Тынянов Юрий Николаевич - (Великая судьба России). Кюхля. Тынянов и Кюхля: избирательное сродство

Вильгельм кончил с отличием пансион.

Он приехал домой из Верро изрядно вытянувшийся, ходил по парку, читал Шиллера и молчал загадочно. Устинья Яковлевна видела, как, читая стихи, он оборачивался быстро и, когда никого кругом не было, прижимал платок к глазам.

Устинья Яковлевна незаметно для самой себя подкладывала потом ему за обедом кусок получше.

Вильгельм был уже большой, ему шел четырнадцатый год, и Устинья Яковлевна чувствовала, что нужно с ним что-то сделать.

Собрался совет.

Приехал к ней в Павловск молодой кузен Альбрехт, затянутый в гвардейские лосины, прибыла тетка Брейткопф, и был приглашен маленький седой старичок, друг семьи, барон Николаи. Старичок был совсем дряхлый и нюхал флакончик с солью. Кроме того, он был сластена и то и дело глотал из старинной бонбоньерки леденец. Это очень развлекало его, и он с трудом мог сосредоточиться. Впрочем, он вел себя с большим достоинством и только изредка путал имена и события.

– Куда определить Вильгельма? – Устинья Яковлевна с некоторым страхом смотрела на совет.

– Вильгельма? – переспросил старичок очень вежливо. – Это Вильгельма определить? – и понюхал флакончик.

– Да, Вильгельма, – сказала с тоскою Устинья Яковлевна.

Все молчали.

– В военную службу, в корпус, – сказал вдруг барон необычайно твердо. – Вильгельма в военную службу.

Альбрехт чуть-чуть сощурился и сказал:

– Но у Вильгельма, кажется, нет расположения к военной службе.

Устинье Яковлевне почудилось, что кузен говорит немного свысока.

– Военная служба для молодых людей – это все, – веско сказал барон, – хотя я сам никогда не был военным… Его надо зачислить в корпус.

Он достал бонбоньерку и засосал леденчик.

В это время Устинька-Маленькая вбежала к Вильгельму. (И мать и дочь носили одинаковые имена. Тетка Брейткопф называла мать Justine, а дочку Устинькой-Маленькой.)

– Виля, – сказала она, бледнея, – иди послушай, там о тебе говорят.

Виля посмотрел на нее рассеянно. Он уже два дня шептался с Сенькой, дворовым мальчишкой, по темным углам. Днем он много писал что-то в тетрадку, был молчалив и таинствен.

– Обо мне?

– Да, – зашептала Устинька, широко раскрыв глаза, – они хотят тебя отдать на войну или в корпус.

Виля вскочил.

– Ты знаешь наверное? – спросил он шепотом.

– Я только что слышала, как барон сказал, что тебя нужно отправить на военную службу в корпус.

– Клянись, – сказал Вильгельм.

– Клянусь, – сказала неуверенно Устинька.

– Хорошо, – сказал Вильгельм, бледный и решительный, – ты можешь идти.

Он опять засел за тетрадку и больше не обращал на Устиньку никакого внимания.

Совет продолжался.

– У него редкие способности, – говорила, волнуясь, Устинья Яковлевна, – он расположен к стихам, и потом, я думаю, что военная служба ему не подойдет.

– Ах, к стихам, – сказал барон. – Да, стихи – это уже другое дело.

– Стихи – это литература.

Тетка Брейткопф сказала медленно и отчеканивая каждое слово:

– Он должен поступить в Лицею.

– Но ведь это, кажется, во Франции – Lycee, – сказал барон рассеянно.

– Нет, барон, это в России, – с негодованием отрезала тетка Брейткопф, – это в России, в Сарском Селе, полчаса ходьбы отсюда. Это будет благородное заведение. Justine, верно, даже об этом знает: там должны, кажется, воспитываться, – и тетка сделала торжествующий жест в сторону барона, – великие князья.

– Прекрасно, – сказал барон решительно, – он поступает в Lycee.

Устинья Яковлевна подумала:

«Ах, какая прекрасная мысль! Это так близко».

– Хотя, – вспомнила она, – великие князья там не будут воспитываться, это раздумали.

– И тем лучше, – неожиданно сказал барон, – тем лучше, не поступают и не надо. Вильгельм поступает в Lycee.

– Я буду хлопотать у Барклаев, – взглянула Устинья Яковлевна на тетку Брейткопф. (Жена Барклая де Толли была ее кузина.) – Ее величество не нужно слишком часто тревожить. Барклаи мне не откажут.

– Ни в каком случае, – сказал барон, думая о другом, – они вам не смогут отказать.

Барон смутился.

– Куда отвезти? – спросил он с недоумением. – Но Lycee ведь не во Франции. Это в Сарском Селе. Зачем отвозить?

– Ах, Бог мой, – сказала тетка нетерпеливо, – но их там везут к министру, графу Алексею Кирилловичу. Барон, вы старый друг, и мы надеемся на вас, вам это удобнее у министра.

– Я сделаю все, решительно все, – сказал барон. – Я сам отвезу его в Lycee.

– Спасибо, дорогой Иоанникий Федорович.

Устинья Яковлевна поднесла платок к глазам.

Барон тоже прослезился и разволновался необычайно.

– Надо его отвезти в Lycee. Пусть его собирают, и я его повезу в Lycee.

Слово Lycee его заворожило.

– Дорогой барон, – сказала тетка, – его надо раньше представить министру. Я сама привезу к вам Вильгельма, и вы поедете с ним.

Барон начинал ей казаться институткой. Тетка Брейткопф была maman Екатерининского института.

Барон встал, посмотрел с тоской на тетку Брейткопф и поклонился:

– Я, поверьте, буду ждать вас с нетерпением.

– Дорогой барон, вы сегодня ночуете у нас, – сказала Устинья Яковлевна, и голос ее задрожал.

Тетка приоткрыла дверь и позвала:

– Вильгельм!

Вильгельм вошел, смотря на всех странным взглядом.

– Будь внимателен, Вильгельм, – торжественно сказала тетка Брейткопф. – Мы решили сейчас, что ты поступишь в Лицею. Эта Лицея открывается совсем недалеко – в Сарском Селе. Там тебя будут учить всему – и стихам тоже. Там у тебя будут товарищи.

Вильгельм стоял как вкопанный.

– Барон Иоанникий Федорович был так добр, что согласился сам отвезти тебя к министру.

Барон перестал сосать леденец и с интересом посмотрел на тетку.

Тогда Вильгельм, не говоря ни слова, двинулся вон из комнаты.

– Что это с ним? – изумилась тетка.

– Он расстроен, бедный мальчик, – вздохнула Устинья Яковлевна.

