщин нежной
От знанья жизни огражден.
Дни проходили безмятежно,
Как голубой весенний сон.
И жизни (редкие) уродства
(Которых нельзя было не заметить)
Возбуждали удивление и не нарушали благородства
И строй возвышенной души.

В одном из черновиков поэмы «Возмездие», написанной в значительной мере в сатирическом плане, Блок резко иронически говорит о своей отчужденности от жизни:

А мой герой - был юн и глуп
В те незапамятные годы
(Ему до самых «дней свободы»
Мамаша в рот вливала суп).

Уже с пяти лет Блок начал писать стихи. Девяти лет он поступил во Введенскую гимназию в Петербурге. Тогда же вторично вышла замуж его мать. Отчим Блока, поручик лейб-гвардии гренадерского полка Ф. Ф. Кублицкий-Пиотух, мало был связан с ним и не оказал сколько-нибудь заметного влияния на его жизнь.
Поступление в гимназию точно так же мало отразилось на формировании ребенка. Гимназия была плохая, выбор матери остановился на ней только потому, что сыну было близко ходить в нее.
Учился Блок средне и вяло, его аттестат содержит, главным образом, тройки и четверки. Вспоминал он о гимназии очень сухо.
Характерен его рассказ о приходе в гимназию: «Мама привела меня в гимназию; в первый раз в жизни из уютной и тихой семьи я попал в толпу гладко остриженных и громко кричащих мальчиков; мне было невыносимо страшно чего-то, я охотно убежал бы или спрятался куда-нибудь... я чувствовал себя, как петух, которому причертили клюв мелом к полу, и он так и остался в согнутом и неподвижном положении, не смея поднять голову... Главное же чувство заключалось в том, что я уже не принадлежу себе, что я кому-то и куда-то отдан и что так вперед и будет. Проявить свое отчаяние и свой ужас, выразить их в каких-нибудь словах или движениях или просто слезах - было немыслимо. Мешал ложный стыд».
Блок дал своей гимназии и общую характеристику. Она ясно говорит, что гимназия не могла повлиять на него сколько-нибудь заметно, противостоять влияниям семьи. «Учили почти исключительно грамматикам, ничем их не одухотворяя, учили свирепо и неуклонно, из года в год, тратя на это бесконечные часы. К тому же гимназия была очень захолустная, мальчики вышли, по большей части, из семей неинтеллигентных, и во многих свежих сердцах можно было, при желании и умении, написать и начертать, что угодно. Однако никому из учителей и в голову не приходило пробовать научить мальчиков чему-нибудь, кроме того, что было написано в учебниках «крупным» шрифтом («мелкий» обыкновенно позволяли пропускать).
Дети быстро развращались. Среди нас было несколько больных, тупых и слабоумных. Учились курить, говорили и рисовали много сальностей. К середине гимназического учения кое-кто уже обзавелся романом... Учителя и воспитатели были, кажется, без исключения люди несчастные: бедные, загнанные уроками, унижаемые начальством; все это были люди или совсем молодые, едва окончившие курсы учительских семинарий, или вовсе старые, отупевшие от нелюбимого труда из-за куска хлеба, озлобившиеся на все и запивающие втихомолку.
Где же было заниматься воспитанием и образованием юных сорванцов, которых с трудом можно было удерживать от шалостей и дерзостей криками и стуками по кафедре, людям, которые с раннего утра бегали по урокам, а ночью должны были поправлять ученические тетрадки? Класс наш был буйный, среди нас были изрядные развратники, старые курильщики, великовозрастные ухаживатели, циники, борцы и атлеты».
Товарищи по гимназии (Фосс, Гун, Грек) также не оставили следа в жизни Блока. Одному из них - Н. Гуну - Блок впоследствии посвятил стихотворение, в котором снова звучит ощущение отдаленности от жизни:

Ты много жил, я больше пел...
Ты испытал и жизнь и горе,
Ко мне незримый дух слетел,
Открывший полных звуков море...

Мой друг, я чувствую давно,
Что скоро жизнь меня коснется...
Но сердце в землю снесено
И никогда не встрепенется!..
(Весна, 1898)

Позднее Блок откликнулся стихотворением и на смерть Н. Гуна, застрелившегося в 1902 году. Но так или иначе, гимназия не сыграла большой роли в жизни Блока. Она не стала для него тем, чем был, например, лицей для Пушкина. Не сыграла она большой роли и в его интеллектуальном росте. Интересы Блока были направлены совершенно в другую сторону: он с увлечением занимался выпиливанием, переплетением книг, собиранием и вырезыванием картинок, которые потом наклеивал в особые альбомы.
Инертно отнесся Блок и к своему высшему образованию. Осенью 1898 года он поступил в Петербургский университет на юридический факультет.
... Блока раздражает даже либерализм лекций профессора Бороздина, «сообщающего с кафедры чересчур уж откровенно всевозможные неприличия о русской литературе, окрашивающего ее, ни в чем неповинную, красненьким колером»,- как жалуется он в письме к отцу от 2 октября 1903 года.
Еще более резко обнаруживает он свои антиобщественные настроения в письме к отцу 30 декабря 1903 года: «Я чувствовал себя одно время нещадно гонимым за правую веру. Лучшее, что предлагалось взамен религии, была грамматика. Последнее мне представляется действительно лучшим потому, что самый мертвый, схематический mosgeometricusi терзает меня менее, чем социологические и т. п. воззрения на то, что для меня священно».
Между тем в это же время Блок жил крайне напряженной духовной жизнью, замкнутой в узком кругу глубоко индивидуалистических переживаний. Достаточно сказать, что 7 ноября 1902 года он был готов кончить жизнь самоубийством.
В бумагах его сохранилась записка.
«Мой адрес: Петербургская сторона, казармы Л.-Гв. Гренадерского полка, кв. полковника Кублицкого, № 13. 7 ноября 1902 г. Город Петербург.
В моей смерти прошу никого не винить. Причины ее вполне «отвлеченные» и ничего общего с человеческими отношениями не имеют. Верую в единую святую соборную и апостольскую церковь. Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь. Поэт Александр Блок»
Эта записка была составлена Блоком накануне решительного объяснения с его будущей женой - Любовью Дмитриевной Менделеевой, отношения с которой крайне его тревожили и волновали. Объяснение состоялось.
Ночью с 7-го на 8-е ноября Блок записал в дневнике: «Сегодня, 7-го ноября 1902 года, совершилось то, чего никогда еще не было, чего я ждал четыре года... Прикладываю билет, письмо, написанное перед вечером 2, и заканчиваю сегодня ночью обе тетради».
Но было бы неверно эти настроения Блока связывать лишь с чисто любовными переживаниями, достигшими крайнего напряжения в решающий час. Намеки на самоубийство встречаются в его дневнике еще в декабре 1901 года. Двадцать второго января 1902 года он пишет многозначительное стихотворение на смерть своего товарища Н. Гуна:

НА МОГИЛЕ ДРУГА

Удалены от мира на кладбище
Мы вновь с тобой, негаданый мертвец.
Ты перешел в последнее жилище,
Я все в пыли, но вижу свой конец.

