Музыка Дмитрий Селипанов, стихи Марина Цветаева. Фрагмент спектакля "Я ИСКАЛА ТЕБЯ..."

Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!
То шатаясь причитает в поле - Русь.
Помогите - на ногах нетверда!
Затуманила меня кровь-руда!
И справа и слева
Кровавые зевы,
И каждая рана:
- Мама!
И только и это
И внятно мне, пьяной,
Из чрева - и в чрево:
- Мама!
Все рядком лежат -
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Где свой, где чужой?
Белый был - красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был - белый стал:
Смерть побелила.
- Кто ты? - белый? - не пойму! - привстань!
Аль у красных пропадал? - Ря - азань.
И справа и слева
И сзади и прямо
И красный и белый:
- Мама!
Без воли - без гнева -
Протяжно - упрямо -
До самого неба:
- Мама!
Декабрь 1920

Одно из заключительных стихотворений сборника «Лебединый стан», написанного в 1917-1920 годах, и буквально, с исторической точностью отразившего события революции и гражданской войны. Для Марины Цветаевой эти пять лет были тяжелейшим временем: бытовая неустроенность, нужда, смерть младшей дочери Ирины, разлука с мужем - прапорщиком Добровольческой армии Л.Корнилова. Однако идейный замысел Лебединого стана глубже, чем личные мотивы. Это попытка осмыслить революцию, свидетелем которой она оказалась, и тревога за будущее России.

В декабре 1920 года гражданская война в России почти закончилась, настало время подведения горестных итогов…
К. Мочульский писал: «Это причитание - быть может, самое сильное из всего, написанного Цветаевой» (хотя тогда, в 20м году многие вершинные её произведения ещё не были написаны).
Форма - заплачка-причитание.
Связь матери-Руси с сыновьями осуществляется не через разум, не через голос, а «из чрева - и в чрево», это связь глубинная, утробная, во многом иррациональная.
Стон "Мама" вынесен в отдельную укороченную строку. Примета цветаевского стиля -пропуск глагола - придает стихотворению особый драматизм: «И каждая рана: - Мама!»
Если традиционно любой похоронный плач - это некий безответный диалог, то у Цветаевой мать получает отклик - предсмертный стон, но это еще более усиливает безысходность и растерянность Руси, которая не может помочь всем своим детям, убивающим друг друга, спасти их от гибели.

Интонация плача задается уже обращением к адресату причети в начале стихотворения: «Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь». Эта строка отсылает нас к другому цветаевскому стихотворению из «Лебединого стана»: «Белогвардейцы! Белые грузди // Песенки русской». С одной стороны, обыгрывается русская пословица «Назвался груздем - полезай в кузов», так подчеркнута верность долгу. С другой стороны, в народной поэзии сын традиционно ассоциируется с белым грибочком

Из интервью с Шацкой: "- Есть ли в программе номер, который вы исполняете с особенным вдохновением?
- Например, "Ох, грибок, ты мой грибочек". Мне показалось, что по звучанию оно очень напоминает русские народные плачи. Лишь только увидев музыку, напевая про себя, я поняла, что это самый сильный номер в спектакле, кульминация всего действа"

О.А. Скрипова

«ПРИЧИТАЮЩАЯ РУСЬ»:

СТИХОТВОРЕНИЕ «ОХ, ГРИБОК ТЫ МОЙ, ГРИБОЧЕК, БЕЛЫЙ ГРУЗДЬ»

В КОНТЕКСТЕ ЛИРИЧЕСКОЙ КНИГИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ «ЛЕБЕДИНЫЙ СТАН»

«За 1917 - 1922 г. у меня получилась целая книга так называемых гражданских (добровольческих) стихов. Писала ли я книгу? Нет. Получилась книга. Для торжества белой идеи? Нет. Но белая идея в них торжествует», - так отзывалась Марина Цветаева о книге «Лебединый стан»1, которая не была издана при жизни поэта. Впервые «Лебединый стан» был напечатан в 1957 году в Мюнхене. М.Л. Гаспаров отмечает, что к 17-му году «монолит цветаевской лирики, державшийся единством авторского самоутверждения, раскалывается на несколько частей. Воинствующие отклики на современность ложатся отдельно и складываются в конце концов в “Лебединый стан”, с противоположной стороны ложатся воинствующие выходы из современности в то, что Цветаева назвала “Романтика”»2.

