Он был о море твой. «Он был, о море, твой певец. Изложения об И.К. Айвазовском
автор Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837)
| См. Стихотворения 1824 . Источник: РВБ (1959-1962) |
|
Примечания
Прощание с морем связано с отъездом Пушкина из Одессы, где он прожил год, в новую ссылку - в Михайловское. В Одессе написана первоначальная редакция, в Михайловском - строфы о Наполеоне и о Байроне. Центральная по значению тринадцатая строфа не могла появиться в печати при жизни Пушкина. В 1825 г. она была напечатана в следующем виде:
За этой строкой следовал пропуск, соответствующий трем строкам, а под текстом дано лукавое примечание: «В сем месте автор поставил три с половиною строки точек. Издателям сие стихотворение доставлено кн. П. А. Вяземским в подлиннике и здесь отпечатано точно в том виде, в каком оно вышло из-под пера самого Пушкина. Некоторые списки оного, ходящие по городу, искажены нелепыми прибавлениями. Издатели». Два месяца спустя, в первом сборнике «Стихотворения Александра Пушкина» (СПб. 1826), эта строфа появилась уже в несколько расширенном виде:
По жанру - историческая элегия (соединение элегического и исторического), мотив неуправляемости морской стихии. Сравнивает эту стихию с Байроном: в нем дух моря с его непокорностью. Пишет о Наполеоне, осмысляет эту фигуру с исторической точки зрения.
Интересна эволюция взглядов Пушкина на Наполеона (см. «Наполеон», «Пиковая дама», «Герой»)
Море, как и океан, стихия, буря, гроза, в романтической лирике Пушкина не раз становилось прозрачной аллегорией свободы политической или личной. Но в этом стихотворении «свободная стихия» - не аллегория, а емкий символ свободы, не поддающийся какой-либо однозначной трактовке. Море - символ любой природной и человеческой стихии. В его своенравии явлены неукротимая воля, мощь и непредсказуемость мировой стихии, окружающей человека. Оно вызывает ассоциации и со «стихиями» общественной жизни: бунтами, революциями, восстаниями. Пушкин уподобляет море живому существу, одержимому мятежными порывами духа. Это очеловеченная «свободная стихия», близкая душе поэта-романтика и почитаемых им «гениев»: Байрона и Наполеона. Но море - это и символ человеческой жизни, которая может «вынести» куда угодно, к любой «земле». Для того чтобы подчеркнуть безграничность моря-жизни, Пушкин называет его «океаном», огромной водной пустыней. Поэта может поразить в ней только «одна скала, гробниц славы» - остров Св. Елены, где «угасал Наполеон».
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.
Как друга ропот заунывный,
Как зов его в прощальный час,
Твой грустный шум, твой шум призывный
Услышал я в последний раз.
Моей души предел желанный!
Как часто по брегам твоим
Бродил я тихий и туманный,
Заветным умыслом томим!
Как я любил твои отзывы,
Глухие звуки, бездны глас
И тишину в вечерний час,
И своенравные порывы!
Смиренный парус рыбарей,
Твоею прихотью хранимый,
Скользит отважно средь зыбей:
Но ты взыграл, неодолимый,
И стая тонет кораблей.
Не удалось навек оставить
Мне скучный, неподвижный брег,
Тебя восторгами поздравить
И по хребтам твоим направить
Мой поэтической побег!
Ты ждал, ты звал… я был окован;
Вотще рвалась душа моя:
Могучей страстью очарован,
У берегов остался я…
О чем жалеть? Куда бы ныне
Я путь беспечный устремил?
Один предмет в твоей пустыне
Мою бы душу поразил.
Одна скала, гробница славы…
Там погружались в хладный сон
Воспоминанья величавы:
Там угасал Наполеон.
Там он почил среди мучений.
И вслед за ним, как бури шум,
Другой от нас умчался гений,
Другой властитель наших дум.
Исчез, оплаканный свободой,
Оставя миру свой венец.
Шуми, взволнуйся непогодой:
Он был, о море, твой певец.
Твой образ был на нем означен,
Он духом создан был твоим:
Как ты, могущ, глубок и мрачен,
Как ты, ничем неукротим.