Там, в синеве, мы встретим наши зори,
Все наши сны продлятся наяву.
Я за тобой, поверь, мой милый, вскоре
За тем же сном в безбрежность уплыву.

В записи дневника, датированной 14 августа 1902 года, имеется весьма сложное рассуждение о самоубийстве, как «высшем поступке», если оно происходит «не непременно в силу отчаянья («умри в отчаяньи»), а скорее в силу большого присутствия силы, энергии потенциальной, желающей перейти в кинетический восторг».
Таким образом, к началу девятисотых годов уже ясно обнаружились плоды тех ненормальных условий, в которых проходило детство и юность Блока.
Близко знавшие его люди (А. Белый. С. Городецкий) не раз отмечали, что по природе своей Блок был человеком большого душевного здоровья и оптимизма, ценившим радость труда, напоминавшим «доброго молодца» из русских сказок. Но все эти черты характера Блока вступали в противоречие со средой, его окружавшей, не могли проявиться полно и гармонично. Наоборот, отсутствие связи с реальной жизнью, сугубая замкнутость семьи, влияние экзальтированной и мистически настроенной матери, наконец, неблагоприятная наследственность со стороны отца - зее это породило глубоко болезненный индивидуализм Блока, нашедший свое крайнее и парадоксальное выражение в идее самоубийства, как высшей формы утверждения жизни!..
Начинать свой путь к жизни, к подлинному общественно-значительному творчеству Блоку надо было действительно издалека. Переживания его в этот период сильны и искренни, глубоко незаурядны сами по себе, как проявление человеческого духа, но поводы для них и само их содержание бесконечно далеки от реальной жизни.
Естественно, что это проявлялось и в творчестве. Поражает противоречие между яркостью и выразительностью интонаций и ритмов молодого Блока и тем кругом узко личных или абстрактно-мистических переживаний, которые были навязаны ему воспитанием, средой, жизненной обстановкой.
Жизнь Блока до начала серьезной поэтической деятельности, которое относится к 1898 году, была бедна событиями, имевшими сколько-нибудь существенное значение. В заметке к «Возмездию» 24 февраля 1911 года он пишет о герое поэмы, говоря в сущности о себе: «У моего героя не было событий в жизни. Он жил с родными тихой жизнью в победоносцевском периоде. С детства он молчал, и все сильнее в нем накоплялось волнение - беспокойное и неопределенное. Между тем близилась Цусима и кровавые зори 9 января. Он ко всему относился, как поэт, был мистиком, в окружающей тревоге видел предвестие конца мира».
В годы отрочества сильнее, чем поэтические стремления, давали себя знать артистические увлечения Блока. Он много и охотно читал среди домашних и знакомых стихи Апухтина, Полонского, Фета, устраивал домашние спектакли, увлекался Шекспиром и декламировал монологи Отелло, Гамлета. Позднее - в годы студенчества - Блок записался даже в один из петербургских драматических кружков, участвовал в нескольких постановках, но вскоре потерял интерес к артистической деятельности.
В 1897 году он побывал за границей - в Бад-Наугейме, куда ездил с матерью, проходившей там курс лечения. Там Блок встретился с Ксенией Михайловной Садовской, увлечение которой сказалось в ряде стихотворений, посвященных «К. М. С».
В 1895 году Блок встретился с Л. Д. Менделеевой, дочерью знаменитого русского химика Д. И. Менделеева, жившей в имении отца - Боблово, в семи верстах от Шахматова, и в 1903 году женился на ней.
Жизнь его шла спокойно, без потрясений, без тяжелых событий. А между тем уже с пятнадцати лет начинается у Блока то волнение, о котором он говорит в заметке к «Возмездию». В автобиографии своей он это резко подчеркивает: «Жизненных опытов» не было долго. Смутно помню я большие петербургские квартиры с массой людей, с няней, игрушками и елками и благоуханную глушь нашей маленькой усадьбы. Лишь около 15-ти лет родились первые определенные мечтания о любви, и рядом - приступы отчаяния и иронии».
Естественно, что творчество Блока в первом периоде проникнуто глубоко личными мотивами и отражает его настроения, рождавшиеся в окружающем его узком и ограниченном мирке, очень культурном и духовно благородном, но совершенно оторванном от общественной жизни:

И заколдован был сей круг:
Свои словечки и привычки,
Над всем чужим - всегда кавычки,
И даже иногда - испуг;
А жизнь меж тем кругом менялась...
(«Возмездие»)

Писать Блок начал очень рано, «чуть ли не с пяти лет», как он вспоминал. Творческие попытки с годами крепли. Определились любимые поэты - Жуковский, Полонский, Фет.
С 1894 года (до 1897 г.) Блок стал издавать дома рукописный журнал «Вестник», в котором помещались произведения его сверстников, знакомых и родственников, иногда взрослых. Он был редактором и сам поместил в «Вестнике» много стихов, повестей и даже пьесу «Поездка в Италию». Интересна характеристика этой пьесы, данная таким расположенным к нему биографом, как М. А. Бекетова. Пьеса, по ее словам, «свидетельствовала о полном незнании житейских отношений... всякого, кто присмотрится к «Вестнику», кроме талантливости и остроумия редактора поразит и то обстоятельство, что в шестнадцать лет уровень его развития в житейском отношении подошел бы скорее мальчику лет двенадцати».
Уже в эти годы, при всей наивности содержания, стихи Блока обнаруживают известную стихотворную культуру. Вот одно из стихотворений Блока, помещенных им в «Вестнике»:

Серебристыми крылами
Зыбь речную задевая,
Над лазурными водами
Мчится чайка молодая.

На воде букеты лилий,
Солнца луч на них играет,
И из струй реки глубокой
Стая рыбок выплывает.

Облака плывут по небу,
Журавли летят высоко.
Гимн поют хвалебный Фебу.
Чуть колышется осока.