Вильгельм не был расстроен. Просто на эту ночь у него с Сенькой был назначен побег в город Верро. В городе Верро ждала его Минхен, дочка его почтенного тамошнего наставника. Ей было всего двенадцать лет. Вильгельм перед отъездом обещал, что похитит ее из отчего дома и тайно с ней обвенчается. Сенька будет его сопровождать, а потом, когда они поженятся, все втроем будут жить в какой-нибудь хижине, вроде швейцарского домика, собирать каждый день цветы и землянику и будут счастливы.

Ночью Сенька тихо стучит в Вилино окно.

Все готово.

Вильгельм берет свою тетрадку, кладет в карман два сухаря, одевается. Окно не затворено с вечера – нарочно. Он осторожно обходит кровать маленького Мишки, брата, и лезет в окно.

В саду оказывается жутко, хотя ночь светлая.

Они тихо идут за угол дома – там они перелезут через забор. Перед тем как уйти из отчего дома, Вильгельм становится на колени и целует землю. Он читал об этом где-то у Карамзина. Ему становится горько, и он проглатывает слезу. Сенька терпеливо ждет.

Они проходят еще два шага и наталкиваются на раскрытое окно.

У окна сидит барон в шлафроке и ночном колпаке и равнодушно смотрит на Вильгельма.

Вильгельм застывает на месте. Сенька исчезает за деревом.

– Добрый вечер. Bon soir, Guillaume, – говорит барон снисходительно, без особого интереса.

– Добрый вечер, – отвечает Вильгельм, задыхаясь.

– Очень хорошая погода – совсем Венеция, – говорит барон, вздыхая. Он нюхает флакончик. – Такая погода в мае бывает, говорят, только в високосный год.

Вильгельм кончил с отличием пансион. Родственники решают определить его в только что основанный Царскосельский лицей. На приёме у министра Разумовского он встречается с Мишей Яковлевым, Ваней Пущиным, Антоном Дельвигом. Василий Львович Пушкин привозит туда своего племянника Сашу. Девятнадцатого октября 1811 г. в присутствии царя и приближённых к нему особ происходит торжественное открытие лицея. Вильгельм не отрываясь слушает вдохновенную речь профессора нравственных наук Куницына.

В лицее Вильгельм получает кличку Кюхля. Товарищи его любят, но то и дело над ним подшучивают. После того как «паяс» Яковлев под всеобщий смех пародийно изображает сцену обручения Кюхли с девочкой Минхен, Вильгельм в отчаянии бежит топиться в пруду. Его спасают. «Ты же не Бедная Лиза», - увещевает друга рассудительный Пущин.

Учится Кюхля хорошо, он одержим честолюбием и втайне мечтает о том, что великий Державин именно ему, Вильгельму Кюхельбекеру, передаст свою лиру. Однако на переводном экзамене в декабре 1814 г. наибольшее впечатление на посетившего лицей Державина производят стихи Пушкина. Вильгельм искренне радуется за друга: «Александр! Горжусь тобой. Будь счастлив». Пушкин приводит Кюхлю в компанию гусара Каверина, где ведутся вольнолюбивые разговоры, но Вильгельм не чувствует себя своим среди этих «насмешников».

По окончании лицея Кюхельбекер преподаёт русскую словесность в благородном пансионе при Педагогическом институте. Свои стихи он теперь посвящает Жуковскому. С Пушкиным же отношения складываются не совсем гладко: из-за едкой эпиграммы со словами «и кюхельбекерно и тошно» дело однажды доходит до дуэли, заканчивающейся, к счастью, примирением.

Учительство вскоре надоедает Вильгельму, он хочет по совету Пушкина полностью заняться литературой, посещает «четверги» влиятельного журнального деятеля Греча, где знакомится с Рылеевым и Грибоедовым. В печати появляются смелые стихи Кюхельбекера, в которых он поддерживает сосланного на юг Пушкина. Кюхля бывает у Николая Ивановича Тургенева, где вновь встречается с Куницыным, с лицейскими друзьями, участвует в политических дебатах. Вскоре он подаёт в отставку и отправляется за границу в качестве секретаря знатного вельможи Нарышкина.

Свобода! Свобода! В Германии Вильгельм переполнен разнообразными впечатлениями, ему довелось побеседовать с Людвигом Тиком и даже с великим Гете. Тем временем царю доносят о крамольных стихах Кюхельбекера, и тот приказывает установить секретный надзор за молодым поэтом. В Париже, в зале Атеней, Вильгельм читает лекции о русской словесности, открыто выступая против крепостного рабства. Его высылают из Франции по распоряжению префекта полиции. Побывав в Италии, Кюхельбекер возвращается в Петербург.

Здесь ему никак не удаётся найти службу, пока царь не решает отправить «беспокойного молодого человека в столь же беспокойную страну» - на Кавказ, в канцелярию генерала Ермолова. У Вильгельма рождается романтический проект «двинуть» Ермолова в Грецию, на помощь тамошним повстанцам. Грибоедов трезво советует другу «немного остыть». Да и сам Кюхельбекер начинает смотреть на вещи по-иному после того, как Ермолов на его глазах приказывает расстрелять одного из черкесских главарей.

Недолго прослужив на Кавказе, Вильгельм поселяется в смоленском имении Закуп у своей сестры Устиньки и её мужа Григория Андреевича Глинки. Он влюбляется в приехавшую к Глинкам в гости Дуню Пушкину, молодые люди клянутся друг другу в любви, но материальные обстоятельства не дают возможности даже помышлять о женитьбе. Беспокойный характер Вильгельма доставляет немало хлопот родственникам: то он вместе со слугой Семеном облачается в крестьянские одежды, то, увидев, как сосед-помещик истязает обмазанного дёгтем мужика, проучает хлыстом озверевшего крепостника. Кюхельбекер вновь оказывается в Москве, потом в Петербурге, где занимается чёрной журнальной работой у Греча и Булгарина. Его поселяет у себя дома Александр Одоевский, поддерживающий друга и душевным участием, и деньгами.

Рылеев, готовящий восстание, принимает Кюхельбекера в члены тайного общества. Четырнадцатого декабря с двумя пистолетами за поясом Вильгельм мечется между московским и финляндским полками, пытается разыскать скрывшегося Трубецкого. Оказавшись вместе в братом Мишей и Иваном Пущиным среди офицеров и солдат Гвардейского экипажа, Вильгельм трижды целится в великого князя Михаила, но всякий раз случается осечка. По восставшим начинают палить из орудий. Вильгельм хочет поднять людей и повести их в бой, но поздно: остаётся бросить пистолет в снег и покинуть площадь.

Коллежского асессора Кюхельбекера по высочайшему повелению разыскивают повсюду. Вильгельму между тем удаётся добраться до Закупа, потом попасть в Варшаву, где его узнают по указанным в «афише» приметам и арестовывают. Дуня пытается хлопотать о женихе, доходит до самого Николая, просит разрешения обвенчаться с Вильгельмом и последовать за ним в Сибирь, но получает отказ.