«Лебединый стан» (1917 - 1920) включает 61 стихотворение. Весь сборник проникнут героическим, патриотическим пафосом, здесь прославляется Белая армия, в которой служил С.Эфрон: «Белый поход, ты нашел своего летописца» («Буду выспрашивать волны широкого Дона...», 1920). Однако это далеко не бесстрастный летописец, не случайно Цветаеву называют «поэтом хулы и хвалы», говорят о «пламенности» ее риторики. Внешне метасюжет книги организован историей героического похода и поражения добровольчества, причем параллельно разворачивается роковой и необратимый процесс гибели России: «Россия! - Мученица! - С миром - спи!». Как отмечает В.А. Маслова, «осмысление революции с самого начала оказывается не политическим, а социально-культурным и психологическим: тема гибели в огне революции нравственных ценностей, определявших целую эпоху. Эта тема ис-

1 Цветаева М.И. Поэт о критике // Марина Цветаева об искусстве. М., 1991. С. 42

2 Гаспаров М.Л. От поэтики быта к поэтике слова // Гаспаров М.Л. О русской поэзии: Анализы, интерпретации, характеристики. СПб., 2001. С. 141.

3 Иваск Ю. Благородная Цветаева // Марина Цветаева в критике современников: В 2-х ч. М., 2003.

Ольга Александровна Скрипова - кандидат филологических наук, доцент кафедры современной русской литературы Уральского государственного педагогического университета.

полнена трагизма»4. Мир рисуется как хаос: «Мракобесие. - Смерч. - Содом».

Книга стихов воспринимается как последний крик души в трагических обстоятельствах: «Я эту книгу, как бутылку в волны, Кидаю в вихри войн» («Я эту книгу поручаю ветру...», 1920). Ведь лирическая героиня не просто переживает разлуку с любимым, находящимся в стане обреченных, но и остро со-переживает белогвардейцам, царю, всему народу, поруганной Москве и России, разминувшейся со своей историей. Тема разлуки, разминовения - центральная тема цветаевского творчества.

В экстремальной ситуации страдания лирической героини достигают предела, отсюда -активное использование гипербол:

Семь мечей пронзали сердце Богородицы над Сыном.

Семь мечей пронзили сердце,

А мое - семижды семь.

В «Лебедином стане» мы видим разные лики лирической героини: надменная аристократка, восхищающаяся «породой» («Поступью сановнически-гордой...», 1918), и представительница простого народа («Дорожкою простонародною.», 1919); поэт-летописец с «крылатой душой» и плакальщица. Лирическая героиня то отождествляет себя с офицером, воином («Есть в стане моем офицерская прямость...»5), то, напротив, подчеркивает в себе женское начало (жена, мать, Ярославна-страдалица, мо-литвенница за народ). Многоликость цветаевской лирической героини обусловлена, прежде всего, сложным комплексом противоречивых переживаний, вызванных революционной эпо-

4Маслова В.А. Вербализованное авторское «я» М. Цветаевой (По сборнику «Лебединый стан») // Марина Цветаева: личные и творческие встречи, переводы ее сочинений: Восьмая цветаевская международная научно-тематическая конференция: Сб. докл. М, 2001. С.37.

5 Это стихотворение, по воспоминаниям Цветаевой, ей «постоянно заказывали в Москве 1920 г., называя его «про красного офицера»:

И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сэром Скрежещет - корми - не корми!

Как будто сама я была офицером В октябрьские смертные дни.

«Есть нечто в стихах, что важнее их смысла: - их звучание» (Цветаева М. Поэт и время // Марина Цветаева об искусстве. М., 1991. С. 59).

хой, крушением всех устоев, разрывом человеческих связей.

В начале книги много как будто сторонних наблюдений: зарисовки живой реальности, реакция на сообщения газет, чувства и мысли по поводу происходящего в голодной полуразрушенной, поруганной Москве. Постепенно нарастает экспрессия, появляются натуралистические образы: «Пурпуровый маша рукой беспалой, / Вопит калека, тряпкой алой / Горит безногого костыль, И красная - до неба - пыль» («Взятие Крыма», 1920). Образы становятся плакатно заостренными, гражданская война вырастает до масштабов вселенской битвы черного и белого, тьмы и света, Христа и Антихриста: «Белогвардейцы! Черные гвозди / В ребра Антихристу» («Белогвардейцы! Гордиев узел.», 1918). Внешние связи рушатся, поэтому опора ищется поэтом в языке, в звуковых перекличках, появляются звуковые метафоры: «За словом: долг напишут слово: Дон», «срамом и смрадом». Пока эти художественные приемы способствуют усилению публицистического воздействия стихов, ведь книга проникнута духом полемики. В следующих сборниках проникновение в структуру языка будет связано с постижением основ бытия, с онтологической трагедией человека в мире.