Но лишь с 1898 года началось, по словам Блока, «серьезное писание». Это был период большой творческой напряженности. Ко времени выхода первой книги стихов Блока в конце 1904 года у него накопилось до восьмисот стихотворений, т. е. одиннадцать - двенадцать тысяч строк!..
Это первый период творчества Блока. Биографически он совпадает со страстным увлечением Л. Д. Менделеевой, приведшим к объяснению 7 ноября 1902 года и свадьбе 17 августа 1903 года.
Для понимания раннего периода творчества Блока необходимо помнить, что все стихи этого времени автобиографичны и связаны, главным образом, с любовными переживаниями.
Эти любовные переживания сочетаются у Блока с усилением религиозно-мистических исканий. В это время знакомится он с творчеством философа и поэта Владимира Соловьева и испытывает большое его влияние.
Владимир Соловьев, философ крайне идеалистического и религиозного толка, был и поэтом резко мистической окраски. Влиянием В. Соловьева объясняется своеобразное смешение эротики и мистицизма в ранней лирике Блока, стремление в любом явлении повседневности увидеть отсвет каких-то иных миров, каждое свое чувство представить как проблеск таинственных и непонятных даже самому носители: их томлений и предчувствий.
Таким образом, резкий индивидуализм раннего Блока, находивший свое выражение в крайне узкой по своему отношению к миру интимной любовной тематике, соединялся в его творчестве со стремлением осмыслить в мистическом плане даже и эти реальные переживания. Поэзия Блока приобрела исключительно осложненную, непонятную форму, в которой - за внешней ее значительностью и затрудненностью - по существу скрывалось весьма ограниченное содержание. Автобиографичность и своеобразную зашифрованность своих стихов конца девяностых - начала девятисотых годов сам Блок чувствовал настолько сильно, что под конец своей жизни хотел даже написать комментарий к этим стихам, «воспользоваться приемом Данте, который он избрал, когда писал «Новую жизнь». Сохранившиеся наброски этого комментария позволяют с достаточной ясностью уловить процесс своеобразного перевода простых и реальных фактов и переживаний на язык туманных и расплывчатых мистических намеков.
Так 10 марта 1901 года Блок написал следующее стихотворение:

Пять изгибов сокровенных
Добрых линий на земле.
К ним причастные во мгле
Пять стенаний вдохновенных.

Вы, рожденные вдали,
Мне, смятенному, причастны
Краем дальним и прекрасным,
Переполненной земли.

Пять изгибов вдохновенных,
Семь и десять по краям,
Восемь, девять, средний храм -
Пять стенаний сокровенных.

Но ужасней - средний храм -
Меж десяткой и девяткой,
С черной выспренней загадкой,
С воскуреньями богам.

Трудно, конечно, понять смысл этого стихотворения, очевидны лишь его напряженная мистичность и стремление поэта передать читателю свое ощущение таинственности мира, окружающего человека.
В комментарии Блок пишет по поводу этого стихотворения: «Я встретил Любовь Дмитриевну на Васильевском Ост[рове] (куда я ходил покупать таксу, названную скоро Краббом). Она вышла из саней на Андреевской площади и шла на курсы по 6 Линии, Ср[еднему] проспекту - до 10 Линии, я же, не замеченный Ею, следовал позади (тут витрина фотографии близко от Среднего пр.). Отсюда появились «пять изгибов»... «Мне хотелось запечатать мою тайну, вследствие чего я написал шифрованное стихотворение, где пять изгибов линий означали те улицы, по которым она проходила, когда я следил за ней, не замеченный ею».
Возьмем другой пример - стихотворение от 1 мая 1902 года:

Там - в улице стоял какой-то дом,
И лестница крутая в тьму водила.
Там открывалась дверь, звеня стеклом,
Свет выбегал, - и снова тьма бродила.

Там в сумерках белел дверной навес
Под вывеской «Цветы», прикреплен болтом.
Там гул шагов терялся и исчез
На лестнице - при свете лампы желтом.

Там наверху окно смотрело вниз.
Завешанное неподвижной шторой,
И, словно лоб наморщенный, карниз
Гримасу придавал стене - и взоры...

Там, в сумерках, дрожал в окошках свет,
И было пенье, музыка и танцы.
А с улицы - ни слов, ни звуков нет,-
И только стекол выступали глянцы.

По лестнице над сумрачным двором
Мелькала тень, и лампа чуть светила.
Вдруг открывалась дверь, звеня стеклом,
Свет выбегал, и снова тьма бродила.

Сколько здесь приглушенной тревоги и таинственности, неясных и тревожных чувств! А между тем стихотворение говорит лишь о драматических курсах Читау на Гагаринской улице. Там училась Л. Д. Менделеева. Блок туда ее провожал, и в доме действительно «было пенье, музыка и танцы». Но все бытовые детали, как и в «пяти изгибах», не содержащие в себе, пожалуй, подлинной поэтической основы, в такой мере переключены в план таинственных иносказаний, полунамеков и полушопотов, что приобретают какую-то значительность, которая на поверку оказывается мнимой.
Однако эти примеры вовсе не должны привести к ошибочным выводам о творчестве раннего Блока. Они лишь показывают, что в этот период Блок в силу воздействия на него всего пройденного им жизненного пути оформлял подлинное поэтическое содержание своих стихов очень сложно, запутанно, затрудненно; нужно найти известный ключ к его творчеству девяностых-девятисотых годов, чтобы глубже его оценить и разобраться в Блоке вообще. Дело ведь не только в том, что Блок писал такие стихи. Важна выяснить, что стимулировало их создание, что позволяло этим стихам звучать в определенный период, какие общественные настроения были уловлены Блоком как поэтом. Так или иначе, но начиная с 1898 года Блок выступает как поэт. А поэт - это человек, отражающий жизнь и воздействующий на нее средствами искусства.
При всей узости и интимности кругозора творчества Блока в этот период, при всей его затемненности, оно было именно поэзией, т. е. обобщало в образах определенные явления действительности и оценивало их. Как известно, в лирике живую ткань образа составляют человеческие чувства - переживания, которые рисует поэт в своих стихотворениях.
Эти переживания воспроизводят жизнь того времени в субъективном ее восприятии Блоком. Его субъективные настроения, как было сказано, выражались, прежде всего, в стремлении мистически интерпретировать жизнь. Конечно, не только характер воспитания в семье толкал Блока на этот творческий путь. Была более широкая общественная среда, определявшая настроение и самой семьи, была литература, дававшая Блоку именно такую направленность поэтического внимания. Поэтому творчество Блока в этом периоде являлось не просто зашифрованным мистически дневником его отношений с Л. Д. Менделеевой. Этот дневник приобретал некое обобщенное значение, ибо он отражал какие-то общественные настроения, известное течение общественной мысли.
Индивидуалистическая и мистическая лирика Блока этих лет далека от современного читателя. Но, тем не менее, она представляет для нас существенный интерес прежде всего как документ эпохи, как яркое и конкретное отражение и воспроизведение определенных общественных настроений конца девяностых-начала девятисотых годов.
С другой стороны, этот этап поэтического развития Блока крайне любопытен потому, что чрезвычайно наглядно показывает, откуда приходилось начинать Блоку свой поэтический путь, что приходилось ему преодолевать.
Наконец Блок, как всякий искренний и большой художник, часто оказывался в своем творчестве выше и шире своих субъективных и ошибочных воззрений на мир и отражал поэтому в ряде произведений существенные стороны действительности. Эстетическая значимость таких стихов сохранилась и для нас.
Рассматривая ранний период творчества Блока, мы попытаемся выяснить прежде всего, какие же реальные общественные настроения диктовали Блоку его образы.