Кюхля томится в одиночной камере, ведя воображаемые разговоры с друзьями, вспоминая прошедшее. Его переводят в Динабургскую крепость, по дороге происходит случайная встреча с проезжающим мимо Пушкиным. Из крепости Вильгельм пишет Грибоедову, не зная, что тот уже погиб в Тегеране. Начинаются последние странствия Кюхли: Баргузин, Акша, Курган, Тобольск.

В Баргузине Вильгельм строит себе избу, понемногу забывает о Дуне, потом получает от неё последнее письмо: «Я решилась не ехать к вам. Сердце стареет Нам ведь уже сорок стукнуло». Вильгельм женится на грубой и мужиковатой дочери почтмейстера Дронюшке. Через месяц после свадьбы он узнает, что какой-то гвардеец убил на дуэли Пушкина. По дороге в Курган Вильгельм три дня проводит в Ялуторовске у Пущина, вызывая искреннюю жалость друга и своим дряхлым обликом, и неудавшейся семейной жизнью. Во время предсмертной болезни Кюхля видит во сне Грибоедова, в забытьи говорит с Пушкиным, вспоминает Дуню. «Он лежал прямой, со вздёрнутой седой бородой, острым носом, поднятым кверху, и закатившимися глазами».

I

Вильгельм кончил с отличием пансион. Он приехал домой из Верро изрядно вытянувшийся, ходил по парку, читал Шиллера и молчал загадочно. Устинья Яковлевна видела, как, читая стихи, он оборачивался быстро и, когда никого кругом не было, прижимал платок к глазам. Устинья Яковлевна незаметно для самой себя подкладывала потом ему за обедом кусок получше. Вильгельм был уже большой, ему шел четырнадцатый год, и Устинья Яковлевна чувствовала, что нужно с ним что-то сделать. Собрался совет. Приехал к ней в Павловск молодой кузен Альбрехт, затянутый в гвардейские лосины, прибыла тетка Брейткопф, и был приглашен маленький седой старичок, друг семьи, барон Николаи. Старичок был совсем дряхлый и нюхал флакончик с солью. Кроме того, он был сластена и то и дело глотал из старинной бонбоньерки леденец. Это очень развлекало его, и он с трудом мог сосредоточиться. Впрочем, он вел себя с большим достоинством и только изредка путал имена и события. -- Куда определить Вильгельма? -- Устинья Яковлевна с некоторым страхом смотрела на совет. -- Вильгельма? -- переспросил старичок очень вежливо. -- Это Вильгельма определить? -- и понюхал флакончик. -- Да, Вильгельма, -- сказала с тоскою Устинья Яковлевна. Все молчали. -- В военную службу, в корпус, -- сказал вдруг барон необычайно твердо. -- Вильгельма в военную службу. Альбрехт чуть-чуть сощурился и сказал: -- Но у Вильгельма, кажется, нет расположения к военной службе. Устинье Яковлевне почудилось, что кузен говорит немного свысока. -- Военная служба для молодых людей -- это все, -- веско сказал барон, -- хотя я сам никогда не был военным... Его надо зачислить в корпус. Он достал бонбоньерку и засосал леденчик. В это время Устинька-Маленькая вбежала к Вильгельму. (И мать и дочь носили одинаковые имена. Тетка Брейткопф называла мать Justine, а дочку Устинькой-Маленькой.) -- Виля, -- сказала она, бледнея, -- иди послушай, там о тебе говорят. Виля посмотрел на нее рассеянно. Он уже два дня шептался с Сенькой, дворовым мальчишкой, по темным углам. Днем он много писал что-то в тетрадку, был молчалив и таинствен. -- Обо мне? -- Да, -- зашептала Устинька, широко раскрыв глаза, -- они хотят тебя отдать на войну или в корпус. Виля вскочил. -- Ты знаешь наверное? -- спросил он шепотом. -- Я только что слышала, как барон сказал, что тебя нужно отправить на военную службу в корпус. -- Клянись, -- сказал Вильгельм. -- Клянусь, -- сказала неуверенно Устинька. -- Хорошо, -- сказал Вильгельм, бледный и решительный, -- ты можешь идти. Он опять засел за тетрадку и больше не обращал на Устиньку никакого внимания. Совет продолжался. -- У него редкие способности, -- говорила, волнуясь, Устинья Яковлевна, -- он расположен к стихам, и потом, я думаю, что военная служба ему не подойдет. -- Ах, к стихам, -- сказал барон. -- Да, стихи -- это уже другое дело. Он помолчал и добавил, глядя на тетку Брейткопф: -- Стихи -- это литература. Тетка Брейткопф сказала медленно и отчеканивая каждое слово: -- Он должен поступить в Лицею. -- Но ведь это, кажется, во Франции -- Lycee 1 , -- сказал барон рассеянно. -- Нет, барон, это в России, -- с негодованием отрезала тетка Брейткопф, -- это в России, в Сарском Село, полчаса ходьбы отсюда. Это будет благородное заведение. Justine, верно, даже об этом знает: там должны, кажется, воспитываться, -- и тетка сделала торжествующий жест в сторону барона, -- великие князья. 