Мир опустел… Теперь куда же
Меня б ты вынес, океан?
Судьба людей повсюду та же:
Где капля блага, там на страже
Уж просвещенье иль тиран.
Прощай же, море! Не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы.
В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу, тобою полн,
Твои скалы, твои заливы,
И блеск, и тень, и говор волн.
Анализ стихотворения «К морю» Пушкина
А. С. Пушкин написал стихотворение «К морю» под впечатлением от пребывания в Одессе в Южной ссылке. Пушкин испытывал огромную скуку и неудовлетворение от возложенной на него в наказание мелкой канцелярской должности. Он находил выход только в занятиях творчеством, на которое его вдохновляло Черное море. Расставаясь с Одессой, Пушкин начал работу над прощальным произведением «К морю». Оно было закончено уже в Михайловском в 1824 г.
Стихотворение написано в жанре элегии. Первая часть посвящена исключительно красоте «свободной стихии». Пушкин рад вырваться из тяготившего его заключения, но испытывает грусть от прощания с морем. Звуки морского прибоя он сравнивает с прощальным зовом верного друга при расставании. Поэт предается счастливым воспоминаниям о прогулках по морскому берегу. Упоминаемый им «заветный умысел» — планы Пушкина на побег за границу.
Поэт восхищен величием моря. Он видит в нем проявление высшей силы, которой нет дела до отдельного человека. В спокойном состоянии море гостеприимно открывает свои просторы для многочисленных рыбаков. Но мимолетный каприз природы превращает море в могучую стихию, которая с легкостью губит «стаю кораблей».
Пушкин сравнивает свои планы побега с морским зовом. В том, что они не осуществились, он видит влияние «могучей страсти». Эту страсть можно интерпретировать как любовь к родине, так и не позволившую великому поэту покинуть Россию. Он не жалеет о принятом решении. Оставив Отчизну, Пушкин бы уподобился вечному изгнаннику. В связи с этой мыслью он вводит в стихотворение образ романтического героя – Наполеона. Жизненный путь французского императора был излюбленной темой для романтизма. Его пожизненное заключение на затерянном одиноком острове считалось реальным воплощением трагической судьбы непонятого толпой гения.
В стихотворении появляется образ «другого властителя наших дум» — , умершего в начале 1824 г. Пушкин высоко ценил творчество английского романтика и постоянно обращался к нему в своих произведениях. Он считал Байрона «певцом» свободы и справедливости. Его могущественному и неукротимому духу был наиболее близок образ моря. Трагическая смерть Байрона имела большое значение для Пушкина. Она символизировала поражение свободы и победу тирании, торжество реакции. Поэт делает пессимистический вывод, что «судьба земли» везде одинакова. Побег из России, в сущности, ничего бы не изменил.
В заключительных строках Пушкин вновь обращается к морю с обещанием навсегда сохранить в памяти его «торжественную красу», донести образ моря до российских полей и лесов.
Айвазовский Вагнер Лев Арнольдович
«Он был, о море, твой певец»
«Он был, о море, твой певец»
Среди писем, полученных сегодня, было письмо из Москвы от Исторического музея. Через год будет сто лет со дня рождения Пушкина, и все чаще к нему обращаются из Петербурга, Москвы, Одессы с просьбами написать новые картины о поэте. В живых осталось не много людей, кто лично знал Александра Сергеевича, кто встречался с ним.
Айвазовский очень дорожит своими картинами о Пушкине. Он никогда не забывал, как ласков был поэт с ним - начинающим художником. Пушкина он боготворит еще и потому, что в его поэзии воспета природа Крыма, родное Черное море. И он с юношеских лет стремится проникнуться пушкинским видением моря и воплотить его. Когда-то, в Италии, ему пожелал это поэт Языков. Прошли годы, а Пушкин по-прежнему его идеал. Он не расстается с книгами поэта. В них, теперь еще сильнее, чем в юности, открывается ясность и гармония, вечная хвала природе и жизни.