Популярные статьи сайта из раздела «Сны и магия»

.

Александр Александрович Блок родился 28 ноября (16го ст. ст.) 1880 г. в Петербурге. Его отец - Александр Львович Блок - был юристом, профессором Варшавского университета. Мать - Александра Андреевна Кублицкая Пиоттух - дочерью ректора Петербургского университета, профессора ботаники Андрея Николаевича Бекетова. Вскоре после рождения сына его родители расстались, поэтому раннее детство Саши Блока про шло в дружной, любящей и высоко культурной семье Бекетовых. Семья жила в ректорском доме в Петербурге, а летние месяцы проводила в своей подмосковной усадьбе Шах матово. Маленькому Блоку было всего шесть месяцев, когда его привезли ту да впервые. С детства Александр Блок полюбил природу, дальние прогулки. Его тетка и первый биограф Мария Андреевна Бекетова рассказывает в своих воспоминаниях, что «с ранних лет начались бесконечные прогулки по ближайшим окрестным лесам и полям. К семи го дам мальчик знал уже все окрестности, хорошо изучил места, где водились белые грибы, где было много земляники, где цвели незабудки, ландыши и т.д. Он особенно любил ходить за грибами, тем более что по свойственной ему необыкновенной зоркости находил их там, где никто их не видел. Придя домой, он, захлебываясь от восторга, рассказывал о своих находках всем, кто не участвовал в его торжестве. Животных любил он до страсти. Дворовые псы были его большими любимцами. Глубокую нежность питал он к зайцам, ежам, любил насекомых, червей и прочих гадов, словом - все живое. (И это осталось на всю его жизнь.) В пять лет Блок сочинял стихи в таком роде: Зая серый, зая милый, Я тебя люблю. Для тебя то в огороде Я капустку и коплю. Или: Жил на свете котик милый. Постоянно был унылый, - Отчего - никто не знал, Котя это не сказал. Жизнь шахматовская была полна».* Маленький Саша любил помогать шахматовскому приказчику во время посева полей «вешить», т.е. ставить вехи из зеленых веток для обозначения засеянных борозд, а осенью 70 * Бекетова М.А. Воспоминания об Александре Блоке. - М., 1990, с. 37. Детство Александра Блока и его стихи для детей Ю.У. Каскинаво время уборочной любил кататься на мешках с рожью. Много времени проводил он в даль них и познавательных прогулках с де душкой Бекетовым, который учил его начаткам ботаники. С дедушкой можно было и пошалить - он «тормошил Сашу, щекотал, опрокидывал к себе на колени и раззадоривал до того, что мальчик визжал и хохотал, как безумный. Домой возвращались очень веселые и довольные, но Саша в совершен но растрепанном виде». Бабушка Бекетова тоже очень любила внука, «она сочиняла ему прибаутки и сказки и смешила и веселила»*. Блок долго и увлеченно играл в детские игры, часто являясь их зачинщиком и коноводом. Самыми близкими его товарищами были двоюродные братья Андрей и Феликс Кублицкие Пиоттух. Они были моложе, во всем его слушались и с удовольствием весе лились все вместе. Саша же, будучи большим мастером на «всякие клоунские выходки и уморительные штуки», никогда не обижал братьев, не дразнил их и не важничал. «Шалостей было много, - вспоминает М.А. Бекетова, - но все какие то безобидные». К пяти годам ребенок выучился читать и в это же время стал сочинять свои первые детские стихи. Воспитываясь в среде, где литература входила в быт семьи, Блок, по его словам, от де дов унаследовал «любовь к литературе и незапятнанное понятие о ее высоком значении», а также усвоил «старинные понятия о литературных ценностях и идеалах»**. Учась в старших классах гимназии, Блок начал издавать рукописный журнал «Вестник». Он сам был редак тором, а сотрудниками - члены семьи: мать, бабушка, тетка и друзья детства: двоюродные братья, Сергей Соловьев, Виктор Недзвецкий, Коля Лозинский; дедушка Бекетов порой выступал как иллюстратор. Журнал выходил в тече ние трех лет: с 1894 по 1897 г. Даже свои детские стихи и сказки начинающий поэт всегда стремился оформить в виде книги или журнала. Так, сочиняя коротенькие рассказы, стихи и ребусы с семи лет, Блок составлял из них маленькие книжечки.

В гимназии

Мария Александровна Грибовская , жена профессора Санкт-Петербургского университета В. М. Грибовского:

Пришла пора отдавать «Сашуру» в гимназию, и студент В. М. Грибовский, близко знавший семью Бекетовых, предложил для облегчения зимних занятий теперь же, летом, приступить к латинскому языку. Жадно принялся мальчик за новый предмет, восхищая порой своего учителя меткими сравнениями, блестящей памятью.

Рим с его героической историей, с его походами, с его дивными архитектурными памятниками не давал мальчику покоя. Стали замечать, что Сашура куда-то исчезает. Приехали как-то раз соседи: профессора Фаминцын и Менделеев со своей маленькой дочкой, сделавшейся впоследствии женой поэта. Все разбрелись по саду искать мальчика, а он в выпачканном матросском костюме, весь потный, в овраге, усердно проводит римские дороги и акведуки.

– Мне еще нужно в стороне от терм Каракаллы закончить «Via Appia», сейчас приду, – пояснил будущий поэт.