1 Лицей (франц.). -- Прекрасно, -- сказал барон решительно, -- он поступает в Lycee. Устинья Яковлевна подумала: "Ах, какая прекрасная мысль! Это так близко". -- Хотя, -- вспомнила она, -- великие князья там не будут воспитываться, это раздумали. -- И тем лучше, -- неожиданно сказал барон, -- тем лучше, не поступают и не надо. Вильгельм поступает в Lycee. -- Я буду хлопотать у Барклаев, -- взглянула Устинья Яковлевна на тетку Брейткопф. (Жена Барклая де Толли была ее кузина). -- Ее величество не нужно слишком часто тревожить. Барклаи мне не откажут. -- Ни в каком случае, -- сказал барон, думая о другом, -- они вам не смогут отказать. -- А когда ты переговоришь с Барклаем, -- добавила тетка, -- мы попросим барона отвезти Вильгельма и определить его. Барон смутился. -- Куда отвезти? -- спросил он с недоумением. -- Но Lycee ведь не во Франции. Это в Сарском Селе. Зачем отвозить? -- Ах, бог мой, -- сказала тетка нетерпеливо, -- по их там везут к министру, графу Алексею Кирилловичу. Барон, вы старый друг, и мы надеемся на вас, вам это удобнее у министра. -- Я сделаю все, решительно все, -- сказал барон. -- Я сам отвезу его в Lycee. -- Спасибо, дорогой Иоанникий Федорович. Устинья Яковлевна поднесла платок к глазам. Барон тоже прослезился и разволновался необычайно. -- Надо его отвезти в Lycee. Пусть его собирают, и я его повезу в Lycee. Слово Lycee его заворожило. -- Дорогой барон, -- сказала тетка, -- его надо раньше представить министру. Я сама привезу к вам Вильгельма, и вы поедете с ним. Барон начинал ей казаться институткой. Тетка Брейткопф была maman Екатерининского института. Барон встал, посмотрел с тоской на тетку Брейткопф и поклонился: -- Я, поверьте, буду ждать вас с нетерпением. -- Дорогой барон, вы сегодня ночуете у нас, -- сказала Устинья Яковлевна, и голос ее задрожал. Тетка приоткрыла дверь и позвала: -- Вильгельм! Вильгельм вошел, смотря на всех странным взглядом. -- Будь внимателен, Вильгельм, -- торжественно сказала тетка Брейткопф. -- Мы решили сейчас, что ты поступишь в Лицею. Эта Лицея открывается совсем недалеко -- в Сарском Селе. Там тебя будут учить всему -- и стихам тоже. Там у тебя будут товарищи. Вильгельм стоял как вкопанный. -- Барон Иоанникий Федорович был так добр, что, согласился сам отвезти тебя к министру. Барон перестал сосать леденец и с интересом посмотрел на тетку. Тогда Вильгельм, не говоря ни слова, двинулся вон из комнаты. -- Что это с ним? -- изумилась тетка. -- Он расстроен, бедный мальчик, -- вздохнула Устинья Яковлевна. Вильгельм не был расстроен. Просто на эту ночь у него с Сенькой был назначен побег в город Верро. В городе Верро ждала его Минхен, дочка его почтенного тамошнего наставника. Ей было всего двенадцать лет. Вильгельм перед отъездом обещал, что похитит ее из отчего дома и тайно с ней обвенчается. Сенька будет его сопровождать, а потом, когда они поженятся, все втроем будут жить в какой-нибудь хижине, вроде швейцарского домика, собирать каждый день цветы и землянику и будут счастливы. Ночью Сенька тихо стучит в Вилино окно. Все готово. Вильгельм берет свою тетрадку, кладет в карман два сухаря, одевается. Окно не затворено с вечера -- нарочно. Он осторожно обходит кровать маленького Мишки, брата, и лезет в окно. В саду оказывается жутко, хотя ночь светлая. Они тихо идут за угол дома -- там они перелезут через забор. Перед тем как уйти из отчего дома, Вильгельм становится на колени и целует землю. Он читал об этом где-то у Карамзина. Ему становится горько, и он проглатывает слезу. Сенька терпеливо ждет. Они проходят еще два шага и наталкиваются на раскрытое окно. У окна сидит барон в шлафроке и ночном колпаке и равнодушно смотрит на Вильгельма. Вильгельм застывает на месте. Сенька исчезает за деревом. -- Добрый вечер. Bon soir, Guillaume, -- говорит барон снисходительно, без особого интереса. -- Добрый вечер, -- отвечает Вильгельм, задыхаясь. -- Очень хорошая погода -- совсем Венеция, -- говорит барон, вздыхая. Он нюхает флакончик. -- Такая погода в мае бывает, говорят, только в високосный год. Он смотрит на Вильгельма и добавляет задумчиво: -- Хотя теперь не високосный год. Как твои успехи? -- спрашивает он потом с любопытством. -- Благодарю вас, -- отвечает Вильгельм, -- из немецкого хорошо, из французского тоже. -- Неужели? -- спрашивает изумленно барон. -- Из латинского тоже, -- говорит Вильгельм, теряя почву под ногами. -- А, это другое дело, -- барон успокаивается. Рядом раскрывается окно и показывается удивленная Устинья Яковлевна в ночном чепце. -- Добрый вечер, Устинья Яковлевна, -- вежливо говорит барон, -- какая чудесная погода. У вас здесь Firenze la Bella 1 . Я прямо дышу этим воздухом. 1 Прекрасная Флоренция (итал.). -- Да, -- говорит, оторопев, Устинья Яковлевна, -- но как здесь Вильгельм? Что он делает здесь ночью в саду? -- Вильгельм? -- переспрашивает рассеянно барон. -- Ах, Вильгельм, -- спохватывается он. -- Да, но Вильгельм тоже дышит воздухом. Он гуляет. -- Вильгельм, -- говорит Устинья Яковлевна с широко раскрытыми глазами, -- поди сюда. Вильгельм, замирая, подходит. -- Что ты здесь делаешь, мой мальчик? Она испуганно смотрит на сына, протягивает сухонькую руку и гладит его жесткие волосы. -- Иди ко мне, -- говорит Устинья Яковлевна, глядя на него с тревогой. -- Влезай ко мне в окно. Вильгельм, понурив голову, лезет в окно к матери. Слезы на глазах у Устиньи Яковлевны. Видя эти слезы, Вильгельм вдруг всхлипывает и рассказывает все, все. Устинья Яковлевна смеется и плачет и гладит сына по голове. Барон еще долго сидит у окна и нюхает флакончик с солями. Он вспоминает одну итальянскую артистку, которая умерла лет сорок назад, и чуть ли не воображает, что находится в Firenze la Bella.