К концу книги актуализируются жанры молитвы («Об ушедших - отошедших.», 1920) и плача («Плач Ярославны»,1920; «Буду выспрашивать воды широкого Дона.», 1920). Лирическая героиня - Ярославна, к которой приходит страшная весть, а несут ее силы стихии (ветер). Образ Ярославны в русской художественной традиции символизирует верность, любовь, супружеский долг. Ярославна, оплакивающая Игоря и русское воинство, оборачивается Русью, скорбящей о своих сыновьях. Если в первые годы революции Цветаева была с теми, кто в данный момент побежден против торжествующего победителя6, то постепенно в стихах крепнет убеждение, что в гражданской войне победителей не будет. Поэт оплакивает всех погибших в братоубийственной войне.

Трагическая панихида облечена в форму традиционной русской заплачки-причитания («Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь.», 1920). К. Мочульский писал: «Это причитание - быть может, самое сильное из всего, написанного Цветаевой»7. Здесь много-

6 Отметим, что в «Лебедином стане» у Цветаевой звучит молитва и о «Царскосельском Ягненке Алексии», и о Стеньке Разине, обо всех, «В страшную воронку втянутых / Обольщенных и обманутых».

7 Мочульский К. Русские поэтессы. Марина Цветаева и Анна Ахматова // Марина Цветаева в критике: В 2 ч. Ч. 1. М., 2003. С. 131. Конечно, многие вершинные произведения Цветаевой

вековая традиция народной обрядовой поэзии диалогически соотносится с современным поэтическим сознанием.

Стихотворение интересно в плане субъектной организации: здесь всего одна фраза от лирического повествователя: «То шатаясь причитает в поле Русь», эта строка вводит в лирическую ситуацию, задает эмоциональный тон стихотворения, настраивает на восприятие причети. Остальное стихотворение - сама причеть Руси, прямая речь с включением коротких стонов раненых. Здесь максимально реализована диалогическая природа жанра. С одной стороны, это «исповедь на миру»: просьба о помощи, крик страдания обращены ко всему свету, «к людям добрым». С другой стороны, это обращение к конкретному адресату - к солдатам, сыновьям. Лирическая героиня сливается с образом матери-Руси, пьяной от крови и горя, теряющей рассудок:

Помогите - на ногах не тверда!

Затуманила меня кровь-руда.

Даже речь ее становится невнятной, нарушаются грамматические связи: «И только и это и внятно мне, пьяной». Мать слышит только голос страдания своих сыновей. Вообще в стихотворении нагнетается мотив крови, страдания:

И справа и слева Кровавые зевы И каждая рана.

Кровь обагрила

Связь матери-Руси с сыновьями осуществляется не через разум, не через голос, а «из чрева - и в чрево», это связь глубинная, утробная, во многом иррациональная. Это не скорбь души, а страшный «вопль вспоротого нутра», убитые - ее плоть. В материнской причети особо тесная связь, плотная сращенность между субъектом и объектом. Здесь нет красных и белых, своих и чужих:

Все рядком лежат -Не развесть межой.

Поглядеть: солдат.

Г де свой, где чужой?

Белый был - красным стал:

Кровь обагрила.

Красным был - белый стал:

Смерть побелила.

Здесь Цветаева обыгрывает символические цветовые обозначения двух станов - белых и красных, употребляет их в буквальном смысле. Смерть совершает бытийную метаморфозу,

тогда еще не были написаны, но такой отзыв современника дорогого стоит.

стирает социальные различия, перед лицом смерти и перед лицом России-матери красные и белые равны. Да и сами раненые сыновья забывают о вражде, помнят лишь о своей земле, своей малой родине: « - Аль у красных пропадал? - Ря-азань». Обратим внимание на то, что Цветаева использует бедные глагольные рифмы «обагрила - побелила», даже повторяет одно слово вместо рифмы «стал - стал». Такие рифмы - знак высшего отчаяния и жестокой простоты, наготы смерти.

Лейтмотив стихотворения - зов «Мама!», жалобный, безнадежный, детский. Повторяясь, он занимает все лирическое пространство стихотворения, вырастает «до самого неба». К тому же этот стон вынесен в отдельную укороченную строку. Примета цветаевского стиля -пропуск глагола - придает стихотворению особый драматизм: «И каждая рана: - Мама!» Словно нет сил на сознательное действие, только на бессознательный стон, «без воли -без гнева». Если традиционно любой похоронный плач - это некий безответный диалог, то у Цветаевой мать получает отклик - предсмертный стон, но это еще более усиливает безысходность и растерянность Руси, которая не может помочь всем своим детям, убивающим друг друга, спасти их от гибели.