Мария Андреевна Бекетова:

В августе 1889 года отправились поступать в гимназию. Впоследствии она была переименована в гимназию Петра I, а в то время она носила название Введенской. Помещается она на Большом проспекте Петербургской стороны, и мать выбрала ее потому, что ходить приходилось недалеко и на пути не было мостов, а стало быть, меньше шансов для простуды. Грибовский приготовил мальчика в первый класс. Саша выдержал вступительный экзамен, но гимназия и вся ее обстановка произвели на него тяжелое впечатление: товарищи, учителя, самый класс – все казалось ему диким, чуждым, грубым. Потом он привык, оправился, но мать поняла свою ошибку: нельзя было отдавать его в гимназию в таком нежном, ребячливом возрасте и из такой исключительной обстановки. ‹…›

Учился он неровно. Всего слабее шла арифметика, вообще математика. По русскому языку дело шло гладко, что не помешало одному курьезному случаю: Блок принес матери свой гимназический дневник, как назывались в то время тетрадки с недельными отчетами об успехах и поведении, и в этом дневнике мать прочла следующее замечание: «Блоку нужна помощь по русскому языку». Подписано: «Киприанович». Так звали их учителя русской словесности, ветхого старца семинарского происхождения. Мать посмеялась и оставила эту заметку без внимания. Что руководило тогда этим Киприановичем – сказать трудно.

Атмосфера Сашиного детства настолько развила его в литературном отношении, что гимназия со своими формальными приемами, разумеется, ничего не могла ему дать. Но древними языками он прямо увлекся. Тут и грамматика была ему мила, а когда он в средних классах начал переводить Овидия, учитель стал щедро осыпать его пятерками, что и помогло ему хорошо окончить курс в 1898 году.

Самуил Миронович Алянский:

Я начал рассказ о себе с того, что первые три класса учился во Введенской гимназии, а с четвертого перешел в гимназию Столбцова.

Вдруг Блок остановил меня вопросом:

– Вы учились во Введенской гимназии? Ведь я тоже там учился, я окончил Введенскую. Скажите, каких преподавателей вы там запомнили?

Я назвал несколько фамилий и среди них преподавателя русского языка Ивана Яковлевича Киприяновича и латиниста, фамилию которого никто из гимназистов не знал, все звали его просто Арноштом; было ли это имя или прозвище, не помню.

Александр Александрович оживился, улыбнулся и сказал:

– Очень интересно. Ведь я тоже учился у Киприяновича и Арношта очень хорошо помню. Киприянович, должно быть, при вас совсем уже старенький был, при мне уже он был седым. Знаете, я у него по русскому языку никогда больше четверки получить не мог. А у вас какая отметка была по русскому?

И дернуло меня сказать, что у меня была пятерка! Но тут же, спохватившись и поняв всю чудовищную нелепость моей пятерки по русскому рядом с четверкой поэта Блока, я сконфузился и поспешил добавить, что моя пятерка была не за грамоту, а за хороший почерк, который Киприянович высоко ценил.

Мария Андреевна Бекетова:

Приехав в Петербург в августе, Саша написал матери, остававшейся еще некоторое время в Шахматове, обстоятельное письмо с описанием своих гимназических занятий. Письмо от 20 августа 1897 года. Саше было около 17 лет. Начинается с описания неинтересных домашних дел и подробного описания уроков в гимназии. Потом идет более интересная часть:

«…Сегодня на французском языке кричали: Vive la France! Vive Felix Faure! Француз был доволен и благодарил. Он знает, где Наугейм, чего я не ожидал от него; он дурак вообще. На гимнастике нам сказали, что мы основа гимназии, на что мы отвечали мяуканьем (по обыкновению!). Космографии учитель новый, зовут его «Сиамец», говорят, он свинья… это покажет будущее!.. Грек и латинист по-прежнему благоволят ко мне. Кучеров притащил из Финляндии огромный финский нож и подарил его мне. Галкину он подарил такой же. Он очень удобен для роли Ромео (т. е. не Галкин, а нож). Мы было сидели в старом классе, но нас переводят в помещение восьмого. Там мы в своей компании, а именно: направо Кучеров, затем по сторонам Галкин, Лейкин, Фосс, Гун и др. Класс огромный (для восьмого) – 34 человека! Выпуск будет особенно большой… Сегодня я ехал в конке и видел артиста и артистку. Они ехали на Финляндский вокзал и рассуждали о том, как трудна такая-то партия, и о других интересных вещах… Гимназия надоела страшно, особенно с тех пор, как я начал понимать, что она ни к чему не ведет… Ты просила меня писать про настроение: оно было все время хорошее, но теперь скверное, отчасти от погоды, а также от других причин. Гимназия совсем не вяжется с моими мыслями, манерами и чувствами. Впрочем, что ж? Я наблюдаю там типы купцов, хлыщей, забулдыг и пр. А таких типов много, я думаю, больше и разнообразнее, чем в каком-нибудь другом месте (в другой гимназии)…»

Анна Ивановна Менделеева:

Шли годы. Саша стал гимназистом, учился, как я слышала, хорошо. Дома товарищами его игр были двоюродные братья, Фероль и Андрей Кублицкие. Саша был живой; способный мальчик, он был старший и руководил всеми играми и предприятиями. Игры его были играми интеллигентного ребенка. Он очень любил представления; знал уже Шекспира, к которому всегда имел особое влечение. Раз мать его попала на следующую сцену: Саша усадил свою маленькую кузину на шкаф, приставил к шкафу лестницу, а внизу на полу поставил младшего двоюродного братишку; они должны были изображать Ромео и Юлию; говорил за них он сам. Бедной Юлии было очень неловко на шкафу, но ослушаться Сашу она не могла и послушно выполняла, что он ей приказывал. Освобождение явилось в лице матери Саши. Затеял он как-то издавать журнал; все члены семьи, начиная с дедушки, были сотрудниками, а он сам сотрудником и редактором. Журнал издавался несколько лет и хранится в семье. В этот период я мало видела Сашу; один только раз, когда ему было лет тринадцать, Андрей Николаевич привез его к нам в Боблово. Дети мои были еще очень маленькие; они занимали старшего гостя, как могли: играли в крокет, ходили смотреть «дерево капитана Гранта», забрались в дупло дуба, в котором стоял стул и маленьких могло поместиться несколько человек, словом, осмотрели все достопримечательности. Расстались друзьями, но в Петербурге не виделись.