Письмо, полученное нынче от Исторического музея, особенно взволновало Ивана Константиновича. Оно напомнило ему, что человеческая жизнь имеет свои пределы, что время идет безостановочно, а он еще не осуществил всех замыслов, возникших в пору юности, когда в мечтах смутно являлись очертания будущих картин о Пушкине у берегов Черного моря.
Но теперь он их напишет. Обязательно напишет. Он готов к воплощению замыслов, выношенных целой жизнью. Но, прислушиваясь к себе, к звуку, который всегда рождается в нем перед каждой новой картиной и наполняет все его существо, он теперь различает не один всепоглощающий звук. Внутренним зрением он ясно видит, что образ Пушкина слегка отодвигается от него, не уходит, а отходит в сторону и продолжает пристально глядеть на него. Между ним и Пушкиным вздымаются вдруг два водяных вала. И он слышит, как звук, наполняющий его, перерастает в хорал. Глаза Пушкина смотрят на него выжидательно, а потом, когда мощная музыка перекрывает шум волн, Пушкин смеется и машет ему рукой…
Айвазовский чуть не вскрикивает: он теперь все понял! Наконец-то образ моря, тот единственный, к которому он тянулся всю жизнь, явился ему во всей красоте и силе. Явился через Пушкина…
Отныне ему ясно - он не должен стремиться воплотить портретный образ поэта, это ему не под силу; его назначение - воплотить море по-пушкински. Это и будет образ поэта…
В этот же день служитель Петр Дорменко натянул колоссальный холст. На восемьдесят первом году жизни Айвазовский взошел на высокий помост и начал писать картину «Среди волн».
Как обычно, и к этой картине у него не были заготовлены этюды, и писал он ее по вдохновению, верный своему импровизационному методу. Но на самом деле художник десять лет исподволь готовился к ней. В 1889 году он написал свою громадную «Волну». Там вздымаются два ряда волн, между ними глубокая впадина и гибнущий корабль. Через шесть лет он пишет новую «Волну». По-прежнему вздымаются водяные бугры, но нет уже выпадающего из общей композиции корабля, и самый ритм движения волн более естественен. Теперь память воскрешает эти две «Волны». Мог ли он думать, когда писал их, что они явятся лишь этюдами вот к этой новой работе. Как никогда раньше, художник ощущал, что он подошел к холсту, готовый воспроизвести все выношенное, все продуманное. Только в начале работы он на короткое время поддался былым романтическим увлечениям и написал в центре картины лодку с людьми, погибающими среди волн.
Наблюдавшие за его работой внуки Никс и Котик, в один голос закричали:
Не надо, дедушка! Не надо, чтобы тонули!..
Но он уже сам понимал, что не следует этого делать. Не страх, не ужас должно вызывать его море! Оно ведь существует не для того, чтобы его боялись. И как будто его мысли передались Жанне, а может быть, он так громко разговаривал сам с собой, что она услышала… И вот уже из гостиной донеслось ее пение. Она импровизирует мелодию на стихи Пушкина:
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.
Да, да! Вот именно - гордую красу моря он намеревается изобразить… Всю жизнь он любил море, восторгался им. В полную меру познал, что красота делает человека счастливым, сильным, добрым… Все эти мысли сопровождают каждый удар кистью. Вот уже холст разделен на две части: вверху темное грозовое небо, а под ним огромное бушующее море. А вот и центр, в нем, как в воронке, кипит первозданный хаос, из которого вздымаются две волны… И происходит чудо - природа поет гимн рожденным из хаоса волнам, образовавшим два водяных конуса в центре кольца… Луч солнечного света озарил всю картину, а обе вздымающиеся волны освещены изнутри, но еще светлее белая пена между ними… И снова голос Жанны:
Не удалось навек оставить
Мне скучный, неподвижный брег…
Ах ты милая умница моя, Жанна!.. Да, да, не на скучном, неподвижном берегу узришь море во всем его величии и красоте. Пушкин это понимал. И ему это открылось, когда он писал «Черное море». Он поместит и себя и зрителя далеко от скучного берега, отсюда должно наблюдать за разыгравшейся бурей, за всеми ее цветовыми оттенками…
…Он был, о море, твой певец.