II

Барон надевает старомодный мундир с орденами, натягивает перчатки, опираясь на палку, берет под руку Вильгельма, и они едут к графу Алексею Кирилловичу Разумовскому, министру. Они входят в большую залу с колоннами, увешанную большими портретами. В зале человек двенадцать взрослых, и у каждого по мальчику. Вильгельм проходит мимо крошечного мальчика, который стоит возле унылого человека в чиновничьем мундире. Барон опускается в кресла. Вильгельм начинает оглядываться. Рядом с ним стоит черненький вертлявый, как обезьяна, мальчик. Его держит за руку человек в черном фраке, с орденом в петличке. -- Мишель, будьте же спокойны, -- картавит он по-французски, когда мальчик начинает делать Вильгельму гримасы. Это француз-гувернер Московского университетского пансиона пришел определять Мишу Яковлева. Неподалеку от них стоит маленький старичок в парадной форме адмирала. Брови его насуплены, он, как и барон, опирается на палочку. Он сердит и ни на кого не смотрит. Возле него стоит мальчик, румяный, толстый, с светлыми глазами и русыми волосами. Завидев барона, адмирал проясняется. -- Иоанникий Федорович? -- говорит он хриплым баском. Барон перестает сосать леденец и смотрит на адмирала. Потом он подходит к нему, жмет руку. -- Иван Петрович, cher amiral 1 . 1 Дорогой адмирал (франц.). -- Петр Иванович, -- ворчит адмирал, -- Петр Иванович. Что ты, батюшка, имена стал путать. Но барон, не смущаясь, пускается в разговор. Это его старый приятель -- у барона очень много старых приятелей -- адмирал Пущин. Адмирал недоволен. Оп ждет министра уже с полчаса. Проходят еще пять минут. Вильгельм смотрит на румяного мальчика, а тот с некоторым удивлением рассматривает Вильгельма. -- Ваня, -- говорит адмирал, -- походите по залу. Мальчики неловко идут по залу, пристально смотрят друг на друга. Когда они проходят мимо Миши Яковлева, Миша быстро показывает им язык. Ваня говорит Вильгельму: -- Обезьяна. Вильгельм отвечает Ване: -- Он совсем как паяс. Адмирал начинает сердиться. Он стучит палкой. Одновременно стучит палкой и барон. Адмирал подзывает дежурного чиновника и говорит ему: -- Его превосходительство намерен сегодня нас принять? -- Простите, ваше превосходительство, -- отвечает чиновник, -- его превосходительство кончает свой туалет. -- Но мне нужен Алексей Кириллович, -- говорит выходя из себя адмирал, -- а не туалет его. -- Немедля доложу, -- чиновник с полупоклоном скользит в соседний зал. Через минуту всех зовут во внутренние комнаты. Прием начинается. К адмиралу подходит щеголь в черном фраке и необыкновенном жабо, крепко надушенный и затянутый. Глазки у него живые, чуточку косые, нос птичий, и, несмотря на то что он стянут в рюмочку, у щеголя намечается брюшко. -- Петр Иванович, -- говорит он необыкновенно приятным голосом и начинает сыпать в адмирала французскими фразами. Адмирал терпеть не может ни щеголей, ни французятины и, глядя на щеголя, думает: "Эх, шалбер" (шалберами он зовет всех щеголей) ; но почет и уважение адмирал любит. -- Вы кого же, Василий Львович, привезли? -- спрашивает он благосклонно. -- Племянника, Сергей Львовичева сына. Саша, -- зовет он. Саша подходит. Он курчавый, быстроглазый мальчик, смотрит исподлобья и ходит увальнем. Увидя Вильгельма, он смеется глазами и начинает за ним тихо наблюдать. В это время из кабинета министра выходит высокий чиновник; он держит в руках лист и выкликает фамилии: -- Барон Дельвиг, Антон Антонович! Бледный и пухлый мальчик с сонным лицом идет неохотно и неуверенно. -- Комовский! Крохотный мальчик семенит аккуратно маленькими шажками. -- Яковлев! Маленькая обезьяна почти бежит на вызов. Чиновник вызывает Пущина, Пушкина, Вильгельма. У министра жутковато. За столом, покрытым синей скатертью с золотой бахромой, сидят важные люди. Сам министр -- с лентой через плечо, толстый, курчавый, с бледным лицом и кислой улыбкой, завитой и напомаженный. Он лениво шутит с длинным человеком в форменном мундире, похожим не то на семинариста, не то на англичанина. Длинный экзаменует. Это Малиновский, только что назначенный директор Лицея. Он задает вопросы, как бы отстукивая молоточком, и ждет ответа, склонив голову набок. Экзамен кончается поздно. Все разъезжаются. Яковлев на прощанье делает такую гримасу, что Пушкин скалит белые зубы и тихонько толкает Пущина в бок.