Мария Андреевна Бекетова:

В последних классах гимназии Блок начал издавать рукописный журнал «Вестник». Редактором был он сам, цензором – мать, сотрудниками – двоюродные братья, мальчики Лозинский, Недзвецкий, Сергей Соловьев, мать, бабушка, я, кое-кто из знакомых. Дедушка участвовал в журнале только как иллюстратор, и то редко. Все номера «Вестника», по одному экземпляру в месяц, писались, склеивались и украшались рукой редактора. Картинки вырезались из «Нивы», из субботних приложений к «Новому Времени», наклеивались на обложку и в тексте; иногда Блок прилагал свои рисунки пером и красками, очень талантливые. В «Вестнике» он писал и стихи, и повести, и нечто во вкусе Майн-Рида, и даже поместил нелепую пьесу «Поездка в Италию». В пьесе было много глупого, но зато никаких претензий. Она свидетельствовала о полном незнании житейских отношений, так как хотела быть реальной, ее действующие лица были какие-то кутилы, но этого реализма и не хватало автору, и всякого, кто присмотрится к «Вестнику», кроме талантливости и остроумия редактора, поразит и то обстоятельство, что в шестнадцать лет уровень его развития в житейском отношении подошел бы скорее мальчику лет двенадцати.

Было тут и шуточное стихотворение, посвященное любимой собаке Дианке, и объявление с восклицательным знаком: «Диана ощенилась 18-го августа!», и множество объявлений о других собаках вроде того, что: «Ни за что не продам собаку без хвоста!». Были переводы с французского, и ребусы, и загадки.

Один из сотрудников «Вестника», муж сестры Екатерины Андреевны, Платон Николаевич Краснов, особенно любил Блока, повторял его словечки. Был он человек серьезный и невеселый, но Блоку было с ним хорошо. По образованию он был математик, но по склонности – литератор. Он печатал критические статьи и переводы стихов. С Блоком сближала его, между прочим, и любовь к древним. В четвертом классе гимназии мальчик болел корью, пропустил много уроков, и Платон Николаевич сам взялся его подогнать. Дело шло у них хорошо, дружно и весело. А в «Вестнике» вскоре появилось шуточное стихотворение «дяди Платона»: «Цезарева тень, бродя по берегам Стикса, кается в написании комментариев к галльской войне». Заключительные строфы этого стихотворения я приведу:

Я думал, буду славой громок,

Благословит меня потомок

Вотще! Какой-то педагог,

Исполнен тупости немецкой,

Меня соделал казнью детской,

И проклинает меня Блок.

Когда б вперед я это знал,

Я б комментарий не писал.

В одном из номеров «Вестника» в 1894 году помещена милая сказка «Летом». Действующие лица – жуки и муравьи. Стихотворений того времени довольно много, и, между прочим, «Судьба», написанная размером баллады «Замок Смальгольм» Жуковского, в то время любимого поэта Блока. Вот одно из лирических стихотворений этого времени:

Посвящается маме

Серебристыми крылами

Зыбь речную задевая,

Над лазурными водами

Мчится чайка молодая.

На воде букеты лилий,

Солнца луч на них играет,

И из струй реки глубокой

Стая рыбок выплывает.

Облака плывут по небу.

Журавли летят высоко,

Гимн поют хвалебный Фебу,

Чуть колышется осока.

Но лучше всего удавались ему в то время юмористические стихотворения, которых было несколько. Вот одно из них:

Пародия на что-то

Мечты, мечты!

Где ваша сладость?

Благодарю всех греческих богов

(Начну от Зевса, кончу Артемидой)

За то, что я опять увижу тень лесов,

Надевши серую и грязную хламиду.

Читатель! Знай: хламидой называю то,

Что попросту есть старое пальто;

Хотя пальто я примешал для смеха,

Ведь летом в нем ходить – ужасная потеха!

Подкладка вся в дегтю, до локтя рукава.

Я в нем теряю все классически права,

Хотя я гимназист, и пятого уж класса,

Но все же на пальто большая грязи масса.

Ну вот, я, кажется, немного заболтался.

(Признаться, этого-то я и опасался!)

Ведь я хотел писать довольно много,

Хотел я лето описать,

И грязь, и пыльную дорогу…

И что ж!? Мне лень писать опять!

Такой уж мой удел проклятый,

Как только рифмою крылатой

Меня наделит Муза, вновь

Под голову подкладываю руку

И на диван ложусь; читаю только «Новь»,

При этом чувствую ужаснейшую скуку…

Читатель! Если ты прочтешь

Сей дивный стих хоть семь раз кряду,

Морали общей не найдешь!!!

Сергей Михайлович Соловьев:

Он издавал журнал «Вестник», при участии своих двоюродных братьев Кублицких. Тогда уж меня поразила и пленила в нем любовь к технике литературного дела и особенная аккуратность. Тетради журнала имели образцовый вид, на страницах были приклеены иллюстрации, вырезанные из «Нивы» и других журналов. Он подарил мне несколько таких картинок. Когда я дал ему в «Вестник» рассказ, он прислал мне коробку шоколадных сардин, написав, что это – в подарок, а не в виде гонорара, который будет выслан после.

Желая поговорить со мною на интересующую меня тему, он завел речь о богослужении. Предложил отслужить вместе утреннюю литургию в саду и достал откуда-то подобие ораря. Утром жители Шахматова была неожиданно разбужены довольно странными возгласами, доносившимися из сада.

Мария Андреевна Бекетова:

Приведу одну интересную запись, касающуюся описываемого периода Сашиной жизни. Это так называемые «Признания», т. е. анкетный лист с вопросами, ответы на которые написаны Сашиной рукой еще летом 1897 г. Сбоку пометка «Наугейм, 21 июня (3 июля) 1897 г.». После печатной надписи «Признания» идут вопросы и ответы:

Признания

Главная черта моего характера Нерешительность.

Качество, какое я предпочитаю в мужчине Ум.

Качество, какое я предпочитаю в женщине

Мое любимое качество Ум и хитрость.

Мой главный недостаток Слабость характера.

Мое любимое занятие Театр.

Мой идеал счастья Непостоянство.

Что было бы для меня величайшим несчастьем

Однообразие во всем.

Чем я хотел бы быть Артистом импер. театров.

Место, где я хотел бы жить Шахматово.

Мой любимый цвет Красный.

Мой любимый цветок Роза.

Мое любимое животное Собака и лошадь.

Моя любимая птица Орел, аист, воробей.

Мои любимые писатели прозаики – иностранные –

Мои любимые писатели прозаики – русские

Гоголь, Пушкин.

Мои любимые поэты – иностранные Шекспир.

Мои любимые поэты – русские

Пушкин, Гоголь, Жуковский.

Мои любимые художники – иностранные –

Мои любимые художники – русские

Шишкин, Волков, Бакалович.

Мои любимые композиторы – иностранные –

Мои любимые композиторы – русские –

Мои любимые герои в художественных произведениях

Гамлет , Петроний, Тарас Бульба.