Твой образ был на нем означен,
Он духом создан был твоим…
Голос Жанны долетает как бы издалека. Но ведь это так и есть: он далеко и от гостиной и от своей мастерской. Хоть послушная кисть и не прекращает своего бега по холсту, но его дух находится среди волн и любуется кипящим круговоротом прозрачных валов, игрой зеленовато-голубых и сиреневых тонов. Это они звучат аккордом: «Он был, о море, твой певец».
Да, с чистой совестью он принимает этот титул, который давно ему присвоили люди.
Слух о том, что Айвазовский за десять дней написал колоссальных размеров картину, быстро распространился среди крымских художников. И снова к нему устремились живописцы и копиисты из Симферополя, Ялты, Севастополя. Зная доброту художника, они все надеялись, что мастер разрешит им сразу приступить к копированию новой картины. Но, едва увидев огромное полотно, тут же забыли о своих намерениях. Каждый художник в это мгновение думал о том, что для создания такой картины требуется целая жизнь. Они и сказали об этом Ивану Константиновичу.
Вы совершенно правы, друзья мои. Вся моя предшествующая жизнь была подготовкой к картине, которую вы видите. В ней, мне кажется, удалось добиться сочетания полета фантазии с техническими приемами, выработанными за мою долгую жизнь.
Полотно «Среди волн» обрело постоянное жилище - в Галерее. Никуда и никогда эта картина не будет отсюда отправлена, она останется с ним до конца его жизни, и тогда, когда Галерея перейдет в собственность родному городу. Теперь каждый день, перед тем как отправиться в мастерскую, Иван Константинович долго стоит перед ним. А в мастерской рождаются новые картины: «Пушкин на берегу с семьей Раевских у Кучук-Ламбата», «Пушкин у Гурзуфских скал», «Пушкин на вершине Ай-Петри при восходе солнца». Художник отдает свою последнюю дань поэту. Столетие Пушкина Айвазовский встречает в России первым.
Из книги Леонид Утесов автора Гейзер Матвей Моисеевич«Ай, Черное море, хорошее море!» (Утёсов и Багрицкий) Каждый раз, начиная очередную главку этой части книги (ее можно назвать «Двойные портреты»), я ловлю себя на мысли о том, какой счастливой оказалась судьба Утёсова. Он оказался последним оставшимся в живых среди героев.
Из книги Мой друг Варлам Шаламов автора Сиротинская Ирина ПавловнаПевец - То, что я больше всего хотел в детстве - не сбылось, - сказал Варлам Тихонович, - я хотел быть певцом.Слуха у него не было. И музыку он не любил, не понимал, а вот певцом быть хотел. И такая свежая горечь была в его словах, что я перестала смеяться. Да, он воображал
Из книги Нансен автора Таланов Александр ВикторовичПРОСТО МОРЕ И ЖИТЕЙСКОЕ МОРЕ Сначала неприветлива, молчалива, непонятна Природа, Но иди, не унывая, вперед, дивные скрыты там тайны. У. Уитмен Море - лоно всего живого на земле. Люди живут его милостями. Это огромное хранилище и одновременно регулятор тепла: оно - причина
Из книги Гумилев и другие мужчины «дикой девочки» автора Бояджиева Людмила ГригорьевнаГлава 2 «Но образ твой, твой подвиг правый До часа смерти сохраню». А.А. Бои, в которых участвовали уланы 2-й кавалерийской дивизии, были тяжелыми и кровопролитными. Особенно кровопролитной оказалась летняя кампания. «За два дня дивизия потеряла до 300 человек при 8 офицерах,
Из книги Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма автора Андерсен Ларисса Николаевна«Только море и море. Где наше сегодня…» Только море и море. Где наше сегодня Оторвалось от завтра, потерялось вчера… В тот момент, когда сняли и бросили сходни И спокойно поплыли домой