Интонация плача задается уже обращением к адресату причети в начале стихотворения: «Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь». Эта строка отсылает нас к другому цветаевскому стихотворению из «Лебединого стана»: «Белогвардейцы! Белые грузди // Песенки русской». С одной стороны, обыгрывается русская пословица «Назвался груздем - полезай в кузов», так подчеркнута верность долгу. С другой стороны, в народной поэзии сын традиционно ассоциируется с белым грибочком.

Народно-поэтическая традиция поддержана использованием слов субъектной оценки, уменьшительно-ласкательной лексики: «гри-

бок», «грибочек», «рядком», много устаревших, причем именно простонародных форм: «аль», «не развесть», «кровь-руда» (свойственное

фольклору тавтологическое удвоение понятия). Скорбь нарастает за счет риторических вопросов: «Где свой, где чужой?»; «Кто ты? - белый?»; «Аль у красных пропадал?» Сам глагол «пропадал» многозначен: 1) «долго был»,

2) «погибал». Ритмико-синтаксические и лексические повторы, параллель между 2-3 и 7-8 строфами, которые выполняют функцию своеобразного рефрена, усиливают эмоциональный накал. Обратим внимание на то, что очень часто повторяется союз и: «и каждая рана», «и только и это и внятно», «и справа и слева и сза-

ди и прямо и красный и белый». Здесь этот соединительный союз вызывает ощущение наваждения, всеобъемлемости страдания.

Особое напряжение передается с помощью смены ритма и способа рифмовки. Полимет-ричность и деление на строфы - признак индивидуально-поэтического стиля ХХ века. Протяжность и надрывная напевность длинных строк (шестистопный хорей с пиррихиями) сменяется короткими отрывочными возгласами (дольник, двухстопный амфибрахий), к тому же в стихотворении строки и строфы разной длины, рифмы то смежные, то перекрестные. Такой неровный, будто пьяный ритм несет особую экспрессию, экспрессию скорби, отчаяния.

Звуковой строй стиха, в особенности ассонансы, также способствуют созданию интонации плача: здесь много открытых звуков, особенно часто повторяется звук А: «шатаясь», причитает», «на ногах не тверда», «затуманила меня», «руда», «справа», «кровавые», «рана», «мама», «и справа», «и сзади и прямо», «красный». Слово солдата даже графически протягивается с помощью тире: «Ря-азань». Все конечные слоги рифмы в двух последних строфах открытые, протяжный стон вырывается на просторы вселенной:

Без воли, без гнева -Протяжно - упрямо -До самого неба:

Силой материнского чувства лирическая героиня Цветаевой возвышается над братоубийством. Обращение к жанру причети связано с потребностью поэта в момент общенациональной трагедии, страшной разобщенности общества вернуться к стихии родной речи, которая соприкасается с первоосновами бытия8, фундаменту национального единства. Это именно русский женский способ поэтического самовыражения, голос, выражающий неизбывное горе русской судьбы.

В целом, в сборнике «Лебединый стан» мы видим стремление Цветаевой найти аналогии своим переживаниям в культуре, в народной поэзии, но по сравнению с более ранними книгами, здесь усиливается ощущение царящего в мире хаоса, что подготавливает дальнейшие сдвиги в цветаевской поэтической системе, усиление экспрессионистического начала.

8 Не случайно к жанру причети обращается в эти годы и А. Ахматова в стихотворении «Не бывать тебе в живых.» (1921).

От редакции: На будущей неделе выйдет в свет фотоальбом «Революция и Гражданская война в России. 1917-1922 гг.». Это уникальное издание, в котором представлено более 500 редких фотографий и копий документов, многие из которых публикуются впервые. Инициатором подготовки несколько лет назад выступил петербургский предприниматель и общественный деятель Андрей Михайлович Коротаев . Научную работу по подготовке фотоальбома осуществил коллектив ученых-историков под руководством докторов исторических наук Василия Жановича Цветкова и Руслана Григорьевича Гагкуева . В состав коллектива входили и сотрудники « » доктор исторических наук Андрей Александрович Иванов и кандидат исторических наук Дмитрий Игоревич Стогов , а также главный редактор Анатолий Дмитриевич Степанов , который выступал и в роли координатора проекта.

Издание фотоальбома выполнил издательский дом «Достоинство», который будет заниматься его распространением. Позднее мы сообщим нашим читателям, где можно будет приобрести это издание. Фотоальбом можно будет также купить в редакции « », либо заказать через редакцию, подробности мы сообщим чуть позже.

А сегодня мы предлагаем читателю обращение известного журналиста главного редактора издательства «Достоинство» , опубликованное еще в далеком 1990 году в 6-м номере журнала «Родина», который в ту пору возглавлял Владимир Петрович.