Мои любимые героини в художественных произведениях Наташа Ростова.

Мои любимые герои в действительной жизни

Иоанн IV, Нерон, Александр II, Петр I.

Мои любимые героини в действительной жизни

Екатерина Великая.

Мои любимые пища и питье Мороженое и пиво.

Мои любимые имена

Александр, Константин и Татьяна.

Что я больше всего ненавижу Цинизм.

Какие характеры в истории я всего более презираю

Малюта Скуратов, Людовик XVI.

Каким военным подвигом я всего более восхищаюсь

Леонида и 300 спартанцев.

Какую реформу я всего более ценю

Отмена телесных наказаний.

Каким природным свойством я желал бы обладать

Силой воли.

Каким образом я желал бы умереть

На сцене от разрыва сердца.

Теперешнее состояние моего духа

Хорошее и почти спокойное.

Ошибки, к которым я отношусь наиболее снисходительно

Те, которые человек совершает необдуманно.

Мой девиз Пусть чернь

слепая суетится. Не нам бессильной подражать… и т. д.

А. Блок.

Из книги Спендиаров автора Спендиарова Мария Александровна

В гимназии Его посадили рядом с неряшливо одетым мальчиком по фамилии Заворотний. Саша почувствовал себя стесненно: широко расположившись на парте, мальчик бесцеремонно разглядывал его круглыми глазами.На уроке арифметики он стал понукать Сашу: «Что сидишь? Полчаса

Из книги Илья Николаевич Ульянов автора Трофимов Жорес Александрович

Окончание гимназии. «Кармен» Вернувшись в Симферополь, юноши застали там гастроли все той же труппы Черепенникова. Более чем когда-либо Саша стал мечтать о столичных оперных представлениях, о которых ему рассказывал Виктор Добровольский.Осенью Леня поступил в

Из книги Роковые иллюзии автора Костелло Джон

Какой быть гимназии? К месту новой службы Илья Николаевич ехал с настроением почти праздничным. Лето 1863 года было светлым и радостным. 25 августа он женился на Машеньке Бланк и был предельно счастлив. Негромкую свадьбу сыграли в Кокушкине. А через несколько дней молодые

Из книги Володя Ульянов автора Веретенников Николай Иванович

Из книги Пристрастные рассказы автора Брик Лиля Юрьевна

Рассказы о гимназии Много рассказывал Володя и о других симбирских преподавателях, например об учителе математики, который укорял ученика, не знавшего урока: «Что, братец, урока ты не знаешь! Видно, «по Свияге я пройду, руки в боки подопру», - говорил он, намекая словами

Из книги Воспоминания автора Авилова Лидия Алексеевна

Из книги RAEM - мои позывные автора Кренкель Эрнст Теодорович

[Окончание гимназии] Я держала выпускные экзамены. И вот на выпускном экзамене по русскому языку случилось нечто, что я сочла чудом. Перед тем как начать вызывать учениц для устного ответа, наш учитель стал раздавать листки с письменными работами. Это были

Из книги Чехов без глянца автора Фокин Павел Евгеньевич

В гимназии для богачей Шинель или не шинель? Рысаки и керосиновый бидон. Мои соученики - Соня Гаррель, Анатолий Горюнов, Борис Ливанов. «Царь Эдип» и «Красная Шапочка». За музыкантским столиком в богатом доме. История солдатских ботинок. Мои друзья - книги. Коллекция

Из книги Франко автора Хинкулов Леонид Федорович

В таганрогской гимназии Василий Васильевич Зеленко:Поступил Чехов в гимназию в 1868 г., кончил в 1879 г. Пробыл в гимназии 11 лет; учился посредственно-средне, скорее ниже среднего; два раза оставался на второй год: в III-м классе и в V-м; в III-м из-за математики, да и по географии

Из книги Гоголь без глянца автора Фокин Павел Евгеньевич

III. В ДРОГОБЫЧСКОЙ ГИМНАЗИИ Там же, в Дрогобыче, в 1867 году Ивась поступил в гимназию.Здесь повторилось то же, что и в василианской школе: весь первый класс деревенского мальчика продержали на последней - «ослиной лавке». Но при переходе во второй класс он получил вторую

Из книги Гумилев без глянца автора Фокин Павел Евгеньевич

В Нежинской гимназии Пантелеймон Александрович Кулиш:По воспоминаниям его соучеников, Гоголь представляется нам красивым белокурым мальчиком, в густой зелени сада Нежинской гимназии, у вод поросшей камышом речки, над которою взлетают чайки, возбуждавшие в нем грезы

Из книги Блок без глянца автора Фокин Павел Евгеньевич

В Царскосельской гимназии Анна Андреевна Гумилева:В 1903 году семья вернулась в Царское Село. Здесь мальчики поступили в Царскосельскую классическую гимназию. Директором ее был известный поэт Иннокентий Федорович Анненский .Дмитрий Иосифович Кленовский:Я был

Из книги Бунин без глянца автора Фокин Павел Евгеньевич

В гимназии Мария Александровна Грибовская, жена профессора Санкт-Петербургского университета В. М. Грибовского:Пришла пора отдавать «Сашуру» в гимназию, и студент В. М. Грибовский, близко знавший семью Бекетовых, предложил для облегчения зимних занятий теперь же,

Из книги Повседневная жизнь старой русской гимназии автора Шубкин Николай Феоктистович

В Елецкой гимназии Иван Алексеевич Бунин. Из письма к А. Коринфскому. 18 ноября 1895 г.:Десяти лет меня отдали в Елецкую гимназию, где курса я, к счастью, не докончил по болезни… Вера Николаевна Муромцева-Бунина:Отец поместил его (в 1881–1882 гг. - Сост.) в нахлебники к

Из книги автора

Начальница нашей гимназии 8 октябряНачальница нашей гимназии - дама с большими претензиями. Но так как по положению о женских гимназиях она является не больше как инспектором или старшей классной дамой, не имеющей никакой власти над педагогическим персоналом и над

Из книги автора

Женские и мужские гимназии 16 августаВажная новость в нашем педагогическом мире - это утвержденные летом новые штаты мужских учебных заведений. Учителя мужских гимназий и реальных училищ могут быть довольны, т<ак> к<ак> материальное положение их значительно

16 ноября 1880 года в Петербурге Александра Андреевна, навсегда расставшись с мужем, родила сына - Александра Блока .

С самого рождения его окружали бабушка, прабабушка, мать, тетки, няня. Безграничное, чрезмерное обожание, чуть ли не культ!