Из книги Прорабы духа автора Вознесенский Андрей АндреевичПоп-певец Мы, вампиры, предпочитаем коммунальные квартиры. Ваши стоматологи сидят в ампирах - беда вампирам… Я - вампир. Но не в смысле переливания крови. Не боюсь креста, чеснока и пр. Я подзаряжаюсь вашею любовью. Вампир. У меня есть тайное место за Онегою, или
Из книги Иван Айвазовский автора Рудычева Ирина Анатольевна«Он был, о море, твой певец» Под действием передового русского искусства передвижников в творчестве Айвазовского с особой силой проявились реалистические черты, сделавшие его произведения еще более выразительными и содержательными.Патетическим и прочувствованным
Из книги Рассказы и повести автора Хайко Леонид ДмитриевичГлава пятая. Рассказ Кима Клинова. Эскадра тральщиков в суровом и дальнем походе. Шторм в Беринговом море. Море - школа жизни и мужества В необычно солнечный и тёплый день, что бывает редко на Кольском полуострове, в средине июля 1952 года, эскадра минных тральщиков покинула
Из книги Писательские дачи. Рисунки по памяти автора Масс Анна ВладимировнаПевец Парижа Имя это возникло у нас осенью 1954-го. Советским крестным отцом Ива Монтана был вернувшийся с парижских гастролей Сергей Владимирович Образцов, художественный руководитель театра кукол. В свойственной ему проникновенной манере, с какой он рассказывал о жизни
Из книги Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания автора Берестов Валентин Дмитриевич«Вот уж кто не певец никакой…» Вот уж кто не певец никакой И не тем, так сказать, интересен. Дребезжащий, неверный, глухой, Этот голос совсем не для песен. Но пою. Понимаешь, пою, (У тебя мои песни в почете), Чтобы голову видеть твою В горделивом ее повороте, Чтоб в глаза
Из книги Государева дорога автора Каплин Вадим НиколаевичПевец русской природы В январе 2009 года по радио России в программе Натальи Бехтиной «От первого лица» выступал главный редактор «Детской энциклопедии» (приложение к газете «Аргументы и факты») Владимир Степанович Поляков. Он рассказал о том, как издается энциклопедия, о
Из книги Нежнее неба. Собрание стихотворений автора Минаев Николай Николаевич«Твой голос страстен, рот твой рдян…» Твой голос страстен, рот твой рдян, Сулишь ты бездну наслажденья, Но как история мидян Темно твое происхождение. Другим поэтому займись, А я пока тебя третирую, Я не пойду на компромисс, Себя я не скомпрометирую. Имею ль право я
Из книги Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934) автора Шестаков Дмитрий Петрович Из книги Описание земли Камчатки автора Крашенинников Степан Петрович22. Старый певец Один, один… За более счастливым Певцом толпа веселая пошла, Его струнам послушная шутливым, Его венчая молодость чела. Но под ветвей таинственным покровом, Вечернею прохладою полны Вновь ожили и в обаяньи новом Теснились в грудь напевы старины. И плакали
Из книги На литературных тропах автора Шмаков Александр АндреевичГлава 7. О реках, впадающих в восточное море от устья Авачи на юг до Курильской Лопатки, а от Курильской Лопатки в Пенжинское море до Тигиля и до Пустой реки От устья реки Авачи до самой Лопатки нет никаких знатных речек, потому что хребет, которым Камчатка разделяется,
Из книги автораПевец двух краев{119} В моей памяти навсегда сохранится украинская быль «Исчезнувшее село» Владимира Юрезанского. Книга появилась в серии исторических романов в 1939 году и после прочтения оставила незабываемое впечатление.Я очень мало знал тогда о самом В. Юрезанском, не
Э. Г. - Уважаемый господин Айвазовский, ваши некоторые документы и письма подписаны (до 1841 г.) "Иван Гайвазовский". Письма, написанные вами по-армянски различным деятелям Армении, в том числе Католикосам Нерсесу и Геворку IV, подписаны Ованес или Оганес Айвазовский. Почему такое разночтение? Как правильно вас величать?