В ответ, как сообщил нам Долматов, «мы получили тогда более 10 000 писем в поддержку этого Обращения и от имени этих десяти тысяч обратились к тогдашнему Президенту страны Б. Ельцину. В ответ - ни слова, тогдашним властям было не до примирения... И каково же было мое удивление, когда в 2005 году в крохотном сибирском селе Карымкары - его и на карте-то не найдешь - я увидел памятный знак жертвам Гражданской войны. Могильная плита - в красном и белом расцветах, на ней - четверостишие М. Цветаевой: "Белым был - красным стал..." Над могилой - высокий крест. Его воздвигли в 2005-м школьники с учительницей истории Лидией Эльзесер. На этом кладбище упокоились более ста односельчан, которых Гражданская война развела по разные стороны баррикады. Учительница рассказала мне, что Обращение в журнале Родина буквально перевернуло ей душу, но для единодушия села потребовалось еще 15 лет».

Это обращение четвертьвековой давности не только не утратило своей актуальности, но и во многом выражает то настроение, которым руководствовались в своих трудах составители фотоальбома.

Все рядком лежат -

Не развесть межой.

Поглядеть: солдат.

Где свой, где чужой?

Белый был - красным стал:

Кровь обагрила.

Красным был - белый стал:

Смерть побелила.

М. Цветаева

И вот заросли, а потом и совсем пропали могилы ратников Белого дела. «Белая Гвардия, путь твой высок..» О красных память щедрее - в мраморе, в обелисках. Но сколько и их, красноармейцев, засыпанных хлоркой во рвах и оврагах, брошенных в степи, сожжённых и утопленных?!

Точное число жертв с обеих сторон никогда не удастся установить. Лучшие российские умы гибли тысячами. Они лежат, погребённые и непогребённые, лишённые вечного покоя Братья и сестры, бившиеся некогда в смертельной хватке.

Зачем, Господи?!

Чтобы святое растоптать в прах? Чтобы могилы их поросли бурьяном? Чтобы в генную память народа внедрить вирус братоубийственной бойни?

Коллективизация и голод обошлись в 8-10 миллионов человеческих жизней. С 1930-х по 1950-е годы достреливали тех, кто уцелел от бессудных репрессий и казней.

Мы прошли не через одно испытание, но никогда не выходили из него чистыми, умиротворенными, ибо вели жатву счастья... гильотиной.

Теперь снова задаёмся проклятым вопросом: кто виноват?

Ошиблись все: и те, и эти, и не будем выносить на суд людской спор о том, кто более виновен.

Хватит крови! Пора понять: на розни ничего светлого не построишь, кровь рождает только кровь.

Мы все - люди очень разные. Ленин, Сталин, советская империя - вот те исторические символы и коды, в которых одни наши современники ищут исторические параллели, теоретические концепции и опору для себя.

Но существуют и другие, не приемлющие социализма большевистского толка, да и социализма вообще. Это представители консервативно-почвенного направления, миллионы русских, видящих спасение России в возврате к Православию, империи и монархии. Они тоже ищут себе исторических предшественников, свою почву в различных течениях русской истории, в том числе и в белогвардейской.

Давний спор не окончен, и может вспыхнуть с новой силой.

Не признав прав партнера по диалогу на сосуществование в прошлом, нам не создать гражданского мира в настоящем, не уберечься от новой розни.

Да, две России - Красная и Белая - боролись друг с другом насмерть. Да, одни расстреливали других и не видели возможности компромиссов. Но и те, и другие -наши соотечественники. И потому примиримся. Примиримся с прошлым. Причастим души добру, причастим милосердию, ибо нет во Вселенной более прочной опоры.

С Гражданской войны началось раздвоение России.

Общий памятник павшим - белым и красным - вот то место на Русской земле, откуда вновь начнется соединение этих двух начал.

Погребенные и отпетые, наши Братья и Сестры, перестанут взывать к отмщению, и наша память очистится отдуха гражданских войн.

Мы перешагнули через ненависть к недавнему врагу: обихаживаем могилы немецких солдат, лёгших в нашу землю во время Отечественной войны. Так неужели не сможем подняться над междоусобной борьбой, неужели не справим тризну по своим собратьям?

Верим: настанет день и поднимется печальный обелиск, встанут на четырех его сторонах белые и красные - рядом, со своими знаменами.

Они дрались на четырех фронтах - Северном, Южном, Восточном и Западном, но победы не одержал никто. Но сегодня можно посмотреть друг другу в глаза и протянуть друг другу руки.

Все они - русские, украинцы, белорусы, калмыки, татары... - все были подданными одной Державы. И все - один русский народ.

Историческое примирение - одна из главных задач новой России. И мы призываем читателей, всех людей доброй воли по обе стороны границы поддержать идею создания общего памятника нашим соотечественникам - белым и красным.