Стоило ему заплакать - и сам профессор Бекетов брал его на руки, прохаживался с ним по всему дому, показывал кораблики на реке. На всю жизнь у него осталась необычайная тяга к кораблям. Дедушка стал его первым другом: с ним они играли в разбойников, переворачивая вверх дном всю квартиру, ходили на прогулки, из года в год все более продолжительные. Возвращались голодные, перепачканные, зато с трофеями: какой-нибудь необыкновенной фиалкой или неизвестной разновидностью папоротника.

Раннее развитие и красота мальчика восхищали почтенных профессоров. Менделеев познакомил его со своей дочкой, годом моложе его. На набережных прохожие оборачивались, чтобы полюбоваться прелестными детьми, гулявшими под присмотром нянь.

До чего же он хорош на своей первой фотографии: тонкое личико, большие глаза, светлые кудри и широкий кружевной воротник!

В пять лет он еще был болтливым и тогда же сочинил свои первые стихи:

Зая серый, зая милый,

Я тебя люблю.

Для тебя-то в огороде

Я капустку и коплю.

Жил на свете котик милый,

Постоянно был унылый, -

Отчего - никто не знал,

Котя это не сказал:

Он дружил со всяким зверьем: дворовыми псами, ежами, ящерицами. И не ведал, что такое враг, ведь все окружающие были к нему добры. Но дороже матери он никого не знал.

Тайные узы, соединявшие их, никогда не порвутся. Их взаимная привязанность проявлялась в постоянном беспокойстве, в почти болезненной заботливости. Долгое время мать оставалась его лучшей советчицей и самым близким другом. Именно она - осознанно или нет - привила ему страсть к творчеству. Когда Блоку было девять лет, она, желая дать ему отца, вновь вышла замуж - за офицера Кублицкого.

Нервная, со слабым сердцем женщина, мечтавшая об идеальной любви, так и не обрела счастья. То, чем одарила ее природа, не могло осуществиться. В сыне видела она единственную надежду ускользнуть от небытия. Он стал для нее единственной опорой, способной придать ее жизни смысл. И он всегда возвращался к ней, к своим истокам: ведь благодаря ей он познал в детстве огромное, безоблачное счастье.

Но пока его жизнь состояла из игр, прогулок, волшебных сказок. Все, что было ему дорого, он старался держать под рукой: собачек, парусники, которые он пускал плавать по озеру, клей, картон и бумагу, чтобы переплетать книжки и мастерить кораблики.

Раз в год отец приезжал повидаться с сыном, но им не о чем было разговаривать. К тому же юный Блок становился все более молчаливым: хотели научить его французскому, но он так мало говорил с гувернанткой-француженкой, что пришлось ее уволить.

Привольней всего он себя чувствовал летом, в загородном имении Шахматово. Оно не походило на те «дворянские гнезда», в которых жили великие писатели XIX века. Скромный дом, окруженный густым садом. Профессор Бекетов купил его, потому что неподалеку жил его друг - Менделеев; впоследствии Шахматово перешло по наследству к Блоку . Расположенный на полпути из Петербурга в Москву, в чаще бескрайнего казенного леса, сам дом был еле виден за столетним липами. К озеру вела еловая аллея; повсюду - заросли старых деревьев, кустов жасмина, сирени, шиповника, которые нравились хозяевам больше, чем «английский парк». Здесь Блок учился ходить, говорить, читать, любить животных. И здесь он начал сочинять стихи.

Позже он напишет: «С раннего детства я помню постоянно набегавшие на меня лирические волны...»

На вокзал семейство доставляла старая лошадь, которой правил сам Блок . Они возвращались в Петербург, на новую квартиру супругов Кублицких, очень далеко, в казармах лейбгвардии Гренадерского полка, рядом с Ботаническим садом. Река там поуже, набережные не такие роскошные. Но и тут плавали корабли, работали подъемные краны, на приколе стояли лодки.

Гимназия была недалеко от дома. Начались занятия, вместе с ним учились товарищи, двоюродные братья.

Проходит несколько лет: ему уже четырнадцать, он - главный редактор журнала «Вестник», выходившего в одном экземпляре. Бабушка Блока сочиняет поэмы, а мать - сказки. Дед рисует к ним картинки. Дяди, тети - все принимают участие. В семье только и разговоров, что о литературе: кузены соперничают, и Блок пишет свои первые стихи: эпиграммы, пародии на темы семейной жизни, чувствительные вирши, по большей части посвященные матери, воспевавшие лунный свет, весну в Шахматове. В общем, ничего особенного.

В шестнадцать лет он открыл для себя театр, и это впечатление перевернуло всю его жизнь. На театральных утренниках он смотрит классические спектакли: Грибоедова , Мольера, Шекспира. Шекспир особенно поразил его неистовством страстей и буйством фантазии. Он хочет играть сам. Где угодно, перед любым, кто готов его слушать, он произносит монологи из «Макбета» и «Гамлета». Решено: он будет актером.

В 1897 году он едете матерью в Бад-Наугейм, водный курорт в Германии. Александра Андреевна страдает сердечным и нервным заболеванием, впоследствии усилившимся.

Блоку семнадцать: он хорош собой, задумчив, молчалив, в несколько старомодной манере декламирует Майкова и Фета и мечтает сыграть Гамлета на профессиональной сцене; как и большинство его сверстников, он еще немного ребячлив, но уже склонен к фатовству. Ему несвойственны ненасытная любознательность, жажда знаний, обычно присущие юности. Да и впоследствии он не пристрастится к чтению: чужие мысли его не увлекают. Лишь собственные чувства, помыслы, волнения отражены в его творчестве.

Здесь он встретил Ксению Садовскую, замужнюю, очень красивую женщину, десятью годами старше него. И здесь, в приятной обстановке светского курортного города, вдали от всех тревог и обязательств, пережил свою первую любовь. Любовь безмятежную, нежную и прекрасную, полную юношеской свежести: память о ней запечатлена в нескольких довольно невыразительных стихах, замечательных разве что своим эклектическим романтизмом.

Влюбленные вновь встретятся в Петербурге; затем свидания становятся все реже и постепенно прекращаются. И все же Блок никогда не сможет забыть это первое пробуждение чувств. Двенадцатью годами позже он напишет:

Эта юность, эта нежность -

Что для нас она была?

Всех стихов моих мятежность

Не она ли создала?

Жизнь давно сожжена и рассказана,

Только первая снится любовь,

Как бесценный ларец перевязана

Накрест лентою алой, как кровь.

(Из цикла «Через двенадцать лет»)