И. А. - Старший брат мой Габриэл Айвазян, архиепископ, видный ученый и публицист, писал, что отца раньше звали Кайтан Айваз. Переехав из Молдавии в Россию, отец присвоил себе имя Константин-Геворк, а фамилию Айваз, или Гайваз, (армянская буква h на русский переводится или "Г", или "А") счел нужным переделать на Гайвазовский. Так писалось до 1840 года, а потом стали писать - Айвазовский. Константин-Геворк Айвазовский и есть наш отец, умерший в 1841 г. Мать - Рипсиме Айвазовская. В письмах на родном языке я всегда писал свое имя Ованес или Оганес (в переводе с армянского на русский - Иван). А фамилию - Айвазовский или Айвазян. В официальных же документах и в среде русских подписываюсь Иваном Константиновичем Айвазовским.
Э. Г. - Как вы относитесь к религии?
И. А. - Я исповедую армяно-григорианскую веру.
Э. Г. - Уважаемый Иван Константинович, прошу простить меня за бестактность, но ваша личная жизнь тоже обросла легендами. Дабы не было кривотолков, расскажите, пожалуйста, о ней сами.
И. А. - В 1848 г. я женился на англичанке Юлии Гревс. Познакомились мы в Петербурге, в одном богатом доме, куда я был зван на вечер и где Юлия служила гувернанткой. Юлия была красива, образованна, тонко чувствовала искусство. Мы очень скоро поженились. Венчались в армянской церкви, с условием, что дети наши также будут крещены в армянской церкви.
Брак, однако, оказался несчастливым: при болезненно-раздражительном характере и тщеславии у моей жены развилась мания жаловаться, клеветать на меня. С годами это усугубилось. В многочисленных прошениях она наговаривала на меня: говорила, что я не обеспечиваю ее и дочерей. Она писала даже царю. Наши друзья пытались нас мирить, но Юлия продолжала наговаривать на меня и одновременно утверждала, что расторгнуть брак по правилам армянской церкви невозможно. Так она пыталась добиться власти надо мной, заставить переехать в Петербург, оторвать меня от Феодосии, где мне хорошо работалось и жилось. Растущая несхожесть вкусов, привычек, миропонимания стала невыносима. На 12-м году супружеской жизни мы расстались. Юлия уехала с четырьмя нашими дочерьми и лишь изредка разрешала им навещать меня. Хотя впоследствии Жанна, моя младшая дочь, вместе с семьей жила со мной.
Э. Г. - Ваш брак был расторгнут сразу?
И. А. - Я вынужден был обратиться в Эчмиадзинский Синод с прошением о разводе. В 1877 году брак был расторгнут. Сознавая, однако, свой долг - обеспечивать существование дочерей и жены, я подарил ей недвижимое имущество в Крыму, приносящее арендную плату в 1500 рублей в год, и, кроме того, выдаю наличными ежемесячно.
Э. Г. - Ваш второй брак с армянкой Анной Никитичной (Мкртычевной) Саркисовой (Саркизовой) был счастлив?
И. А. - Второй раз я женился довольно поздно, в 1882 г.
Но и под снегом иногда
Бежит кипучая вода...
Ранее с Анной Никитичной знаком не был, да вот о добром ее имени слышал немало. Сколько природного такта, чуткости, душевной теплоты в этой женщине. Она понимает мое искусство, хотя не читала книг о живописи. Жить теперь стало спокойно и счастливо.
Очень страшился связать свою жизнь с женщиной другой нации, дабы слез не лить. Патриарх на страницах константинопольских газет поместил благодарственное письмо эчмиадзинскому Католикосу за то, что был расторгнут мой первый брак, благодаря чему я ближе стал к своей нации.
Э. Г. - Иван Константинович, вы пишете с самого детства, а с 1838 - постоянно. Ваши картины есть в Лондоне (около 30), в Берлине (около 13) и др. городах Европы, в России очень много, в Армении. Говорят, что вы никогда не пишете с натуры. Это правда?
И. А. - Я думаю, живописец, только копирующий природу, становится ее рабом. Человек, не одаренный памятью, сохраняющей впечатления живой природы, может быть отличным копировальщиком, живым фотографическим аппаратом, но истинным художником - никогда. Движения живых стихий неуловимы для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск воды - немыслимо с натуры. Мое воображение сильнее восприимчивости действительных впечатлений.
Э. Г. - Работаете быстро? Сколько времени уходит на создание картины?