III

19 октября Вильгельм долго обряжался в парадную форму. Он натянул белые панталоны, надел синий мундирчик, красный воротник которого был слишком высок, повязал белый галстук, оправил белый жилет, натянул ботфорты и с удовольствием посмотрел на себя в зеркало. В зеркале стоял худой и длинный мальчик с вылупленными глазами, ни дать ни взять похожий на попугая. Когда в лицейском коридоре все стали строиться, Пушкин посмотрел на Вильгельма и засмеялся глазами. Вильгельм покраснел и замотал головой, как будто воротник ему мешал. Их ввели в зал. Инспектор и гувернеры, суетясь, расставили всех в три ряда и сами стали перед ними, как майоры на разводе. Между колонн в лицейском зале стоял бесконечный стол, покрытый до пола красным сукном с золотой бахромой. Вильгельм зажмурил глаза -- столько было золота на мундирах. В креслах сидел бледный, пухлый, завитой министр и разговаривал с незнакомым старцем. Он осмотрел тусклым взглядом всех, потом сказал что-то на ухо бледному директору, отчего тот побледнел еще больше, и вышел. Тишина. Открылась дверь, и вошел царь. Голубые глаза его улыбались на все стороны, щегольской сюртук сидел в обтяжку на пухлых боках; он сделал белой рукой жест министру и указал на место рядом с собой. Нескладный и длинный, шел рядом с ним великий князь Константин. Нижняя губа его отвисла, он имел заспанный вид, горбился, мундир сидел на нем мешком. Рядом с царем, с другой стороны, двигалась белая кружевная пена -императрица Елизавета, и шумел на всю залу ломкий шелк -- шла старая императрица. Уселись. Со свертком в руке, дрожа от волнения и еле передвигая длинными ногами, вышел директор и, запинаясь, глухим голосом, стал говорить про верноподданнические чувства, которые надлежало куда-то внедрить, развить, утвердить. Сверток плясал в его руках. Он как завороженный смотрел в голубые глаза царя, который, подняв брови и покусывая губы, его не слушал. Адмирал Пущин стал громко кашлять, Василий Львович чихнул на весь зал и покраснел от смущения. Только барон Николаи смотрел на директора с одобрением и нюхал свой флакончик. "Его величество", -- слышалось среди бормотания, потом опять: "его величество", и опять бормотание. Директор сел, адмирал отдышался. За директором выступил молодой человек, прямой, бледный. Он не смотрел, как директор, на царя, он смотрел на мальчиков. Это был Куницын, профессор нравственных наук. При первых звуках его голоса царь насторожился. -- Под наукой общежития, -- говорил Куницын, как бы порицая кого-то, -- разумеется не искусство блистать наружными качествами, которые нередко бывают благовидною личиной грубого невежества, но истинное образование ума и сердца. Протянув руку к мальчикам, он говорил почти мрачно: -- Настанет время, когда отечество поручит вам священный долг хранить общественное благо. И ничего о царе. Он как бы забыл о его присутствии. Но нет, вот он вполоборота поворачивается к нему: -- Никогда не отвергает государственный человек народного вопля, ибо глас народа есть глас божий. И опять он смотрит только на мальчиков, и голос его опять укоризненный, а движения руки быстрые. -- Какая польза гордиться титлами, приобретенными не по достоянию, когда во взорах каждого видны укоризна или презрение, хула или нарекание, ненависть иди проклятие? Для того ли должно искать отличий, чтобы, достигнув оных, страшиться бесславия? Вильгельм не отрываясь смотрит на Куницына. Неподвижное лицо Куницына бледно. Царь слушает прилежно. Он даже приложил белую ладонь к уху: глуховат. Его щеки слегка порозовели, глаза следят за оратором. Министр с кислым, значительным выражением смотрит на Куницына -- и искоса на царя. Он хочет узнать, какое впечатление странная речь производит на его величество. Но царские глаза не выражают ничего, лоб нахмурен, а губы улыбаются. И вдруг Куницын как бы невольно взглянул в сторону министра. Министр прислушивается к напряженному голосу профессора: -- Представьте на государственном месте человека без познаний, которому известны государственные должности только по имени; вы увидите, как горестно его положение. Не зная первоначальных причин благоденствия и упадка государств, он не в состоянии дать постоянного направления делам общественным, при каждом шаге заблуждается, при каждом действии переменяет свои силы. Исправляя одну погрешность, он делает другую; искореняя одно зло, полагает основание другому; вместо существенных выгод стремится за посторонними. Бледные, отвисшие щеки министра вспыхивают. Он закусывает губы и уже больше не смотрит на оратора. Барон Николаи в публике усиленно нюхает флакончик. Василий Львович сидит, приоткрыв рот, отчего лицо его необыкновенно глупеет. Голос Куницына звучен; и он больше не смотрит на мальчиков, он смотрит в пустое пространство, чтобы не смотреть на министра и царя: -- Утомленный тщетными трудами, терзаемый совестью, гонимый всеобщим негодованием, такой государственный человек предается на волю случая или делается рабом чужих предрассудков. Подобно безрассудному пловцу, он мчится на скалы, окруженные печальными остатками многократных кораблекрушений. В то время, когда бы надлежало пользоваться вихрями грозных туч, он предается их стремлению и, усмотрев разверзающуюся бездну, ищет пристанища там, где море не имеет пределов. Спокойный, прямой, как струна, молодой профессор садится. Щеки его горят. Министр смотрит косвенным взглядом на царя. Вдруг рыжеватая голова склоняется с одобрением: царь вспомнил, что он первый либерал страны. Он небрежно склоняется к министру и говорит громким шепотом: -- Представьте к отличию. Министр, выражая на своем лице радость, склоняет голову. В руках директора опять список, и опять список пляшет в этих руках. Их вызывают. -- Кюхельбекер Вильгельм. Вилли, подавшись корпусом вперед, путаясь ногами, подходит к страшному столу. Он забывает церемониал и кланяется так нелепо, что царь подносит к блеклым глазам лорнет и с секунду смотрит на него. Только с секунду. Рыжеватая голова терпеливо кивает мальчику. Барон говорит адмиралу: -- Это Вильгельм. Я его определил в Lycee. Потом их ведут в столовую. Старшая императрица пробует суп. Она подходит к Вильгельму сзади, опирается на его плечи и спрашивает благосклонно: -- Карош зуп? Вильгельм от неожиданности давится пирожком, пробует встать и, к ужасу своему, отвечает тонким голосом: -- Oui, monsieur 1 . 1 Да, сударь (франц.). Пущин, который сидит рядом с ним, глотает горячий суп и делает отчаянное лицо. Тогда Пушкин втягивает голову в плечи, и ложка застывает у него в воздухе. Великий князь Константин, который стоит у окна с сестрой и занимается тем, что щиплет ее и щекочет, слышит все издали и начинает хохотать. Смех у него лающий и деревянный, как будто кто-то щелкает на счетах. Императрица вдруг обижается и величественно проплывает мимо лицеистов. Тогда Константин подходит к столу и с интересом, оттянув книзу свою отвисшую губу, смотрит на Вильгельма; Вильгельм ему положительно нравится. А Вильгельм чувствует, что сейчас расплачется. Он крепится. Его лицо с выкаченными глазами багровеет, а нижняя губа дрожит. Все кончилось, однако, благополучно. Его высочество уходит к окну -- щекотать ее высочество. 19 октября 1811 года кончается. Вильгельм -- лицеист. Подробности Категория: Историческая проза Опубликовано 02.10.2017 19:01 Просмотров: 958

Написанный в 1925 г. роман Ю. Тынянова первоначально назывался «Повесть о декабристе».

Главный герой романа – Вильгельм Карлович Кюхельбекер. Это реальное историческое лицо: он был выпускником Царскосельского лицея, другом А.С. Пушкина, А. Дельвига, А.С. Грибоедова, а также декабристом.

Жизнь

Юноша с свежей душой выступает на поприще жизни,
Полный пылающих дум, дерзостный в гордых мечтах;
С миром бороться готов и сразить и судьбу и печали!
Но, безмолвные, ждут скука и время его;

Сушат сердце, хладят его ум и вяжут паренье.
Гаснет любовь! и одна дружба от самой зари
До полуночи сопутница избранных неба любимцев,
Чистых, высоких умов, пламенно любящих душ.
В. Кюхельбекер
1820 г.

Историческая справка

Вильгельм Карлович Кюхельбекер родился 10 (21) июня 1797 г. в Санкт-Петербурге в семье российских немцев-дворян.
Окончил с серебряной медалью частный пансион в городе Верро (в настоящее время – Эстония).
В 1811 г. поступил в Императорский Царскосельский лицей. В Лицее дружил с А.С. Пушкиным, И.И. Пущиным, А.А. Дельвигом, А.М. Горчаковым. Одно из его лицейских прозвищ – «Кюхля». Был увлечён поэзией и рано начал печататься в журналах.

Лицейские друзья (Пушкин, Пущин, Дельвиг, Кюхельбекер)
В 1817 г. окончил Лицей с чином IX класса (титулярный советник) и с серебряной медалью за успехи и учёность.

На службе

К Музе

Что нужды на себя приманивать вниманье
Завистливой толпы и гордых знатоков?
О Муза, при труде, при сладостном мечтанье
Ты много на мой путь рассыпала цветов!
Вливая в душу мне и жар и упованье,
Мой Гений от зари младенческих годов,
Поёшь - и не другой, я сам тебе внимаю,
И грусть, и суету, и славу забываю!
В. Кюхельбекер
1819 г.

В 1817 г. вместе с Пушкиным Кюхельбекер был зачислен в Коллегию иностранных дел. С 1817 по 1820 г. преподавал русский и латинский языки в Благородном пансионе при Главном Педагогическом институте. 8 сентября 1820 г. выехал за границу в должности секретаря обер-камергера А. Л. Нарышкина. В Париже читал публичные лекции о славянском языке и русской литературе, но из-за их «вольнолюбия» лекции были прекращены.
В 1821-1822 гг. служил чиновником особых поручений с чином коллежского асессора при генерале Ермолове на Кавказе, там же познакомился с Грибоедовым и подружился с ним надолго. После дуэли с Н. Н. Похвисневым покинул службу и вернулся в Россию. После отставки преподавал в женском пансионе Кистера, давал частные уроки.