Сочинение

Поэзия Цветаевой, чуткая на звуки, различала голоса бесчисленных дорог, уходящих в разные концы света, но одинаково обрывающихся в пучине войны: «Мировое началось во мгле кочевье…». В канун революции Цветаева вслушивается в «новое звучание воздуха». Родина, Россия входила в ее душу широким полем и высоким небом. Она жадно пьет из народного источника, словно предчувствуя, что надо напиться в запас перед безводьем эмиграции. Печаль переполняет ее сердце. В то время как, по словам Маяковского «уничтожились все середины», и «земной шар самый на две раскололся полушарий половины» - красную и белую.

Цветаева равно готова была осудить и тех и других - за кровопролитие:

Все рядком лежат,

Не развесть межой.

Поглядеть: солдат!

Где свой, где чужой?

Октябрьскую революцию Цветаева не приняла. Лишь много позднее, уже в эмиграции, смогла она написать слова, прозвучавшие как горькое осуждение самой же себе: «Признай, минуй, отвергни Революцию - все равно она уже в тебе - и извечно… Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос, - нет». Но пришла она к этому сознанию непросто.

Лирика Цветаевой в годы революции и Гражданской войны, когда она вся была поглощена ожиданием вести от мужа, который был в рядах белой армии, проникнута печалью и надеждой. Она пишет книгу стихов «Лебединый стан», где прославляет белую армию. Но, правда, прославляет ее исключительно песней глубочайшей скорби и траура, где звучат многие мотивы женской поэзии XIX века.

В 1922 году Цветаевой было разрешено выехать за границу к мужу. Эмиграция окончательно запутала и без того сложные отношения поэта с миром, со временем. Она и в эмиграции не вписывалась в общепринятые рамки. Марина любила, как утешительное заклинание, повторять: «Всякий поэт, по существу, эмигрант… Эмигрант из Бессмертия во Время, невозвращенец в свое время!»

В статье «Поэт и время» Цветаева писала: «Есть такая страна - Бог, Россия граничит с ней, - так сказал Рильке, сам тосковавший по России всю жизнь». Тоскуя на чужбине по родине и даже пытаясь издеваться над этой тоской, Цветаева прохрипит как «раненое животное, кем-то раненное в живот».

Тоска по родине!

Давно Разоблаченная морока!

Мне совершенно все равно

Где совершенно одиноко.

Она даже с рычанием оскалит зубы на свой родной язык, который так обожала:

Не обольщусь и языком Родным, его призывом млечным.

Мне безразлично - на каком

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст…

Затем следует еще более отчужденное, надменное:

И все - равно, и все - едино…

И вдруг попытка издевательства над тоской по родине беспомощно обрывается, заканчиваясь гениальным по своей глубине выдохом, переворачивающим весь смысл стихотворения в душераздирающую трагедию любви к родине:

Но если по дороге - куст

Встает, особенно - рябина…

Только три точки.

Но в этих точках - мощное, бесконечно продолжающееся во времени, немое признание в такой сильной любви, на какую неспособны тысячи вместе взятых стихотворцев, пишущих не этими великими точками, каждая из которых как капля крови.

В цветаевской лирике 30-х годов звучат разные мотивы, один из сильнейших - тоска по родине, любовь к ней - до боли, до готовности к любой жертве:

Ты! Сей руки своей лишусь,

Хоть двух!

Губами подпишусь

На плахе: распрь моих земля

Гордыня, родина моя!

Революция и белая гвардия: «Лебединый стан»

Главное из того, что было создано Цветаевой в лирике за пятилетие с февральских дней 1917 г. до ее отъезда из Советской России весной 1922 г., - сборник «Лебединый стан». Как сборник, как отдельная самостоятельная книга «Лебединый стан» не состоялся, т.е. по разным причинам не был издан, лишь отдельные стихотворения, в него входившие, без какой-либо оговорки включались в подборки стихов автора, хронологически соотносимые с «Лебединым станом». Совершенно ясно, что нельзя говорить о творчестве поэта без учета этой книги, хотя так и получилось. В литературоведении почти общим местом стали рассуждения об аполитичности Цветаевой в пореволюционное лихолетье. С изъятием «Лебединого стана» оставшаяся часть произведений как будто подтверждает справедливость такого вывода, с учетом же его - все выглядит совсем иначе. Не следует, разумеется, делать из Цветаевой убежденного врага Красной Революции, диссидента первых лет советской власти, но и выхолащивать общественно-политическое содержание ее творчества нельзя.