И. А. - Работаю быстро. Воздух пишу непременно в течение одного утра, как бы велика картина ни была. Этого требует смешение красок. Таким образом, иногда приходится не отходить от картины с шести утра до четырех пополудни.
Э. Г. - Есть зрители, у которых некоторые ваши картины оставляют впечатление незавершенности. Чтобы правильно "прочитать" вашу мысль в картине, как лучше смотреть ее?
И. А. - Если зритель встанет перед картиной, например, "Лунная ночь" и обратит главное внимание на луну, а на прочие ее части, скажем так, мимоходом, и сверху того, не забудет, что это ночь, которая лишает нас всяческих рефлексий, то он найдет, что картина более окончена, чем следует.
Э. Г. - Какие ваши полотна вы считаете лучшими?
И. А. - Положительно в каждой есть что-нибудь удачное, но между всеми моими произведениями я не могу выбрать. Вполне они меня не удовлетворяют. Хотя мои произведения отличаются силой света, и те, в которых главная сила - сила солнца, луны, а также волны и пены морской - надо считать лучшими.
Э. Г. - Иван Константинович, вы считали своим долгом благодарить каждого, кто оказывал пользу народу нашему в тяжелые годы его истории, посылали большие суммы в помощь армянам-беженцам, приютили немало армянских семей в своем имении под Феодосией. А картины на темы вашей исторической родины вы писали?
И. А. - В 1895 году я написал "Избиение армян в Трапезунде", "Турки бросают армян в Мраморное море", затем "Католикос Хримян Айрик в окрестностях Эчмиадзина", "Долина горы Арарат", "Крещение армянского народа" и мн. др. Я переписывался с Католикосом Нерсесом о вредной деятельности иезуитов (1846). От Католикоса Геворка IV получил приглашение посетить Эчмиадзин, а Католикос Хримян три дня побывал в Феодосии и столько же у меня в имении. Я подарил ему для Эчмиадзина картину "Сотворение мира".
Э. Г. - Вы были знакомы с другими деятелями армянской культуры?
И. А. - У меня в доме гостил великий трагик Петрос Адамян и написал мой портрет. С композитором Александром Спендиаровым я даже музицировал - играл на скрипке. Бывали у меня в доме художники Геворг Башинджагян, В. Махохбян, М. Дживани и др. А дочь моя, Жанна, голос которой оценил еще Верди, пела.
Э. Г. - Иван Константинович, в Феодосии и сегодня с благодарностью вспоминают все добрые ваши дела, но особенно тепло говорят о галерее, подаренной вами городу, и водопроводе. До сих пор вода из вашего водопровода считается самой вкусной и чистой.
И. А. - 30 августа 1888 года вода была уже в городе, расстояние 26 верст. Согласитесь, что за один год довольно скоро. Мы, было, через министра внутренних дел просили государя-императора назвать фонтан его именем, но Плеве телеграммой сообщил, что его величество повелел назвать фонтан моим именем.
Э. Г. - Уважаемый маэстро! И наконец последний вопрос -
"... Поэт сделался предметом моих дум". Это о Пушкине?
И. А. - Да. В годы моей юности за три месяца до своей смерти Александр Сергеевич со своей красавицей женой приехал на выставку в Академию художеств, где я учился. Меня, получающего тогда золотую медаль, представили ему. Пушкин ласково меня встретил, посмотрел мои картины. Узнав, что я южанин, поинтересовался, не болею ли я на севере. С тех пор поэт сделался предметом моих дум и вдохновения. За долгую свою жизнь я написал много картин и рисунков, посвященных поэту. Теперь, на склоне лет, я работаю над новым громадным полотном. Сюжет - все тот же великий вдохновитель художников - Пушкин. Я понял, что должен воплотить не портрет поэта: мое назначение - воплотить море по-пушкински. Это и будет образ поэта.
Речь идет о картине "Среди волн". Она была написана за десять дней. А шел мастер к ней целую жизнь. "Среди волн" - шедевр марины и лучший памятник поэту.
Ответы И. К. Айвазовского взяты из сборника "Айвазовский. Документы и материалы" (Ереван. "Айастан". 1967 г.) и "Айвазовский" (Л. Вагнер, Н. Григорович.Серия "ЖВИ". Москва, 1970 г.