Восстание декабристов

Идеями декабризма был захвачен ещё в 1817 г. Незадолго до самого восстания вступил в Северное тайное общество.
Во время восстания был на Сенатской площади с восставшими, покушался на брата императора, великого князя Михаила Павловича, дважды пытался стрелять в генералов, но оба раза пистолет дал осечку.
Был арестован 19 января 1826 г. при въезде в предместье Варшавы (делал попытку побега за границу по поддельным документам). Доставлен в Санкт-Петербург в кандалах. Помещён в Петропавловскую крепость Алексеевского равелина. Приговорён к каторжным работам сроком на 20 лет. Затем срок каторги был сокращён до 15 лет.
В 1827 г. переведён в Шлиссельбургскую крепость. В 1827 г. по указу императора вместо Сибири отправлен в арестантские роты при Динабургской крепости (ныне Даугавпилс, Латвия). Несколько раз его переводили в другие крепости, а в 1835 г. определили на поселение в город Баргузин Иркутской губернии (ныне село Баргузин в Бурятии).

Ссылка

В Баргузине уже жил его младший брат Михаил. Братья Кюхельбекеры завели большое хозяйство, выращивали новые для Сибири сельскохозяйственные культуры. Михаил Карлович открыл в своём доме для местных жителей бесплатную школу.
Вильгельм Кюхельбекер продолжал заниматься литературной деятельностью: писал стихотворения, поэмы, элегии, критические статьи, переводил с европейских и древних языков, завершил «Дневник», этнографический очерк «Жители Забайкалья и Закаменья», поэму «Юрий и Ксения», историческую драму «Падение дома Шуйского», роман «Последний Колонна» и другие. Переписывался с Пушкиным, сообщил ему интересные наблюдения о тунгусах.
В 1837 г. женился на дочери баргузинского почтмейстера Дросиде Ивановне Артеновой (1817-1886), здесь родились трое его детей, но только по амнистии 1856 г. детям дарованы права дворянства и возвращена фамилия отца.

Дом-музей В. К. Кюхельбекера в Кургане
В 1840 г. был переведён (по собственной просьбе) в Забайкальский край – в Акшинскую крепость, а с марта 1845 г. жил в Кургане. Здесь он окончательно потерял зрение.

Ещё прибавился мне год
К годам унылого страданья;
Гляжу на их тяжелый ход
Не ропща, но без упованья -

Что будет, знаю наперёд:
Нет в жизни для меня обмана.
Блестящ и весел был восход,
А запад весь во мгле тумана.
В. Кюхельбекер
1845

Горько надоел я всем,
Самому себе и прочим:
Перестать бы жить совсем!
Мы о чём же здесь хлопочем?
Ждёшь чего-то впереди...
Впереди ж всё хуже, хуже;
Путь грязней, тяжеле, уже -
Ты же всё вперёд иди!
То ли дело лоно гроба!
Там безмолвно и темно,
Там молчат мечты и злоба:
В гроб убраться бы давно!
В. Кюхельбекер
13 апреля 1846 г., Тобольск

Роман Ю. Тынянова «Кюхля»

Ю.Н. Тынянов

Сюжет

Кюхельбекер-лицеист

Кличку «Кюхля» Вильгельм получил в Лицее. Товарищи его любили за искренность, ум, преданность в дружбе, но, тем не менее, постоянно над ним подшучивали. Пушкин часто безжалостно дразнил Кюхельбекера, но нежно его любил. Однажды «паяс» Яковлев сделал на него пародию: изобразил Вильгельма в сцене его обручения с девочкой Минхен. Кюхля в отчаянии побежал топиться в пруду. Его спасли, а добрый и рассудительный Пущин убеждал: «Ты же не Бедная Лиза».

Пушкин-лицеист
По окончании Лицея Кюхельбекер преподавал русскую словесность в Благородном пансионе при Педагогическом институте. Свои стихи он теперь посвящает Жуковскому. С Пушкиным же отношения разладились: тот написал эпиграмму на него:

За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно –
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно.

Поводом к написанию эпиграммы послужило следующее событие.

О. Кипренский. Портрет В. Жуковского
Однажды Жуковский был зван на вечер и не явился. И объяснил это так: «Я еще накануне расстроил себе желудок; к тому же пришел Кюхельбекер, и я остался дома». Такое соединение двух причин рассмешило Пушкина, и он тут же сочинил эпиграмму. Притом выражение «кюхельбекерно» сделалось поговоркой. Кюхельбекер вспылил и требовал дуэли. Пушкин принял вызов, но выстрелил в воздух. Это была его первая дуэль. Друзья помирились, дружеские отношения продолжились.

Учительство не было тем занятием, к которому лежала у Кюхельбекера душа. Пушкин посоветовал ему полностью заняться литературой. На литературных вечерах молодой поэт познакомился с Рылеевым и Грибоедовым. В печати появляются его смелые стихи, в которых он поддерживает сосланного на юг Пушкина. Кюхля бывает у Николая Ивановича Тургенева и здесь встречается с Куницыным, с лицейскими друзьями, участвует в политических дебатах. Вскоре он подает в отставку и отправляется за границу в качестве секретаря знатного вельможи Нарышкина.
В Германии Вильгельм переполнен разнообразными впечатлениями, ему довелось побеседовать даже с великим Гете. Но царю доносят о крамольных стихах Кюхельбекера, и тот приказывает установить секретный надзор за молодым поэтом. В Париже Вильгельм читает лекции о русской словесности, открыто выступая против крепостного права. Его высылают из Франции по распоряжению префекта полиции.
Царь отправляет «беспокойного молодого человека в столь же беспокойную страну» – на Кавказ, в канцелярию генерала Ермолова. Недолго прослужив на Кавказе, Вильгельм поселяется в смоленском имении Закуп у своей сестры Устины и ее мужа Григория Андреевича Глинки. Он влюбляется в приехавшую к Глинкам в гости Дуню Пушкину, молодые люди клянутся друг другу в любви, но материальные обстоятельства не дают возможности даже помышлять о женитьбе. Из-за своего беспокойного характера Кюхля постоянно попадает в какие-нибудь истории. Наконец, он поселяется в Петербурге у Александра Одоевского.