Еще со времен 1905 г. русская интеллигенция имела возможность убедиться, что революция как социально-исторический феномен огромной разрушительной силы никого не оставляет в стороне равнодушным, властно втягивая человеческие судьбы в орбиту своего могучего влияния. Такой большой и чуткий художник, как Цветаева, ни при каких условиях не мог остаться безучастным к тому, что совершалось в России. Важнейшим событием жизни Цветаевой, определившим «сюжет» «Лебединого стана», стал отъезд в январе 1918 г. ее мужа С. Эфрона, прапорщика пехотного полка, в белогвардейскую Добровольческую армию Л. Корнилова. Но идейный замысел Цветаевой много глубже, сложнее и масштабней: это не просто лирическая реакция на внешние раздражители, это попытка видения и осмысления революции, свидетелем которой она оказалась, в контексте истории, с выявлением ее истоков в прошлом и тревожным заглядыванием в будущее. Примечательно, что большинство стихотворений, раскрывающих важную в «Стане» тему кризиса и конца русского самодержавия, были написаны до возникновения темы белой гвардии, еще в 1917 г. «Пал без славы Орел двуглавый. / - Царь! - Вы были неправы!» - это ее отклик на Февральскую революцию. Но, укоряя самодержца за неумение справиться со своими обязанностями властителя страны, она больше всего страшится русской привычки взимать кровавую плату за все прегрешения; вот почему тут же возникает тревога жуткого предчувствия общности судеб царевича Алексея и «голубя углицкого» - Дмитрия. А первопричину всех бед поэт видит в деятельности Петра I. Цветаева, таким образом, оказалась сторонницей пронесенной через два века русской истории идеи осуждения петровских нововведений, и сторонницей решительной, тем более, что главную опасность этих начинаний она видит не в попрании славянофильской русской «самости», а в тех катастрофических последствиях, которые совершаются в современности:

Ты под котел кипящий этот -

Сам подложил углей!

Родоначальник - ты - Советов,

Ревнитель Ассамблей!

Родоначальник - ты - развалин...

Сведены воедино эпохи, отстоящие друг от друга на два с лишним века: «На Интернацьонал - за терем! / За Софью - на Петра!»

Революционная современность воссоздана Цветаевой в цикле «Москве», который сопоставим с «московскими» стихами предреволюционных лет. На смену могучему и радостному перекатывающемуся колокольному звону, славившему Москву, пришел «жидкий звон, постный звон». А сама столица, не покорившаяся ни Самозванцу, ни Бонапарту, боярыней Морозовой на дровнях гордо возражавшая Петру, повергнута ныне в печаль и позор: «Где кресты твои святые? - Сбиты. - / Где сыны твои, Москва? - Убиты».

В мае 1917 г. Цветаевой была написана миниатюра:

Из строгого, стройного храма

Ты вышла на визг площадей...

Свобода! - Прекрасная Дама

Маркизов и русских князей.

Свершается страшная спевка, -

Обедня еще впереди!

Свобода! - Гулящая девка

На шалой солдатской груди!

Перекличка с Блоком очевидна, с его стихами начала века и особенно - с «Двенадцатью», с тем, однако, существенным уточнением, что поэма Блока к тому времени еще не была создана, как, впрочем, и Октябрьская революция еще не состоялась («Обедня еще впереди!»). Общность мирочувствования поэтов поразительна, но единство интонаций соотнесено с разными историческими реалиями. Октябрьский рубеж разведет их, и через год лирическая героиня Цветаевой ощутит не упоение шалых дней обретения свободы, а горечь и стыд за время, когда даже солнце как смертный грех и когда нельзя считать себя человеком (цикл «Андрей Шене») Саакянц А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. - М.: Эллис Лак, 1999. - 816с.

Центральный цикл сборника «Дон» открывается на высокой и трагической ноте: «Белая гвардия, путь твой высок! / Черному дулу - грудь и висок». Символика названия «Лебединый стан» прозрачна и понятна. Чистота и святость дела спасения отечества утверждается Цветаевой в возвышенных образах: Добровольческая армия, Вандея XX века, несет в себе начала чести, верности, благородства; в любом своем стихотворении цикла Цветаева, обыгрывая близость слов, поставила рядом «долг» и «Дон». Однако если первоначально она еще могла выразить надежду, что войдет в столицу Белый полк, то вскоре все переменилось. Судьба Добровольческой армии известна: она была разбита в боях. И главной темой «Лебединого стана» становится трагедия белого движения: страдания, муки и смерть-сон, и над всем - высокая скорбь героини. Ее герой принадлежит к тем, о ком она патетически восклицает: «Белогвардейцы! Гордиев узел / Доблести русской!» - и «Как будто сама я была офицером / В октябрьские смертные дни». Ощущение речитатив-но-распевного плача Ярославны возникает задолго до того, как появляется стихотворение «Плач Ярославны». Слияние любви, верности и скорби цветаевской героини перекликается со строками «Слова о полку Игореве»:

Буду выспрашивать воды широкого Дона,

Буду выспрашивать воды турецкого моря,

Смуглое солнце, где ворон, насытившись, дремлет.