Айвазовский... есть звезда первой величины... и не только у нас, а в истории искусства вообще.
И. Н. Крамской
Публикацию подготовила Эмма Акопян-Гаспарян
Сегодня, в День рождения А. С. Пушкина(6 июня 1799г.), мне хочется и в нашем, Морском клубе, отдать дань любви и уважения Великому Поэту.
Его стихотворение "К морю" известно всем. Перечитывая его вновь и вновь, мы испытываем удивление от красоты и величия стихии, от полного слияния автора с морем.
Впрочем, что это я...Все слова здесь лишние.Предлагаю самим ещё раз вспомнить это стихотворение.
«К морю» Александр Пушкин
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.
Как друга ропот заунывный,
Как зов его в прощальный час,
Твой грустный шум, твой шум призывный
Услышал я в последний раз.
Моей души предел желанный!
Как часто по брегам твоим
Бродил я тихий и туманный,
Заветным умыслом томим!
Как я любил твои отзывы,
Глухие звуки, бездны глас,
И тишину в вечерний час,
И своенравные порывы!
Смиренный парус рыбарей,
Твоею прихотью хранимый,
Скользит отважно средь зыбей:
Но ты взыграл, неодолимый,-
И стая тонет кораблей.
Не удалось навек оставить
Мне скучный, неподвижный брег,
Тебя восторгами поздравить
И по хребтам твоим направить
Мой поэтической побег.
Ты ждал, ты звал… я был окован;
Вотще рвалась душа моя:
Могучей страстью очарован,
У берегов остался я.
О чем жалеть? Куда бы ныне
Я путь беспечный устремил?
Один предмет в твоей пустыне
Мою бы душу поразил.
Одна скала, гробница славы…
Там погружались в хладный сон
Воспоминанья величавы:
Там угасал Наполеон.
Там он почил среди мучений.
И вслед за ним, как бури шум,
Другой от нас умчался гений,
Другой властитель наших дум.
Исчез, оплаканный свободой,
Оставя миру свой венец.
Шуми, взволнуйся непогодой:
Он был, о море, твой певец.
Твой образ был на нем означен,
Он духом создан был твоим:
Как ты, могущ, глубок и мрачен,
Как ты, ничем неукротим.
Мир опустел… Теперь куда же
Меня б ты вынес, океан?
Судьба людей повсюду та же:
Где капля блага, там на страже
Уж просвещенье иль тиран.
Прощай же, море! Не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы.
В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу, тобою полн,
Твои скалы, твои заливы,
И блеск, и тень, и говор волн.
1824 год
..............................................................................................................................
А здесь то, что не печаталось при жизни поэта.Перевод начала поэмы английского поэта Р. Соути «Медок» (1805). В основе поэмы лежит легенда об уэльском принце Медоке, открывшем Америку (Мексику) еще в XII в. Переведенный отрывок посвящен возвращению мореплавателей в Англию.
Попутный веет ветр. - Идёт корабль, -
Во всю длину развиты флаги, вздулись
Ветрила все, - идёт, и пред кормой
Морская пена раздаётся. - Многим
Наполнилася грудь у всех пловцов.
Теперь, когда свершён опасный путь,
Родимый край они узрели снова;
Один стоит, вдаль устремляя взоры,
И в тёмных очерках ему рисует
Мечта давно знакомые предметы,
Залив и мыс, - пока недвижны очи
Не заболят. Товарищу другой
Жмёт руку и приветствует с отчизной,
И господа благодарит, рыдая.
Другой, безмолвную творя молитву
Угоднику и деве пресвятой,
И милостынь и дальних поклонений
Старинные обеты обновляет,
Когда найдёт он всё благополучно.
Задумчив, нем и ото всех далёк,
Сам Медок погружён в воспоминаньях
О славном подвиге, то в снах надежды,
То в горестных предчувствиях и страхе.
Прекрасен вечер, и попутный ветр
Звучит меж вервей, и корабль надёжный
Бежит, шумя, меж волн.
Садится солнце.
1829г.