К. И. Кольман «14 декабря 1825 года на Сенатской площади»
Рылеев, готовящий восстание, принимает Кюхельбекера в члены тайного общества. 14 декабря 1825 г. с двумя пистолетами за поясом Вильгельм мечется между московским и финляндским полками, пытается разыскать скрывшегося Трубецкого. Оказавшись вместе с братом Михаилом и Иваном Пущиным среди офицеров и солдат Гвардейского экипажа, Вильгельм трижды целится в великого князя Михаила, но – осечка... Вильгельм полон решимости продолжать борьбу, но уже поздно: он бросает пистолет и покидает площадь.
Кюхельбекера по высочайшему повелению разыскивают повсюду. Но ему удается добраться до Закупа, потом попасть в Варшаву, где его и арестовывают. Дуня пытается хлопотать о женихе, доходит до самого императора Николая I, просит разрешения обвенчаться с Вильгельмом и последовать за ним в Сибирь, но получает отказ.
Кюхля томится в одиночной камере, ведя воображаемые разговоры с друзьями, вспоминая прошедшее. Его переводят в Динабургскую крепость, по дороге происходит случайная встреча с проезжающим мимо Пушкиным. Вот как описывает это свидание Пушкин 15 октября 1827 г.:
«... На следующей станции нашел я Шиллерова «Духовидца», но едва успел прочитать я первые страницы, как вдруг подъехали четыре тройки с фельдъегерем... Я вышел взглянуть на них. Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели, и с виду настоящий жид... Увидев меня, он с живостию на меня взглянул; я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга – и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством – я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали».

О. Коровин «Встреча. Пушкин и Кюхельбекер»
Из крепости Вильгельм пишет Грибоедову, не зная, что тот уже погиб в Тегеране. Начинаются последние странствия Кюхли: Баргузин, Акша, Курган, Тобольск.
В Баргузине Вильгельм строит себе избу, понемногу забывает о Дуне, потом получает от нее последнее письмо: «Я решилась не ехать к вам. Сердце стареет <...> Нам ведь уже сорок стукнуло». Вильгельм женится на грубой, неженственной дочери почтмейстера Дронюшке. Через месяц после свадьбы он узнает, что какой-то гвардеец убил на дуэли Пушкина. По дороге в Курган Вильгельм три дня проводит в Ялуторовске у Пущина, вызывая искреннюю жалость друга и своим дряхлым обликом, и неудавшейся семейной жизнью. Во время предсмертной болезни Кюхля видит во сне Грибоедова, в забытьи говорит с Пушкиным, вспоминает Дуню. «Он лежал прямой, со вздернутой седой бородой, острым носом, поднятым кверху, и закатившимися глазами».

Анализ романа

Роман «Кюхля» был опубликован через 100 лет после восстания декабристов. Автор стремился к «решительной переоценке прошлого». Своей задачей он ставил рассказать о незаслуженно забытом лицейском друге Пушкина – поэте и критике, декабристе Вильгельме Кюхельбекере, а также по-новому изобразить движение декабристов, которое, как считал Тынянов, не получило глубокого отражения в литературе. Поэтому первоначальное название романа было «Повесть о декабристе». Хотя автор не стремился всесторонне изобразить историю декабризма, но рассказ о трагедии личности и вообще о трагедии декабризма у него получился.
Тынянов хорошо знал историю, поэтому в его романе правдиво отражена борьба лучших представителей дворянства против самодержавия и крепостного права, восстание декабристов через историю жизни одного из них.
Кюхельбекер воспитывался в дружной семье, в некоторой степени даже сентиментальной. В лицейской же жизни отразились все настроения, которые преобладали тогда в стране: нарастающее недовольство Александром I, аракчеевщина... Уже тогда мальчик был в разладе с миром: он талантлив, умён, возвышен в своих мечтах и стремлениях, но неудачлив. Но он – человек сердца. На пороге взрослой жизни он выглядит растерянным. Впрочем, как и его друг Пушкин. Тынянов рисует жизнь Кюхли как непрерывное скитальчество, но так это и было. Нельзя сказать, что он оторван от реальной жизни. Но он не видит путей решения всех проблем, которые стоят перед Россией. Не видит даже в движении декабристов, к которому он примкнул.
В образе Кюхельбекера Тынянов стремился раскрыть сильные и слабые стороны декабризма. Он подробно повествует о самом восстании, правдиво пишет о слабости, прекраснодушии и неорганизованности восставших. Когда движение декабристов потерпело поражение, «время остановилось» для Кюхли раз и навсегда. То время кончилось, а с ним и жизнь Кюхельбекера, хотя существование его длилось еще долгие годы.

Роман – о сложных взаимоотношениях человека с историей, о роли истории в судьбе личности и роль личности в судьбе истории.
Тынянов глубоко изучил архивы с рукописями и дневниками Кюхельбекера, исторические материалы, касающиеся его личности, совершенно забытой ко времени сочинения романа. Кюхля ожил перед читателем в искренности своих чувств, надежд и стремлений как талантливый поэт, критик и носитель психологии и этики декабристского движения. Раскрывая судьбу Кюхельбекера от младенчества до смерти, автор показал его трогательным, человечным. Он часто бывал нелепым и неловким, но всегда был чист в стремлении к справедливости, что делает его романтиком декабризма. Он олицетворяет возвышенное начало декабризма. «Художественная литература, - писал Ю. Тынянов, - отличается от истории не выдумкой, а большим, более близким и кровным пониманием людей и событий».
Самое знаменитое стихотворение В. Кюхельбекера – «Горька судьба поэтов...». Одно из последних.

Горька судьба поэтов всех племён;
Тяжеле всех судьба казнит Россию;
Для славы и Рылеев был рождён;
Но юноша в свободу был влюблён...
Стянула петля дерзостную выю.

Не он один; другие вслед ему,
Прекрасной обольщённые мечтою,
Пожалися годиной роковою...
Бог дал огонь их сердцу, свет уму,
Да! чувства в них восторженны и пылки,
- Что ж? их бросают в чёрную тюрьму,
Морят морозом безнадежной ссылки...

Или болезнь наводит ночь и мглу
На очи прозорливцев вдохновенных;
Или рука любезников презренных
Шлёт пулю их священному челу;

Или же бунт поднимет чернь глухую,
И чернь того на части разорвёт,
Чей блещущий перунами полёт
Сияньем облил бы страну родную.
1846 г.

"Кюхля" – это роман-биография, но, идя по следам главного героя (Вильгельма Карловича Кюхельбекера), мы как бы входим в портретную галерею самых дорогих нашему сердцу людей – Пушкина, Грибоедова, Дельвига, и каждый портрет – а их очень много – нарисован свободно, тонко и смело. Везде чувствуется взгляд самого Кюхельбекера. Подчас кажется, что он сам рассказывает о себе, и чем скромнее звучит этот голос, тем отчетливее вырисовывается перед нами трагедия декабристов. Быть может, именно в этой скромности, незаметности и заключается сила характера, нарисованного Тыняновым.

Возможно, все было по-другому.

Но когда читаешь Тынянова, хочется верить, что все было именно так.

Юрий Тынянов
Кюхля

Виля

I