Скажет мне Дон: - Не видал я таких загорелых!

Скажет мне море: - Всех слез моих плакать - не хватит!

Солнце в ладони уйдет, и прокаркает ворон:

Трижды сто лет живу - кости не видел белее!

Я журавлем полечу по казачьим станицам:

Плачут! -дорожную пыль попрошу: провожает!

Машет ковыль - трава вслед распушила султаны,

Красен, ох. красен кизил на горбу Перекопа!

Лучшие стихотворения сборника, воплощающие тему белого похода, - «Белая гвардия, путь твой высок!..», «Кто уцелел - умрет, кто мертв - воспрянет...», «Семь мечей пронзили сердце...», «Где лебеди? - А лебеди ушли...», «Если душа родилась крылатой...», «Бури-вьюги, вихри-ветры вас взлелеяли...» и др. Все исследователи сходятся во мнении, что именно в начале 1920-х поэтический голос Цветаевой обрел мощь и раскрепощенность.

Все же неверно рассматривать «Лебединый стан» Цветаевой лишь как реквием Добровольческой армии. Это верно в той мере, в какой стихи переплавили ее личное чувство любви и тревоги за близкого ей человека; более расширительно - «Лебединый стан» Цветаевой обнаруживает своеобразие цветаевского гуманистического кредо: правда, а значит, и сочувствие на стороне слабых и гонимых. Но подлинно философского обобщения мысль поэта достигает к концу сборника. Всякий большой художник, осмысливая события такого масштаба, как гражданская война, с неизбежностью приходит к выводу: мир политической вражды, тем более кровавая междоусобица, по сути, губительна для страны, победа в войне своих со своими всегда иллюзорна, в ней победители теряют не меньше побежденных. Потому не только по белой гвардии скорбь героини Цветаевой. В декабре 1920г., когда гражданская война в европейской части России закончилась и настало время подводить горестные итоги, написано одно из заключительных стихотворений сборника «Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!.,». Выразительна картина, нарисованная поэтом:

Все рядком лежат -

Не развесть межой.

Поглядеть: солдат.

Где свой, где чужой?

Белый был - красным стал:

Кровь обагрила.

Красным был - белый стал:

Смерть побелила.

И справа и слева,

И сзади и прямо

И красный и белый:

Подход Цветаевой к раскрытию темы белой гвардии предвосхищает гуманистический пафос, которым будут наполнены создававшиеся в середине 20-х годов «Белая гвардия» и «Дни Турбиных» Михаила Булгакова.

Отношение Цветаевой с веком строится по законам дискуссии, а не притяжения или отторжения. Можно сказать, что Марина Цветаева приветствовала события Февраля и Октября семнадцатого года, и это будет правда. Можно сказать, что она прокляла в "Моих службах" главную действующую силу революции - большевиков, и это тоже будет правда. Можно сказать, что политические перипетии этого времени оставили Цветаеву равнодушной, и здесь немалая доля правды. Вот такая сложная картина.

Как чуткий художник, Марина Цветаева не могла не чувствовать исчерпанности культурного и интеллектуального потенциала предреволюционной России. Ощущение неизбежности перемен переполняет ее лирику того периода. Однако наступившие перемены больно ударили по Цветаевой прежде всего в плане личном: разлука с мужем, смерть младшей дочери Ирины от голода, бытовая неустроенность. Вместе с тем восприятие революции не ограничивалось проекцией на биографию. Чутким слухом поэта она гораздо раньше, чем Блок или Мандельштам, не говоря уже о более молодом Маяковском, уловила в музыке революции будущие черты рабского единомыслия. Революция сколько угодно могла бунтовать против прошлого; бунт против будущего был отменен явочным порядком. В новом названии России - РСФСР - Цветаевой услышалось нечто страшное и жестокое, и в конце концов она заявила, что не может жить в стране, состоящей из одних согласных.

Впрочем, для отъезда за границу были и семейные причины. В 1921 году через И.Г. Эренбурга она восстанавливает связь с мужем-эмигрантом, а затем усиленно хлопочет о выезде. В мае 1922 года Цветаева покинула РСФСР со сложным и противоречивым чувством, природу которого она, вероятно, так до конца и не осознала Шатин Ю.В. Цветаева М. В полемике с веком. - Новосибирск, 1991. - С. 3-19.